Есть ли что-то общее у тех, кто уходит из Церкви?

Источник: Отрада

На днях одна прихожанка сказала в сердцах: «Я устала терпеть, искать оправдания: человеческий фактор, немощи, глупость… Какая мне разница, важно лишь то, что в церкви мне не становится легче. Я задыхаюсь от формализма и сухости. Мне так не хватает свободы, чистоты, понимания… святости!»

Я не знал, что ответить. Да и надо ли? Ведь внутри уже что-то случилось… Конечно, расстроился. Пришел домой, открыл старый синодик и стал вспоминать всех тех, напротив чьих имен стоят три восклицательных знака (!!!). Это те, кто по «разным причинам» оставили Церковь. Кто-то тихо исчез, а кто-то ушел, «хлопнув дверью».

А есть ли у них что-то общее?

И первое, что пришло мне на память, — это их нетерпимость. Не та духовная нетерпимость (простительная «ревность не по разуму»), а нетерпимость реальная, злая; и к Богу, и к людям.

Но при этом все они люди очень хорошие. И это без всяких там сантиментов. Они из числа тех, кто идет впереди и не согласен на малое. А еще я заметил, что все они ужасно одинокие люди. Я не знаю, следствие это или причина, но я знаю одно: без живого Христа — одиночество страшное!

Вспоминаю себя еще молодым человеком, только-только переступившим церковный порог. Я стою в центре храма как зачарованный; и всё, что происходит вокруг, кажется мне одним стройным таинством. И наставительный шепот церковных старушек, и громкое шарканье старых сандалий суетливого старосты, и возгласы безбородого дьякона, напоминающие гул подбитого самолета, и даже звон монет в свечной лавке — это всё гармонично и мирно ложится на душу. Но вот кто-то трогает меня за плечо: «Передайте свечу к иконе Спасителя», — и всё мое робкое благоговение куда-то девается, и завершается дивное таинство…

Я часто задаю себе этот вопрос: почему люди, когда находятся в храме, такие ранимые? Мы можем часами толкаться в общественном транспорте, наступать друг другу на пятки в длиннющих очередях, но если нас тронут хоть пальчиком в церкви — волна возмущения! Так трудно смириться… И что это? Наша гордыня? Воспаленное чувство достоинства? Нет, здесь что-то другое.

Недавно одна скромная девушка поделилась со мной своим смелым открытием: «Мне кажется, что моя спасительная добродетель — это благое терпение. Как вы считаете?» — «А как ты сама?..» И в ответ я услышал слова еще более смелые: «Не бояться людей. Не бояться их боли…»

Как бывают полезны такие беседы. У молодых есть чему поучиться. Мне так не хватает их ясности мысли, святого огня!

У каждого есть своя спасительная добродетель. Но добродетель благого терпения — особая, стержневая. Она словно соль, без которой нельзя обойтись. Без благого терпения невозможно исполнить ни одну христианскую заповедь и все прочие добродетели теряют свой вкус. Кстати, всякая соль так или иначе морского происхождения. Добродетель благого терпения добывается в разных местах, но вся она имеет Божественное происхождение (благим может быть лишь терпение жертвенное, ради Любви).

Любить — это очень конкретно, нельзя любить «вообще», а значит, следует знать человека. Но в этом-то и проблема: нам совершенно неинтересен другой человек. Мы не знаем, что творится в душе даже самого близкого. Миллиарды параллельных миров, фальшивых реальностей…

Далеко не у каждого прихожанина в храме есть искренний друг, но почти что у каждого есть свой сокровенный, внутренний враг. Столько непрощенных обид, внутренней брани!

Душа человека — это совокупность пережитых страданий. Вот только пережитых страданий не существует, они продолжают жить где-то внутри, сокровенно. Разделить чью-то боль — это значит открыть человека! И в другом, и в себе!

Вы обращали внимание, с каким выражением лиц люди выходят из театра или кинотеатра? Вместе поплакали, посмеялись; незнакомые люди, проникнутые общими чувствами, — это уже не толпа. Но однажды, совершая паломничество, я оказался в потоке людей, выходящих из храма. Угрюмые лица, зашоренные глаза… Словно я стоял у проходной какого-то завода: уставшие люди, «скорей бы домой».

Я понимаю, сравнение странное, ведь в храм мы приходим не для того, чтобы вместе развлечься, мы приходим с личной бедой или радостью, нам нужен Бог, а не людское сочувствие. Но Литургия — это, буквально, «общее дело», общая жертва! Мы глубоко ошибаемся, считая, что Литургия совершается сама по себе, посредством соответствующих молитв и манипуляций. Такое отношение порой возникает даже у тех, кто стоит у престола. Без людей (вне людей) эта жертва не совершается.

Есть особый разряд прихожан — «одиноких молитвенников». Это те, кто не любит «толпу», кто не посещает церковные службы, но с удовольствием молится в храме «когда никто не мешает».

Недавно я попросил дежурную посчитать, сколько людей бывает в церкви в будничный день. И оказалось, как минимум в два раза больше, чем на воскресном богослужении. Наверное, число нелитургических прихожан с годами будет только расти (если, конечно, «не клюнет петух»). Но меня пугает не это, а то, что всё больше и больше «одиноких молитвенников» на самой Литургии.

Отчужденность. Когда вокруг все чужие — всё чуждо внутри… Христианство не может жить без любви, а для любви нужен ближний. Нет ближнего — нет христианства!

Иногда представляю себя в начале веков, на берегу Галилейского моря. Солнце медленно опускается за голубые Голаны, веет холодом от остывающих вод. Но я не чувствую холода. Мне хорошо рядом с Ним. Он говорит о душе человека, говорит о любви… Слезы на суровых лицах израильтян: простых рыбаков, пастухов, землепашцев. Это так удивительно: ощущать, как любовь соединяет наши сердца, как рождается Церковь!

Я не пытаюсь сказать что-то новое, чему-то вас научить, я просто хочу, чтобы мы получше узнали друг друга. Какие мы все-таки разные! И как много родства в наших душах!

Христос посреди нас, мои дорогие!

Источник: Отрада