Место, где душа поёт

Источник: Валаам

О монашеской жизни, своём духовном пути, валаамском пении и значении таких мест как Валаам рассказывает начальник Смоленского скита иеромонах Давид (Легейда).

Осенью на Валааме собирают картошку. Ладога штормит, навигация закончилась. Впереди — девять месяцев тишины, трудов и молитв.

Иеромонах Давид (Легейда), начальник Смоленского скита и регент братского хора Валаамского монастыря, только что вернулся с поля. Короткая передышка в монастырских делах.

— Работы много, — говорит отец Давид. — Монастырь — это всегда активная церковная жизнь. Соборная, семейная. Монашество часто романтизируют: дескать, стоит избушка далеко в тайге, и там-то человек остается один на один с Богом.

Да, монах по-гречески — монос (μοναχός), одиночный, единичный. Но такое отшельничество христианское, оно сверхъестественно даже для монашествующих. Бывает и такое служение, но это исключительные случаи. А так один в поле не воин, и в монастыре тоже.

В нашем храме на Смоленском скиту я служу один, и у меня один певчий. Проще сосредоточиться и не отвлекаться от молитвы. Но когда приезжаю на Центральную усадьбу, где поет наш большой хор, где много батюшек в храме и в алтаре, чувствую именно соборную благодать. Чувствую всю глубину слова «наш»: Отче наш, иже еси на небесех… Не отец МОЙ, но отец — НАШ.

Знаете, это как 9 мая в 45-м году: все радовались Победе одной радостью. Люди, между собой и вовсе не знакомые, обнимались, целовались, цветы друг другу дарили. Все были одним настроением проникнуты. Вот и здесь такая соборная радость.

Отец Давид вспоминает свою первую встречу с Валаамом:

— Шел 1991 год, я только что окончил джазовое отделение музыкального училища и поступил в Петрозаводскую консерваторию. Учился и работал в Музыкальном театре — сидел в оркестровой яме и играл оперы-балеты.

А консерваторский хор отправился на остров петь для туристов — выступали прямо на улице. Монастырь только начинался, им это не мешало. Жили мы, студенты, на чердаке не восстановленного еще Никольского скита. И в той поездке я встретил одного монаха, с которым много говорил, — и он возжег во мне такую искру первую. По возвращении в Петрозаводск я начал воцерковляться, читать монашескую литературу — как раз возраст, когда юноша задумывается о разных смыслах.

Хорошо помню службу, которую проводил владыка Мануил в день памяти святого преподобного Александра Свирского. Очень красиво, церковным напевом читал он акафист: радуйся, преподобне Александре, Свирский чудотворче… А потом вышел говорить проповедь.

Рассказывал, как жил будущий монах здесь, под Олонцом, с благочестивыми родителями. И как-то проходил их домом насельник валаамский, который и рассказал об обители. А юноша был человеком благочестивым, возгорелся пламенем и, не спрося родительского благословения, ушел из дома тайно, ночью. И вот идет он, толком не зная дороги, на Валаам. И встречает странника, путника, который говорит: я тебя доведу. Доводит его до Святых врат — и исчезает. Оказывается, то был ангел.

И так Владыка это красиво рассказал, настолько я был вдохновлен, что готов был сразу же пойти в монастырь. Но рано, рано: меня не отпускали еще — ни в консерватории, ни в театральном оркестре, ни родители — ведь это подвиг, отдать ребенка в монастырь.

— В 1996 году закончились все мои отсрочки от армии (к этому времени я уже три года жил в Зеленецком монастыре под Тихвином), — вспоминает отец Давид. — Приехал в Петрозаводск и по благословению владыки Мануила пошел к военкому.

И приехал на Валаам уже бритым наголо. Здесь, на острове была первая военная часть в стране, куда на срочную службу призывались насельники монастыря.

Одна из рот Кааламского батальона стояла тогда на острове, специальность у меня была — планшетист. Что-то в этом есть промыслительное: радиотехнические войска смотрят в небо, видят врага и кричат: «Господи, помилуй!» И тут уже подключается противовоздушная оборона. Так что мы смотрели мирно в небо — как гаишники небесные, чтобы все соблюдали правила воздушного движения.

Пока служил на Валааме, приобрел духовника, у которого окормлялся. И после армии меня благословили ехать к всероссийскому старцу (ныне почившему) — отцу Кириллу (Павлову), известному духовнику Троице-Сергиевой лавры, духовнику Патриарха. И он благословил меня остаться на острове.

Так я стал валаамским насельником. Помню, как мы еще солдатами ходили на все службы — укреплять братский хор. И до сих пор поем здесь вместе с теми, с кем служили (они уже священники, диаконы). Такая вот рота у нас была боевая.

Валаамский распев

Сегодня на службах чаще всего можно услышать многоголосное хоровое пение: сложное, торжественное, красивое — это пение партесное. Такой вид церковного пения в большей степени обращен к эмоциям и чувствам, чем к разуму. Но существует и другое пение, одноголосое и строгое, уходящее к древнерусской богослужебной традиции, — знаменное.

В разных частях России знаменный распев имел свои особенности, но его принципы всегда оставались одинаковыми: одноголосие, плавность, уравновешенность.

Со второй половины XVII века, а особенно в веке XVIII, с началом Петровских реформ, западная культура оказала большое влияние на Россию, в том числе и на церковную музыку. Повсеместно распространилось партесное пение, а знаменное осталось лишь в некоторых российских монастырях, таких, как Валаам. И, как ни парадоксально, валаамская современная традиция знаменного пения является более каноничной, фундаментальной, древней и близкой к исконно русской культуре.

В братском хоре Валаамского монастыря сегодня поют около двадцати братьев (не путаем хор братии с профессиональным хором монастыря). Среди певчих высшее музыкальное образование — только у отца Давида.

— У нас есть Обиход Валаамского монастыря, изданный в 1909 году. Это нотные материалы, документы, — рассказывает отец Давид. — Первое печатное издание, до этого пели в основном на слух, передавая певческую традицию.

А в начале двадцатого века решили этот репертуар как-то зафиксировать — и он стал называться валаамским распевом. Когда монастырь возродился в конце прошлого века, мы начали петь именно так.

Сегодня Обиход Валаамского монастыря включает в себя исон. Это голос, который (не нарушая монодии, одноголосного пения) служит как бы подушкой, фундаментом одноголосному пению. Такая статичная партия без слов: (поет) УУУУУУ… Это очень помогает молитве.

Молитва — делание духовное, она разных уровней бывает. Как владыка Мануил говорил: современный человек приходит обычно в храм в основном благодаря церковной культуре. Вначале он не понимает, про что в этом храме поют, но пение трогает его душу. Так же, как трогают священнодействия, иконография, сама атмосфера храма. И только позже человек начинает понимать, про что же там так красиво поют. И молитва уже больше требований предъявляет к музыкальной культуре, тут важно человека лишней музыкой не отвлекать.

Валаам как символ Карелии

— Назвать Валаам символом Карелии — это слишком мало. Валаам — это монастырь в первую очередь. И хотя Церковь у нас отделена от государства, но она не отделена от народа. Народ — это и есть Церковь, по крайней мере ее мистическое тело.

Почему Русь называли святой? Не потому ведь, что у нас святые через одного. А потому, что идеалами человеку служили преподобные Сергий и Герман, Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Василий Блаженный.

И современный человек, измучившись душою, тоже едет на Остров. Верит, что где-то есть эта правда Божия, где-то живут по закону любви — а не так, чтоб только на хлеб три рубля заработать.

Валаам силен сочетанием: в такую красоту природную вписалась и красота духовная, лучшее наследие христианской истории нашей страны. В предании церковном это всё сохранено — только надо туда зайти, занырнуть, погрузиться. Ответы не лежат на поверхности, как на прилавке в магазине. Так что придется потрудиться.

Источник: Валаам