«Мама-мамочка, кто это?» Как часто еще в нежном детстве звучал из уст моих этот вопрос, когда, открывая семейный альбом, с непонятным мне благоговением глядела я на старинный, 1909 года, фотоснимок красивой супружеской четы. И неизменно, не вдаваясь в подробности, мама отвечала: «Так это же батюшка наш со своей матушкой». Много вопросов теперь, по прошествии десятилетий, роится в пытливом мозгу, и не дает покоя душе неуемная жажда ответов, но некому утолить ее – слишком далеко, по ту сторону бытия, и дарители, и получатели, и хранители семейной реликвии. Как нередко это случается, пока живы были они, слушала я их воспоминания вполуха, а теперь бы внимала в оба, да кто же расскажет?
|
И все же почему уже тогда, когда душа спала в безмятежном неведении, неизменно пробуждалась она при взгляде на привычное изображение? Почему по сто раз на дню задавала я один и тот же вопрос, загодя, наизусть зная, что мне скажут? Надеялась услышать подробности? Почему так скупы и односложны были родительские ответы? И при чем здесь батюшка? Свои-то кровные бабушки с дедушками на дореволюционных фотографиях – редкость великая, а тут чужой, можно сказать, человек, да еще так бережно хранимый. С какой стати? Оказалось, не такой уж и чужой…
Понадобились многие годы поисков, похожих на детективное расследование, чтобы дознаться: на фотографии изображен не родной, но все же брат моей бабушки – священник села Больше-Боброво Курской области отец Николай Фролов, расстрелянный за веру в 1937 году, с матушкой Любовью Ильиничной. Не иначе как Промыслом Божиим припасался редкий снимок к назначенному Господом часу.
Не иначе как Промыслом Божиим припасался редкий снимок к назначенному Господом часу
Запутанный клубок не спешил разматываться, но постепенно, милостью Божией, приоткрывалось житие этого удивительного человека, красивого в своей чистоте и твердой вере и, к сожалению, еще не прославленного.
Село, где служил отец Николай в последние годы и откуда началось его восхождение на личную Голгофу, до революции входило в состав Орловской губернии; после Октябрьского переворота в результате административной чехарды оно оказалось в Курской области – явление не такое уж редкое, краеведы и зубры генеалогии знают.
Полетели письма в орловский и курский архивы. У исследователей и составителей семейных летописей и то, и другое хранилище исторических документов на хорошем счету, но в данном случае надежды на них не оправдались: по иронии судьбы земля моих предков, угодив в эпицентр Великой Отечественной (кто не слыхал о Курской дуге?), расплатилась за это не только колоссальными человеческими потерями, но и сгоревшими документами.
Село Больше-Боброво на карте Курской области 1957 г.
|
Завесу тайны приоткрыло общение со старожилами, помнившими довоенное село, и переписка с известным краеведом Сергеем Сургучевым, который был признан «Человеком года» после издания своего уникального четырехтомника об истории родного края и на областном конкурсе «Курская антоновка» награжден молодильным яблоком из бронзы. Ветхие телом, но крепкие памятью бабульки, землячки батюшки, признали в юной паре, изображенной на снимке, иерея Николая Фролова, некогда их крестившего, и матушку Любовь.
Спустя некоторое время нашлась информация о том, что священник был репрессирован. «Фролов Николай Иванович. Родился в 1885 г., Курская обл., Михайловский р-н, с. Боброво; б/п; работал бухгалтером артели "Красный гончар". Проживал: Калужская обл., Думиничский р-н, д. Хлуднево. Приговорен: Тройка при УНКВД Смоленской обл. 20 ноября 1937 г., обв.: по ст. 58 пп. 10, 11 УК РСФСР. Приговор: ВМН. Расстрелян 30 ноября 1937 г.», – свидетельствовала «Книга памяти Калужской области».
Так потянулась ниточка: обращение с запросами в УФСБ, томительное ожидание, долгожданный ответ... Здесь тоже пришлось подстилать соломку, посылая письма сразу в несколько региональных отделений Службы безопасности: проживал-то батюшка после закрытия храма под Калугой, а жизни его лишила «тройка» в Смоленской области.
Потянулась ниточка: обращение с запросами в УФСБ, томительное ожидание, долгожданный ответ
Однажды, незадолго уже до смерти, мама, когда я и не чаяла услышать что-нибудь новое, вдруг стала делиться своими воспоминаниями о священнике: что ее родители, прислуживая в храме, дружили с ним; что он часто бывал у них в гостях; был интеллигентен и хорошо образован, любил прихожан, жил по евангельским заповедям; служба и повседневная жизнь были для него нераздельны. Детей держал в строгости, не распускал, радел об их воспитании.
– Что с ним стало после закрытия церкви? – поинтересовалась я, на что мама пожала плечами.
– Может, его расстреляли? – задала я наводящий вопрос.
– Что ты, что ты! Разве батюшек расстреливают? – испугалась она. – Наверное, просто выслали как устаревшего…
Теперь многое в поведении мамы стало понятно: девочка, шокированная событиями, которые не укладываются в сознании нормального человека, намертво заблокировала в памяти ужасающие эпизоды. А может, и впрямь не ведала о безвестно сгинувшем дяде: об «устаревших» принято было молчать, да и родители, скорее всего, не заикались о трагедии, щадя психику ребенка, которому тогда не исполнилось и десяти.
Большим подспорьем в составлении батюшкиной биографии стало изучение «Орловских епархиальных ведомостей»: основные вехи его учебы и священнического служения сложились в более-менее целостную картину.
|
Больше-Боброво – некогда процветающий волостной центр Орловской губернии со славным историческим прошлым, вотчина Кантемиров и Трубецких, а ныне полуумирающая деревня Курской области. Здесь 27 октября 1885 года в семье волостного писаря Ивана Фролова родился сын Николай.
Для неграмотного крестьянина и сельский-то писарь был человеком уважаемым, незаменимым даже: кому прошение составить, кому жалобу написать, кому законы мудреные растолковать… А волостной так уж и подавно. Должность востребованная, ничего не скажешь, без нее никуда. Однако Иван Фролов, «малозаметный, но весьма важный винтик в государственной машине», состоялся в первую очередь как отец, подаривший миру достойных детей: Иван, окончив Сорбонну, служил ветеринаром в селе Долбенкино – орловской вотчине Великого князя Сергея Романова и его святой супруги Елисаветы Феодоровны, где разводили ценную породу знаменитых арденских лошадей; дочери избрали учительскую стезю; Николай стал мучеником за веру.
Первое Орловское духовное училище, духовный вертоград, где он обучался в 1899–1903 годах, выгодно отличалось от второго училища не только по численности, но и по уровню преподавания.
По окончании 2-го класса будущий батюшка показал отличные результаты по Священной истории, греческому, латыни, арифметике, чистописанию и поведению. Картину в табеле портят две четверки – по русскому языку и пению. Списки переведенных в следующий класс учеников, регулярно публиковавшиеся в «Орловских епархиальных ведомостях», составлялись по степени успешности. Среди учеников, признанных достойными перевода в 3-й класс по I разряду, отрок Николай назван вторым, то есть он был вторым учеником в самом сильном классе. По I разряду в числе всего шести учеников он переводится в 4-й класс и в числе девяти выпускников признается окончившим училищный курс по I разряду. Началось восхождение к новым вершинам.
Здание бывшего Орловского духовного училища
|
Центр Орла, шумные улицы и оживленная площадь... Даже не верится, что, пройдя всего несколько кварталов, можно попасть в глухое провинциальное захолустье, где живая история укрылась от разрушительных стихий века сего и покосившиеся деревянные домики застенчиво прячутся в тенистой паутине сквера, похожего на девственный лес. И вдруг из среды редких изб-инвалидов глаз выхватывает великолепное трехэтажное здание с величественными колоннами – семинарию, старейшее учебное заведение города и одну из лучших духовных школ своего времени, обязанную своим становлением святителю Тихону Задонскому, чудотворцу. Сюда в 1903 году поступил выпускник духовного училища Николай Фролов.
25–27 августа ему пришлось немало поволноваться, сдавая экзамены по катехизису, латинскому и русскому языку. В тот год в 1-й класс орловской семинарии было принято 100 человек, и он оказался в числе счастливчиков.
Семинария принимала выпускников средних учебных заведений и «людей среднего возраста, чувствующих расположение посвятить себя духовному служению, по удостоверении в их церковной начитанности».
В основе общего образования лежало изучение математики, греческого и латыни, знакомство с церковной литературой I–IX веков. Углубленно преподавалось Священное Писание, литургика, гомилетика, практическое руководство для священнослужителей, история и обличение раскола, обличительное, основное, догматическое и нравственное богословие. Помимо этого, изучались логика, философия, психология, литература, поэзия, география, церковная и гражданская история, немецкий или французский язык. Преподавали и «медицинскую науку». Лекции по основам грамматики всех языков читали обычно старшеклассники, а практические занятия проводили педагоги; немалое внимание уделялось сочинениям. В 1907 году был введен новый предмет – астрономия, увеличилось число часов по математике и физике за счет древних языков и богословских наук.
Факультативно изучались основы изобразительного искусства. Самые одаренные ученики писали иконы и картины религиозного содержания.
|
Были в семинарии свои учебные лаборатории, струнный и духовой оркестры. Большой популярностью пользовались уроки гимнастики.
Публичные испытания облекались в увлекательные формы: ученики читали оды и речи собственного сочинения, вели философские диспуты; семинарский хор исполнял духовные и патриотические песнопения.
Переэкзаменовки для семинаристов были делом обычным: у многих из них новый учебный год начинался в последней декаде августа. Неуспешные ученики ожидали этих дней, как приговора, определяющего их дальнейшую участь, и таких было немало.
Во 2-й класс Николай Фролов был переведен из III отделения по II разряду – неплохие успехи, учитывая значительный ежегодный отсев, высокий уровень преподавания, сложность изучаемых предметов и количество случавшихся переэкзаменовок. Но очень быстро юноша вновь вышел в число первых. В списке учеников, окончивших 4-й класс по I отделению, он числится шестым по успеваемости и переводится в 5-й класс в I разряде.
Жизнь семинаристов была до предела заполнена содержательным досугом. Древлехранилище при семинарии, где были собраны ценнейшие и редчайшие памятники церковной старины, как вещественные, так и письменные, славилось на весь Орел. В семинарской библиотеке ежедневно устраивались вечерние чтения, посвященные культуре и истории; в столовой проводились воскресные чтения в трех отделениях. Лекторами выступали ученики 4–5-х классов. Никогда не пустовала ученическая читальня.
|
Епархиальное начальство, уделявшее много внимания борьбе с пьянством среди крестьянства, к пропаганде трезвого образа жизни привлекало семинаристов. Немало сделали ученики и для спасения гибнувших в сектантстве и расколе душ. Под наблюдением преподавателей они дискутировали с раскольниками в Михаило-Архангельской церкви Орла, выезжали в отдаленные уголки епархии, где прочно обосновались старообрядческие приходы и сектантские общины, и обычно их проповеднические труды венчались успехом.
Милосердие, внимание к своему нравственному состоянию, забота о нуждах ближнего, честность и аскетизм, верный спутник духовного подвижничества, целенаправленно формировались всем строем семинарской жизни. «В каждой квартире висели на стене законы, – краткие, но ясные и полные… – вспоминал впоследствии С. Е. Раич. – В первый год они казались нам, своевольным детям природы, полудикарям, тяжелыми, неудобоисполнимыми; но мало-помалу мы свыклись с ними». Для развития сострадательности семинаристов приучали ухаживать за больными товарищами в лазарете, собирать для аптеки врачебные растения, заготовлять для больничных постелей войлок.
Выпускников Орловской духовной семинарии считали своеобразным эталоном священства в губернском Орле как по внешнему виду, так и по моральному облику.
Выпускников Орловской духовной семинарии считали эталоном священства
Преподавали в семинарии люди даровитые, неравнодушные, в их числе будущие светила Православной Церкви. В годы учебы Николая Фролова главное учебное заведение епархии возглавлял магистр богословия протоиерей Владимир Сахаров.
В 1902–1903 годах здесь преподавал будущий священномученик архимандрит Петр (Зверев), тогда еще иеромонах. Читая житие этого изумительного человека, ничуть не сомневаешься в том благотворном влиянии, которое он в свое время оказал на воспитанников Орловской духовной семинарии, в числе которых, вполне возможно, был и Николай Фролов. Смерть настигла священномученика Петра в тифозном бараке в 1929 году. Именно в это время начал восхождение на свою Голгофу и отец Николай. Совпадение?
В 1909 году Николай Фролов в числе 13 лучших учеников, окончивших I отделение 6-го класса, был выпущен из семинарии со званием студента. Это из ста поступивших! Следует заметить, что студентами называли лучших выпускников и это звание указывалось впоследствии в клировых ведомостях, если избиралась священническая стезя.
В первых числах декабря 1909 года началось служение Николая Ивановича на ниве Христовой. В качестве практиканта его назначают священником[1] к Никольской церкви села Обратеево Дмитровского уезда на место отчисленного за штат священника, прослужившего там всего три месяца. Добровольцев служить в этом селе искали подолгу. Даже в далеких 1707–1711 годах, когда перевод священнослужителей с прихода на приход считался случаем экстраординарным, настоятель обратеевской церкви просил перевести его из села. В начале XIX века место диакона при сельской церкви пустовало почти постоянно; порой батюшка служил без помощника по несколько лет кряду (один из вакантных периодов, к примеру, длился три с половиной года).
Во время служения отца Николая приходскому совету приходилось бороться с распространением революционной пропаганды среди местного населения, препятствовать таким порокам, как пьянство, сквернословие, воровство.
Деревянная однопрестольная церковь, построенная в 1729 году, к тому времени пустовала. Богослужения проходили в просторном каменном храме с одним престолом во имя святителя Николая Чудотворца, небесного покровителя батюшки. Изящный, красивый и прочный, этот храм был построен на пожертвования прихожан и освящен 3 ноября 1903 года.
В начале февраля 1910 года начинающего пастыря переводят в село Редькино – на родину схиархимандрита Илия, духовника нашего Патриарха. Там, в храме во имя Архангела Михаила, Николай Иванович служит до апреля 1911 года.
Церковь в селе Редькино упоминается уже в ведомости 1734 года, но ее история, овеянная легендами, значительно древнее. Стояла она в центре городища XIII–XIV веков, в настоящее время занятого кладбищем. Археологи считают городище остатками древнерусской феодальной усадьбы-замка. Краеведы утверждают, что в начале XVII века здесь была крепость Кудеяра, окруженная с двух сторон обрывом, а с третьей – густыми дубовыми лесами, в которых прятались разбойники. Они-то, дескать, и построили церковь, которую передали в дар крестьянам в 1625 году. Об этом свидетельствовала надпись на камне, найденном в 1930-х годах, когда рушили храм. Церковь назвали в честь иконы Архангела Михаила, которую обрели в конце XVI века в колодце под валом, окружавшим крепость.
***
Одна из трещин, расколовших жизнь орловских жителей на «до» и «после», прошла через Никольское-Лопухино – сельское поселение, которое, обнищав, будто сказочный принц, донашивает ветхие обноски советской эпохи. Осколочек разбитой жизни, в котором, как в зеркале, отразилась судьба изнасилованной большевизмом России.
«Никольское – село в Свердловском районе Орловской области. Административный центр Никольского сельского поселения. В селе родился Герой Советского Союза Алексей Филатов», – вот и все, что сохранилось от живой и славной многовековой истории; вот и все, что равнодушно, сводя скулы зевотой, гласит Википедия. Впрочем, нет. Оказывается, это Россия. Оказывается, субъект федерации. Любопытный пользователь, если это прибавит ему счастья, может узнать цифровые координаты, почтовый индекс, автомобильный код и код ОКАТО некогда процветавшего богатого села, а ныне «административного центра». Да и то верно: разве стоит село без церкви?
А всего сто лет назад она еще радовала, ласкала взор, красивая, изящная, – любая европейская столица позавидует: «Церковь каменная, в два етажа новой архитектурии. По наружной фасаде дорическаго ордена с пидисталами во имя: в верхнем етаже Успения Пресвятой Богородицы, а в нижнем свитителя Николая чудотворца. Внутри украшенная иконостасом коринфическаго ордена с колоннами высокой италианской живописи с бронзою, а по стенам лепною штикатурною работою и поркетными полами». Остается лишь горько сожалеть о том, что в память об этом прекрасном сооружении, нарядном и, по всей видимости, не лишенном новаторских деталей, сохранилось только немногословное свидетельство, именуемое «Кратким экономическим примечанием». Камня на камне не осталось от былого великолепия.
Никольская церковь в селе Никольское-Лопухино Орловской области, 1942 г. sobory.ru
|
С селом Никольское-Лопухино связана значительная часть жизни иерея Николая Фролова. Здесь в Никольской церкви он служил в 1911–1917 годах. Здесь у них с матушкой родилось двое детей, сын и дочь. Само название храма и села говорит о том, что оказался там отец Николай промыслительно.
В 1911 году его в торжественной обстановке рукополагают в диакона, а уже на следующий день – в священника, о чем сообщают «Орловские епархиальные ведомости»: «13 ноября, в воскресенье, Преосвященнейший Григорий совершил литургию в кафедральном соборе. За литургиею был рукоположен в сан диакона назначенный на священническое место к церкви с. Никольскаго-Лопухина Орловского у. студент семинарии Николай Фролов. <…> 14 ноября, в день рождения Ея Императорскаго Величества, Государыни Императрицы Марии Феодоровны, Преосвященнейший Григорий совместно с епископом Митрофаном Елецким совершил в кафедральном соборе литургию, за которой были рукоположены в сан священника к Николаевской церкви с. Никольскаго-Лопухина Орловского у. новорукоположенный диакон Николай Фролов <…> По окончании литургии обоими епископами при участии всего градскаго духовенства был отслужен благодарственный молебен с возглашением многолетия царствующему Дому». На службу собрался весь цвет губернского общества и масса народа.
Пастырскую деятельность отец Николай совмещал с преподаванием: при Никольской церкви имелась церковно-приходская школа.
В 1912 году фамилия священника стоит в списках настоятелей церквей, которые имели право участвовать в предварительных съездах, посвященных выборам в Государственную Думу. С 1913 по 1917 год он по распоряжению епархиального начальства регулярно произносит проповеди для священно- и церковнослужителей Орла и Орловского уезда.
В 1915 и 1916 годах ко дню Святой Пасхи отца Николая награждают набедренником[2].
30 марта 1917 года батюшка получает приход в родном селе Больше-Боброво при церкви во имя Святой Живоначальной Троицы, предположительно построенной в первом десятилетии XVIII века и впервые упомянутой в 1734 году в «Ведомости церквей города Кром и его уезда».
Ко времени его назначения место священника в Больше-Бобровской церкви пустовало четыре месяца, да оно и понятно: кому охота рисковать жизнью, когда из каждой щели ползут слухи о гонениях на Церковь, а факты зверских убийств священнослужителей превращаются в повседневность? Отец Николай не побоялся принять запущенный приход, уже тогда засвидетельствовав свою веру и верность. Он стал последним настоятелем этого храма.
Отец Николай не побоялся принять запущенный приход, уже тогда засвидетельствовав свою веру и верность
Весной 1919 года в селе Больше-Боброво и окрестных деревнях вспыхнул антисоветский мятеж. Восставшие крестьяне, вернув в волостное правление иконы, выброшенные коммунистами, заставили пленников петь «Отче наш». Бунтовщики горели желанием расправиться с арестантами. «Батюшка, скажите им, что это грех!» – в свою очередь, умоляли безбожники. Непререкаемый авторитет священника спас им жизнь. Уж не за это ли новая власть лишила его с матушкой избирательных прав в 1922 году? Но все же могло быть и хуже: священника церкви святого Архангела Михаила в слободе Михайловка, который пытался примирить враждующие стороны, и вовсе под горячую руку утопили в реке Свапе вместе с женой.
Среди помилованных по настоянию отца Николая заложников была школьная учительница Ольга Ивановна Козлова из деревни Тишимля, взятая им на поруки; осенью того же года батюшка не раз прятал ее в своем доме, спасая уже от белогвардейцев.
Чего только не случилось за двенадцать лет настоятельства! Приход достался небогатый. Священнослужители, едва сводя концы с концами, вынуждены были в результате сократить должность диакона. Церковь официально грабили под лозунгом экспроприации церковных ценностей; молодежь, подавшись в комсомол, забыла дорогу к храму, и он заметно опустел. Руки у кого угодно опустятся. Священник, однако, не бросил паству, не сошел с креста.
После национализации земель и отделения Церкви от государства за участки, занимаемые храмами, предстояло платить налоги, но и это не все. Не хочешь, чтобы церковь закрыли? Не хочешь, чтобы ее деятельность считалась незаконной? – Создавай религиозную общину, оформляй документы. Больше-Бобровская религиозная община, состоявшая из 50 человек, зарегистрировала свой устав 19 сентября 1923 года. Но будь ты хоть трижды законопослушным, разве умилосердишь этим бесноватую толпу?
В 1929 году коммунисты сбросили колокол (деньги на него, кстати, собирали всем миром). Иконы рубили и расстреливали. Церковь превратили в клуб, о чем писала газета «Ленинский путь», издававшаяся Льговским окрисполкомом: «В Михайловском районе развертывается широкая антирелигиозная кампания, которая захватывает все больше и больше сел и деревень. Население выносит приговоры о закрытии церквей и снятии колоколов. В большинстве случаев общественные приговоры немедленно приводятся в жизнь. Так, в селе Боброво 20 октября была закрыта церковь, сняты колокола и установлено радио. Здание церкви будет переделано под клуб...»
Иконы рубили и расстреливали. Церковь превратили в клуб
Прихожане сопротивлялись безбожной вакханалии как могли: требовали открытия храма, писали возмущенные протесты. Рассмотрев жалобу, бюро Михайловского райкома вынесло решение: «В самый кратчайший срок проверить закрытие церквей, как и при каких обстоятельствах, оно происходило. Есть случаи административных перегибов в отношении закрытия церквей. В особенности обратить внимание на методы закрытия церквей в селах Волково, Лужки, Больше-Боброво и Погорельцево. Всем партийным ячейкам этих сельских советов в трехдневный срок произвести расследование и дать надлежащие разъяснения всем гражданам. Секретарь райкома ВКП(б) Артемьев». «Гладко было на бумаге…» Постановление исполнили с точностью до наоборот, а вскоре последовал арест батюшки. Крестьяне, уважавшие своего пастыря, горой встали на его защиту, но кто их слушал?
Николай Иванович, обвиненный в невыполнении хлебозаготовок, был осужден и выслан на пять лет. Отныне священника ожидала судьба скитальца: два года в Надеждинске (Серов) на Урале, два месяца в городе Черни, затем в Жиздре, Козельске, Думиничском районе. Более того, его заведомо обрекли на голодное существование: ссыльному духовенству запрещалось совершать службы и требы – иными словами, зарабатывать на хлеб.
В 1935 году его судили повторно, приговорив к трем годам лишения свободы. Отбыв один год наказания, Николай Иванович был освобожден досрочно и устроился бухгалтером в артели «Красный гончар», что в деревне Хлуднево Калужской области. По непроверенным данным, артель представляла собой общину православных верующих.
На свободе отец Николай пробыл недолго: 28 октября 1937 года Думиничское РО УНКВД арестовало его вновь вместе с младшим сыном Львом, родившимся уже в Боброво. На допросах Фроловы держались благородно и достойно, вину свою отрицали, но это не помешало следователю Мухину одного жизни лишить, а другому ее поломать.
Обвинение Николаю Ивановичу предъявили классическое: «Являлся участником контрреволюционной группы <…> проводил контрреволюционную агитацию, предсказывал скорую войну и свержение сов. власти, высказывал террористические настроения по отношению вождя народов и коммунистов». Тройкой при УНКВД Смоленской области 20 ноября 1937 года Николай Фролов был обвинен по статье 58, пункты 10, 11 УК РСФСР, приговорен к высшей мере наказания и расстрелян 30 ноября 1937 года.
Его сына, обвиненного по той же статье, приговорили к 10 годам ИТЛ и выслали в Ивдельлаг, откуда живыми не возвращались.
Постановлением президиума Калужского областного суда от 23 января 1956 года решение тройки отменено; отец с сыном реабилитированы; дело прекращено за отсутствием состава преступления.
[1] Такое назначение могло иметь место при условии, что студент в ожидании рукоположения совершал службы мирским чином.
[2] Вопреки традиции, награду дали дважды, о чем сохранились документальные свидетельства.
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.