…Вокруг стоял невообразимый гул. Я попала в отсек, куда загнали гречанок, в основном почтенного возраста. Все были со складными стульчиками, на которые дружно тут же уселись. Строго в черном, правда, без платков. Никогда не подозревала, насколько женщины Греции эмоциональны и шумливы. Мы находились во втором отсеке от Кувуклии, в первом, как я поняла, стояли мужчины той же национальности из обеспеченных слоев общества. На вид они были спокойны, но в некоторые моменты так же не очень корректны. Меня почему-то это удивило. Красивая страна, щедро одаренная Богом природа, спокойная, обеспеченная жизнь в православной вере, – почему бы не быть им примером христианства для нас, столько лет проживших в богоборчестве.
Кувуклия, Храм Гроба Господня. Фото П. Горенского
|
Время шло. Надо было запастись терпением. Еще недавно я слонялась по пустому храму. «Пустому» – сказано, конечно, громко, но все же гораздо свободнее по сравнению с тем, что творилось сейчас!
Храм Воскресения Христова. Для начала описаний всех событий в ночь на субботу я попробую дать справку, что представляет собой Храм Гроба Господня. Он заключает в себе два бесценных сокровища – скалу Голгофа и погребальный вертеп Спасителя. Если смотреть на него как на здание, то по размерам и внутреннему украшению его можно сравнить с величайшими храмами христианского мира. И это при том, что он представляет собой не единое строение, а множество различных построек, не соединенных между собой архитектурными связками и общей гармонией. Внутри него расположены храмы, приделы, часовни, крипты, вспомогательные помещения, лестницы, дворики, балконы и соединительные коридоры. (Признаюсь, когда я оказалась в нем в первый раз, у меня голова пошла кругом, и я уже не помнила ни названий, ни поворотов, ни выхода). Но величие его и слава не ограничиваются одними архитектурными особенностями.
Это преславнейший из храмов человеческих, ибо именно в нем заключены все святые места, где Спаситель мира был распят и погребен, и где Он воскрес из мертвых. Это самый главный из исторических храмов, ибо в продолжение пятнадцати веков послужил поводом и причиной мировых событий. Это самый желанный храм во вселенной, ибо в нем тысяча тысяч сердец обрели и будут обретать утешение и радость. Это самый соборный из храмов, ибо в нем приносят служение многие христианские общины. Да и есть ли на всем белом свете более святое место?!
Это преславнейший из храмов человеческих
Здесь под горою был погребен Прародитель Адам.
Здесь на горе был распят наш Спаситель Иисус Христос, Сын Бога Живаго.
Здесь Его сняли с Креста, положили на Камень помазания и, умастив благовониями, спеленали.
Здесь Его погребли в небольшой пещерке в 33 шагах от места распятия, чтобы здесь же Он и воскрес, являя миру спасение.
И здесь находилась древняя глубокая цистерна, куда был брошен и завален мусором Крест, который был чудесно обретен греческой царицей Еленой.
И все это вмещает в себя огромный Храм Гроба Господня.
Мысленно я вернулась к событиям прошедшей ночи. Заканчивалась служба погребения Плащаницы. Идет крестный ход по всему храму с печальным пением «Кирие, элейсон». Затем Патриарх и архиереи кладут Плащаницу на Камень помазания, поливают ароматическими маслами, посыпают большим количеством лепестков роз, и, взявшись за ее концы, идут вокруг Кувуклии трижды, продолжая свое пение. Печальная процессия останавливается перед входом Гроба Господня. Плащаницу заносят внутрь. Служба идет два часа. Все это время, каюсь, я не могла сосредоточиться на молитве: подходило время изгнания всех людей из храма. Не знаю, как у остальных сотоварищей из моей группы, растворившейся по всему храму, но меня печальные мысли вгоняли в уныние.
Вход в Храм Гроба Господня
|
Ну как попасть на это великое чудо из чудес – схождение Благодатного огня? В этом году, если верить евреям, сюда съехалось девяносто тысяч человек. Пройти по улочкам старого города просто так было уже невозможно. Съезжаются со всего мира! Да еще и какие люди! А я кто? Песчинка в океане! Уже какой год подряд накануне субботы полиция Израиля выставляет людей из Храма Воскресения, а впускает на следующий день только по пригласительным билетам. Где мы их только ни спрашивали. Наш Горний монастырь получил строго ограниченное количество билетов. Так это монастырь, а мы кто? Кучка паломников, вымотанных странствием по дорогам Палестины – то пыльным, то промокшим насквозь от дождей. (Кто-то рассказывал нам, что в Израиле не дождешься и облачка… Нам и здесь «повезло» – такой холодной весны евреи не помнят с 1946 года).
Говорят, в предыдущие годы еврейская полиция вытаскивала людей из всех углов и закоулков Храма Гроба Господня. Но здесь я услышала диалог между отцом Игорем и Ольгой, архитектором из города Улан-Удэ. Я в этот момент находилась на Голгофе, а остальные наши паломники бродили по храму в поисках убежища от полиции, ныряя в разные двери, проверяя различные закутки, откуда их тут же выпроваживали местные служители-греки, но плохо они знали упертость наших сибиряков! Не теряя надежды, мои братья и сестры продолжали свой поиск. Когда я услышала, что Ольга искала меня, я тут же сбежала к ней с высокой лестницы. Она схватила меня за руку и повлекла за собой в сторону армянского придела святой равноапостольной Елены. Когда мы оказались на широкой лестнице, состоящей из тридцати ступеней и ведущей вниз, я увидела с левой и правой сторон деревянные решетки. Они были достаточно высоки, но не до потолка. Как выяснилось, это были помещения вроде наших ризничных или, вернее сказать, складских. Внутри лежали ковры, матрасы и прочая рухлядь, явно древняя. Я ринулась, в полном смысле этого слова, наверх по решеткам, вслед за Ольгой, забывая про свой возраст и вес. Но в последний момент, уже сидя наверху, мы вдруг услышали из-под лежащих внутри вещей, на которые мы чаяли мягко приземлиться, чей-то голос:
– Осторожно, только не прыгайте!
Спустившись по обратной стороне решетки, мы нырнули под матрасы, где оказались не одни. Я не буду описывать все страхи, какие мы испытали при обыске храма полицией, – поверьте, их было достаточно. Полицейские разглядывали наше убежище сверху, им было лень спускаться. Хотя я отчетливо помню не только их смех, но и не раз повторяющееся слово «матрасы». Видно, какой-то еврей, эмигрант из России, не успел выучить это «дивное» слово на очень трудном языке своих предков – иврите, но жизнь в нашей стране для него явно не прошла даром. Общение с выходцами из России показало, что кое-что из нашей страны они все-таки вывезли, например, русскую смекалку. Вряд ли европеец смог бы сообразить, что можно спрятаться под запыленными коврами и матрасами… Так что, будь у них ключ от дверей, мы были бы выдворены из храма.
Без связей, знакомств и пригласительных мы остались только милостью Божией да заступничеством Царицы Небесной
Сердце бешено колотилось, все, из чего состоит человек благоразумный, сконцентрировалось в крике о помощи Пресвятой Богородице. Не помню, сколько мы просидели, скрючившись. Там, за решеткой, слышны были крики, шум, топот убегающих людей и возмущение при выдворении из храма. Скоро все стихло. Успокоившись, я было хотела расправить онемевшие ноги, но Ольга, удержав меня рукой, шепнула: «Потерпи». В подтверждение ее слов тут же раздались шаги, и мы услышали опять еврейскую речь над нашими головами. «Ну, все, – подумала я, – раз вернулись, конец». Опять все стихло. Через пять-десять минут раздался звук открываемой двери. Сердце упало. «Финита ля комедия», – уже вслух произнесла я, жалея всех сидящих под коврами и матрасами, но больше всех все-таки себя, родную. Откинув матрас, объявила: «Знакомьтесь, полиция». Каково же было мое удивление, когда я увидела в проеме двери монаха, рядом с которым стоял мужчина, судя по речи, из дружественной нам страны Болгарии. Как потом мы сообразили, обо всех (кроме нас, естественно) была какая-то договоренность…
«Так не должно быть», – сказал он удивленно, на плохом русском языке, глядя на нас. Но Ольга, как всегда не растерявшись, тут же что-то защебетала, отвлекая его внимание. Когда мы вернулись к Кувуклии, мои брови поползли вверх: в храме было полно народа. «Вот тебе и "из-за всех углов и закоулков"»… – подумала я. Без связей, знакомств и пригласительных мы остались только милостью Божией да заступничеством Царицы Небесной. Стыдно стало за свое маловерие.
Мои воспоминания прервались криками молодых православных арабов, гарцующих, сидя друг у друга на плечах. Удары барабанов, ликование, восточная музыка. Неужели сошел огонь?! Мои гречанки вытянули шеи, кто-то соскочил со своих стульчиков; но нет, это арабские христиане по-детски ликуют в преддверии, зная, что огонь непременно сойдет, а иначе и быть не может – Господь же с нами! Признаюсь, их радость была такой заразительной, что я еле справилась с желанием вылететь из этих ограждений и пуститься с ними в радостный пляс. «Аллилуйя», – ликовало с ними мое сердце… «Аллилуйя», – кричала душа. Как потом выяснилось, перед схождением огня эта жизнерадостная молодежь дважды начинает ликовать и радоваться с криками «С нами Бог» и «Вера наша правая». Минут через десять опять остался только гул, шум и гомон на греческом языке. Я тут же вспомнила о случае, прочитанном у Кокухина в «Записках паломника». Как-то раздражающие «благочестивых христиан» своей нелепой радостью и криками арабы не были допущены на схождение огня. И он не сходил. Вот не сходил – и всё тут. Час, два, три… И когда Патриарх Диодор приказал впустить арабов и они ворвались с гиканьем, танцами и оглушительным барабанным боем, в ту же секунду на Гроб Господень сошел Благодатный огонь. Как часто мы сами страдаем от своей «цивилизованности», отрекаясь от детства и непосредственности своей души.
Фото: istoki-foundation.org
|
Время шло. Я опять вспоминала события прошедшей ночи. Храм, где бродила, сначала наблюдая за службами армян, коптов, католиков (бедные, они так и не признают схождение огня… что тогда ждать от наблюдающих такое событие иудеев!), затем пыталась где-нибудь приткнуться. Усталость брала свое, сказывалось нервное перенапряжение последних суток. Ольга вернулась к нашему заветному матрасу, позвав и меня с собой, но риск не выбраться оттуда без ключа от двери был для меня слишком велик. Она мирно посапывала, свернувшись калачиком, смотря очередной сон. Я вздохнула, глядя на нее, и, пожелав ей мысленно «спокойной ночи», побрела восвояси.
И вот передо мной часовня Каменных Уз. Здесь под престолом лежит каменная плита с двумя отверстиями, в которые, по преданию, были забиты стопы нашего Спасителя. У входа справа находится удивительная икона Богоматери. На первый взгляд это черная, закопченная от времени доска, закрытая толстой железной решеткой. Но кому-то Богородица на ней являет Свой лик, кому-то даже открывает глаза, о ком-то плачет, источая слезы. В сентябрьской поездке, подсвечивая со всех сторон свечой, вымазав нос и щеки сажей от закопченной решетки, я так и «осталась с носом», уйдя ни с чем. В этот раз, не ожидая для себя ничего хорошего, я опять зашла в часовню, и, не глядя на икону, опустилась на колени, пропев вслух: «Богородице Дево, радуйся…» Каково же было мое удивление, когда я, подняв глаза, увидела не только Ее образ, но и яркие, сочные и красочные цвета иконы. Сердце возликовало от благодарности и Ее милосердия. Следом подошли две женщины, и история повторилась. Одна «увидела», другая ушла ни с чем. Они говорили на непонятном для меня языке. Но русской паломнице, появившейся следом и так же безуспешно ищущей дорогой сердцу образ со свечой в руках, мой совет пригодился. Как только мы пропели песнь Пресвятой Богородице, женщина засветилась от радости. «Спаси вас Господи», – услышала я, расставаясь с нею.
Дальше мой путь продолжился на Голгофу. Все деревянные скамьи были заняты, каменные выступы отдавали пронзительным холодом. «За зиму выстудились», – подумала я, вспоминая теплый, прогретый за жаркое лето по всему Иерусалиму камень в сентябре. Кто-то спал, приткнувшись друг к другу, кто-то молился. Я огляделась вокруг. Прежде христиане входили на Голгофу не иначе как без обуви. Две мраморные лестницы ведут с двух сторон на высоту – это вход на Голгофу. Греческий престол из цельного камня утвержден над тем самым местом, где был водружен Крест Спасителя. Под престолом, где видно круглое отверстие, стоял Крест. За престолом — величественное, во весь рост, Распятие; по обеим сторонам Распятия, также во весь рост, – изображения Богоматери и св. Иоанна Богослова. Справа от престола видна расселина скалы, распавшейся в момент, когда Господь испустил дух на Кресте. На Голгофе есть замурованная ныне дверь, через которую великая грешница Мария, ставшая впоследствии Египетской святой, безуспешно пыталась войти в храм.
Прежде христиане входили на Голгофу не иначе как без обуви
Так, в ожидании, прошла ночь. Под утро, проходя мимо Камня помазания, я вдруг подумала, как быстро человек привыкает к святыне, какой бы великой она ни была. Еще совсем недавно я даже во сне не могла себе представить поездку в Иерусалим, а теперь брожу спокойно мимо тех мест, где умирал в страданиях Господь, где возлежал, где был захоронен, – и это уже обычная картина в моем сознании! Или это все-таки притупленность от усталости? Прервав свои мысли, я опустилась на колени перед святыней.
Заходя в храм, первое, что видит паломник видит перед собой, – Камень помазания. Мраморная плита желто-розового цвета прикрывает природный камень, как и прочие палестинские святыни, освященные прикосновением Божественного тела Спасителя. Вокруг высокие подсвечники. Над камнем восемь огромных лампад. Сколько бы раз мы ни оказывались рядом, всегда кто-то плачет, кто-то изливает на святыню благовония, кто-то собирает миро на ватки и платочки, освящая при этом приобретенные на улочках Старого города святыньки. Камень этот удивителен не только своей историей, но и тем, что чудесным образом выделяет миро сам – в память о величайшем событии. Самое драгоценное миро, изливаемое на Камень помазания, – это, конечно, слезы, людские слезы о своих грехах, о близких и родных. Сколько их здесь было пролито в течение без малого двух тысяч лет. Земная скорбь объединилась со скорбью вселенной. В последнее время здесь опять позволено плакать России. Как ты далека отсюда, многострадальная, и как ты близка и дорога своим великим терпением! Знакомый иконописец из Москвы, проходящий практику в Элладе, рассказывал, что греки называют свою страну «Господним престолом», а Россию – «жертвенником». Не удивительно. Когда-то наш Патриарх Алексий, приехав в глубинку, посмотрел на окружающих его людей и с состраданием сказал: «Помоги вам Господи, дорогие мои, за ваше долготерпение».
Я подошла к дверям храма, закрытым изнутри тяжелым засовом. Они были старинные, массивные, просто огромные. Я приоткрыла маленькое окошечко. Что там творилось! Огромная толпа народа заполонила площадь и, явно, все улицы, прилегающие к ней. Полицейские у храма, шум, крики… А здесь, внутри, – пока еще размеренная тишина, и где-то звучит чья-то молитва. По ту сторону дверей – море народа, волнующихся и жаждущих попасть в «святая святых» людей, а по эту сторону, уже в Храме Гроба Господня, я – маленькая песчинка. Все происходило как во сне, и верилось в происходящее с трудом. Да вообще не верилось. Пришлось поспешить назад, к Кувуклии.
Фото: Л. Хайдаршина
|
И вот полицейские зашли в храм. Быстро расставили турникеты. Нас оттеснили в греческий храм Воскресения, напротив дверей которого стояла Кувуклия. Его разгородили, оставив центральный проход для Патриарха и две зоны по сторонам, поделенные на три сектора каждая. Мы с Ольгой заметались. Надо было как-то помочь нашим. Была договоренность с отцом Игорем достать у людей, уже попавших в храм, пригласительные и вынести их остальным. Но ревущая людская река, стремительно заполнявшая все пространство храма, физически не дала бы нам пробиться наружу. Первым мы увидели отца Георгия, клирика афонского монастыря, прибившегося к нам в храме Успения Божией Матери. На наши вопросы он успел крикнуть: «Слава Богу, все прошли». Мы остались на своих местах, а он устремился к Кувуклии. В том же направлении проскочил и отец Игорь, успев при этом достать нам немного заветных пасхальных свечей. Да простят меня все, кому не досталась обожженная великим огнем свеча! Мы с Ольгой, единственные из всей группы, не чаяв остаться на ночь, пришли на захоронение Плащаницы без спальных мешков, без закупленных свечей, фактически с пустыми руками.
Раздались душераздирающие женские крики… Господи, помилуй! Говорят, в таком столпотворении бывали несчастные случаи. «Помоги рабе Твоей, Господи», – успела мелькнуть мысль. Стоим прямо у прохода, оставленного для прохождения крестного хода во главе с Патриархом из алтаря греческого храма в сторону Кувуклии. Разве мы могли об этом мечтать! И вот я здесь, в окружении уже дорогих моему сердцу гречанок.
Время шло. Напряжение росло. Раздались крики на балконах, находящихся над входом в Храм Воскресения, где разместились репортеры. Оказывается, между ними произошла драка. Следом за ней столкновение произошло перед алтарем Воскресенского храма. Участие в нем приняли местные монахи и… монахини здешних русских монастырей. Я взглянула на противоположную сторону – на фоне всеобщего гула спокойно стояло священство и монашество из России. Рядом с ними стояли матушки в платочках, повязанных вокруг головы, паломники и паломницы, – в общем, представители русского православия. Вокруг меня, как монотонно-гудящий улей, сидели гречанки, не переставая обсуждать какие-то свои проблемы. Я им при этом явно мешала, так как неудобно стояла, закрывая собой вид на Кувуклию, да и вообще – тем мешала, что просто находилась среди них. Ведь я гость, к тому же незваный, случайно попавший на праздник в родном для них храме, а они – у себя дома. Они что-то недовольно выговаривали мне и израильской полиции, указывая на меня пальцем, но… Но, оказавшись в таком месте и в такое время, мне уже было совершенно все равно – хоть потоп, хоть цунами и землетрясение, вместе взятые.
Только потом я поняла, почему Господь управил меня к грекам, а не к русским
Я была без часов, но интуитивно понимала: Патриарх задерживается. «Видно, молится», – подумала я. Ведь для него как для Патриарха это была первая Пасха, а значит, первое принятие в собственные руки Благодатного огня. Первый раз он зайдет в Кувуклию как Блаженнейший. Можно было себе представить, что творилось сейчас с ним. Когда мои гречанки приуныли и даже, можно сказать, «задумались», я не сдержалась и, повернувшись к ним, наконец-то высказалась на русском языке: «Ну вот, видите, Патриарх-то не идет, огня Господь не дает… А вы, вместо того, чтобы молиться…» Увидев немой вопрос в их глазах и непонимание на их лицах, объяснила попроще: «Вот вы всё болтаете – ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля, – а надо молиться, огня-то нет!» (про молитву и огонь пришлось жестикулировать руками). Сообразив, что такое «ля-ля-ля», они сначала засмеялись, но вскоре опять запечалились. Одна из них, вздохнув, развела руками в стороны, показывая всем видом – «да, огня-то нет», и все затихли. Но я, естественно, с победным видом «великой молитвенницы и молчальницы» отвернулась в сторону Кувуклии. Только потом я поняла, почему Господь управил меня к грекам, а не к русским. С первыми я вынуждена была молчать, а вторым просто не дала бы молиться.
Задрав голову, я рассматривала купол Воскресенского собора. По его кругу были лики святых, чуть выше – окна, такие же, как по куполу над Кувуклией. Прямо надо мной находились иконы Иоанна Предтечи и св. Софрония Иерусалимского. Вот так, глазея по сторонам на протяжении семи часов, я пребывала в ожидании величайшего чуда из чудес. И вот наконец появился крестный ход. Он остановился около нас, и мои гречанки, размягчившись совсем, стали мне объяснять, по доброте душевной, кто изображен на хоругвях: апостол Андрей Первозванный, архангел Михаил, апостол Петр и т. д. В общем, «просветили». На что я, со своим скудным запасом английского, не пополнявшегося со школьной скамьи, объявила: «Мой сын – священнослужитель, и вы решили меня поучить?» После этого авторитет мой значительно возрос в глазах моих соседок, и я окончательно почувствовала себя дорогой гостьей на их клочке греческой земли.
Но именно в этот момент мне вдруг стало грустно и страшно. А если огонь и на самом деле не сойдет? То, что творилось внутри меня и вокруг – все наши амбиции, ропот, недовольство, драки, столкновения и крики, – начало вдруг ужасать. Разве может огонь сойти в этом хаосе? Получалось, что только арабы со своим чистым, непосредственным сердцем и открытой душой, со всей своей детской верой искренне ликовали, ожидая великой радости. А мы… В это момент застучали жезлы: как всегда, впереди Блаженнейшего шли арабы – служители Храма Гроба Господня. Патриарх прошествовал мимо нас с белым как мел лицом. «Как он переживает», – мелькнула мысль. А мы… Господи, помилуй! То ли от страха, то ли от переживаний за свою вину перед Всевышним, хлынули слезы, видно, по милости Божьей…
Фото: amp.abc.net.au
|
Схождение Благодатного огня. Время шло, гул нарастал. Вспышки и сполохи огня усилились. Сначала я принимала их за фотовспышки, но, как выяснилось, сколько столетий сходит Благодатный огонь, столько и вспыхивают эти «фотовспышки».
Не знаю, что происходило со мной, но пока Патриарх трижды обходил Кувуклию крестным ходом, в душе моей все перевернулось. Я будто увидела себя со стороны. Никогда так сильно и с такой быстротой покаяние не наполняло мое сердце. Казалось, это происходило какое-то мгновение, и в то же время – целую вечность, а сколько на самом деле – сказать не могу. И вдруг со всей силой все колокола Храма Гроба Господня ударили таким мощным набатом, а по храму покатился такой взрыв ликования и восторга, что все предыдущее мое состояние в одно мгновение сменилось чувством, описать которое не нашлось бы слов даже в самом богатом в мире русском языке. Минуты не прошло, как весь храм полыхал огнем. Я автоматически подняла глаза наверх. Под куполом храма со стороны Кувуклии в окно ударил такой яркий поток света, что в нем пропали все изображения святых. Это было одно из чудес, на которые так щедр Господь во время схождения Благодатного огня!
Ночью мы встречали Пасху. Да простят меня греки и дорогие моему сердцу гречанки! Как бы я ни любила греческие распевы, коими заслушивалась в прежние времена, но монотонность пасхальной службы – сродни постовой – была мне в диковинку. Мыслями я перенеслась в Россию-матушку. Вот где ликуют сердца, вот где устремляется к Богу душа, вот где великой радостью делятся наши родные батюшки. «Христос воскресе!» – кричат они нам. «Воистину воскресе!» – ответно взрывается храм. Там, в далекой стране, в древней Палестине, в старом городе Иерусалиме, я вдруг поняла, за что Господь и Пресвятая Богородица так любят Россию…
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.