Составитель этой книги – выдающийся иерарх Русской Православной Церкви, архиепископ Никон (Рождественский; 1851–1919). Долгие годы, будучи насельником Троице-Сергиевой лавры, он трудился на ниве книжного просвещения, и в 1885 году, еще в сане иеромонаха, опубликовал эту книгу, которую издательство Сретенского монастыря издает уже в пятый раз.
Сказка
Когда смотришь из окна, взгляд упирается в угол старого кирпичного дома – Клуба Коммуны. Слева, краем, виден двор, один единственный большой вяз, еще какой-то хилый куст, краешек песочницы и дорожка между домами.
В те дни, когда выходило солнце, был краткий миг, когда солнце одним своим острым лучом находило брешь между углами домов и попадало прямо в окно комнаты, где сейчас на кровати лежала восьмилетняя Аня. Вот уже несколько дней мучила болезнь. Сначала держалась высокая температура, девочка бредила, теперь температура чуть спала, очень болело горло, было трудно глотать, в ушах стоял шум. К тому же ничего нельзя было делать: ни пытаться читать книжку, ни разглядывать картинки, а вот только лежать и смотреть на подоконник. На нем – большой глиняный горшок с традесканцией, отбитый кем-то с одного края. Аня уже с рождения видела его отбитым и тайно мечтала взять глины и замазать этот скол. Ей было жаль горшок за такую ущербность. Большой зеленой традесканции, жуткой воображале, хотелось красоваться совсем не в этой убогой черепице.
Посидеть сегодня с Аней мог только дед. Два предыдущих дня он бегал по разным делам, но все они приносили одни только огорчения. До пенсии, когда он работал, с ним считались, уважали, спрашивали совета. Теперь же он чувствовал уважение к себе лишь когда садился за руль своей старой машины, которую водил 40 лет. Он должен был пройти медкомиссию для техосмотра. Да врачи его завернули, потому что «повышенное давление и плохой слух». Потом поехал разбираться насчет аккумулятора, который проработал всего два месяца и сдох. С трудом добрался до гарантийной мастерской, а мужик-приемщик сказал:
– Да, не повезло вам, бракованный…
– Так дайте расписку в магазин, что это брак, чтобы деньги вернули, – вскипятился дед.
Мужик только хмыкнул.
– Вся партия бракованная – из Кореи, вообще мы иногда даем расписку на возврат или обмен… – и многозначительно посмотрел.
Дед аж подскочил. Плюнул и ушел.
Всю дорогу его трясло от такой наглости. Пришел домой уставший, разогрел еду и, едва утолив голод, сразу захотел спать. Но стало жаль Аню: дочь была до прихода врача, а потом убежала на работу. Попробовал лоб: температура чуть спала. Потеет. Пытался уговорить ее съесть хотя бы первое, но она согласилась только на апельсин, и он сидел у кровати, чистил кожу ножом, а потом давал ей по одной апельсиновые дольки. Эти фрукты как-то всегда умеют радовать ярко-оранжевым цветом, каким-то бодрым, праздничным запахом, и ей захотелось послушать, поговорить.
– Дед, расскажи какую-нибудь сказку.
– Да я их сроду не умел рассказывать, – голос деда был нудный, уставший. – Знаешь, сосед пообещал взять в пару работать сторожем, вот тогда куплю торт и еще что-нибудь тебе.
– Дед, если сможешь, купи мне масляные краски и хорошую кисточку, и я буду рисовать речку и ворон на деревьях. И еще лебедей, они из-за леса летят, над елками. Давай чего-нибудь рассказывай, – не отставала она.
Приятно было сейчас дедово старческое покашливание, его монотонный голос. Пусть придумает, и она заснет.
– Ну какой я тебе рассказчик! Была бы ты парнем, я б тебе про машину рассказал, как техосмотр проходят, как милиция проверяет.
– Про город, смешное, сказочное что-нибудь.
|
Спускались зимние сумерки. Предметы в маленькой комнате таинственно меняли свой обычный вид.
Теплый свет от лампы полосами падал на шторы, вечерние тени быстро погасли, и темнота всевластно и торжественно овладела городом. Аня отвернулась к стенке в ожидании рассказа, а дед, почти засыпая, мучительно пытался сочинять.
Да, страны всякие, но никогда он в них не был, и что там хорошего? И все-таки сейчас он должен хоть что-нибудь вспомнить, чтобы Аня заснула. Ничего не приходило на ум. Не мастак он был на сказки.
Все недавние переживания еще терзали его, причудливо переплетаясь и будоража, и вот, как будто в полусне, кто-то стал нашептывать на ухо.
В одном городе жили люди – разные: добрые и злые, веселые и грустные, толстые и худые, длинные и коротышки. Но они знали: чтобы город жил, надо быть терпимыми друг к другу, прощать инаковость, трудиться, здоровья желать. И хотя все были по-разному хорошие и по-разному плохие, город жил в некоем согласии и понимании.
Но неизвестно откуда появился вдруг злой волшебник. Он стал сниться по ночам каждому жителю и предлагать свои нечестные злые условия, чтобы всякий мог разбогатеть и возвыситься над другими людьми. Он стал нашептывать каждому на ухо какую-то подлость, совершив которую человек приобретал то, чего давно не хватало ему.
Инструкторы, которые проверяли машины на техосмотре, придумывали все больше неисправностей, чтобы автовладельцы давали им большие взятки. Врачи выписывали только те лекарства, от которых получали большие бонусы от аптечных маклеров, и лекарства эти вызывали все новые заболевания и требовали все новых и новых лекарств.
Программисты-компьютерщики придумывали вирусы, а потом к ним – антивирусы, чтобы подороже их продать; в результате в городе периодически переставали работать разные учреждения: то магазины, то институты, то больницы.
Удача и богатство сопутствовали всем, кто совершил хоть малейшую подлость. И город тот стал перерождаться. Те, кто не хотел выполнять это «правило», оказывались в страшной нищете и вынуждены были уезжать из города. Все большее и большее число людей подчинялось черному волшебнику. И так длилось несколько лет.
– И вскоре город тот вымер, – торжественно и с пафосом заключил дед, как будто такая концовка ему была особенно приятна.
«И вскоре город вымер», – с пафосом заключил дед, и вдруг опомнился: что-то чересчур мрачная сказка получилась
Он вдруг опомнился, что увлекся и придумал не сказку, а что-то чересчур мрачное. И в самом деле, не может в жизни быть только одна темная воля зла. Но, к счастью, Аня уже спала, он даже не знал, с какого момента его истории. Он поправил одеяло, еще раз попробовал ее лоб и ушел спать к себе, довольный, что девочка ничего не услышала.
Человек не замечает, когда засыпает, особенно ребенок после нескольких дней с высокой температурой. В какой-то миг отключаешься – и уже неизвестно где. Аня знает, что она спит, и все-таки удивляется происходящему. Все волшебное (она знала), если пугающее, изображают большим. А тут видит совершенно невообразимое – и ей это не страшно и даже смешно. Сотни, тысячи мельчайших существ, как легкий снежный вихрь, как множество мотыльков с крохотными серебряными крылышками, порхали вокруг. Они пролетали сквозь Аню. Они были заняты каждый каким-то своим делом. Она чувствовала, что десятки их трудятся, укрепляя и ремонтируя, как стену, ее измученное болезнью горло, чувствовала, как боль отступает, как проходит воздух, как какая-то живительная сила вливается в нее, наполняя покоем и радостью. Они сдерживали звук маятника на часах, делая его мягким и мелодичным. Они подлетали к цветку традесканции, капризному и кокетливому, настоятельно требуя распуститься именно завтра, чтобы порадовать ослабевшую от болезни девочку. Они сотнями, тысячами облепили окно с той стороны, с улицы и с упоением, как захватывающую картину, стали рисовать узоры. Это были заснеженные поля, сосны, ели, это были лица каких-то воинов в шлемах, медведей, зайцев, невиданные цветы, водопады, сказочные, ни на кого не похожие люди в странных одеждах. Еловые ветки морозных узоров как бы загораживали что-то… ох, страшно увидеть что-нибудь, дух захватывает! Но времени оставалось мало, всего до утра.
Они с упоением стали рисовать узоры на стекле: невиданные цветы, водопады, люди в странных одеждах…
Первое, что почувствовала Аня, пробуждаясь: сильный мороз. Холод проникал через тщательно заклеенные окна и мельчайшие щели. Потом вдруг почувствовала родной, домашний запах картошки с жареным луком. Это мама, она дома, на кухне! И нос начал дышать. «Я поправляюсь», – поняла Аня. Она привстала и повернулась к окну: утро было солнечным, и хотя лучи его еще только подбирались к Аниному окну, но все уже дышало ликованием света, и никаких помех для него не будет, он может через полчаса ворваться в Анину комнату одним своим лучом и все изменить в ней.
Ночной свой странный сон она совершенно забыла, осталось только ощущение чего-то радостного, как предчувствие праздника. И увидела, что все окно расписано морозными узорами. Вот лес дремучий. Кругом большие заснеженные ели – чуть колышут громадными ветками, и вдруг открылся просвет между их белыми лапами. Ох, что же там?! Вроде домик на поляне, окошко светится, а на нем сказочный козлик, бьет серебряным копытцем о крышу, а вокруг летят искры, превращаясь в бриллианты, рассыпаются, ослепляют все своим сиянием! Аня почти крикнула: «Посмотрите скорей!», но голоса не было, никто не услышал ее. Никогда она не видела такой красоты! Но тут же омрачила горькая мысль, она прозвучала назидательным голосом учительницы: «Это – морозные узоры, они скоро растают». И тогда неудержимо, вопреки всем возможным законам природы, светлым гимном пронеслось в голове: «Я буду учиться рисовать и все это нарисую красками. И еще много-много добрых, хороших сказок, чтобы было от них радостно и светло».
Окно продолжало искриться множеством сюжетов, фигурами людей, животных, растений. Все они, переливаясь, оживали, приветствуя с тем, что болезнь отступила, с морозным солнечным утром, с тем, что впереди у маленькой девочки много надежд и мечтаний, что сама она участвует в каком-то общем движении и движение это ликующее и необъяснимое, как сама жизнь.
29 января 2021
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.