– Лена!
Услышав свое имя, я с недоумением оглядываюсь: никого, кроме незнакомой старушки, выгуливающей поблизости румяного крепыша. «Послышалось, должно быть», – решаю я, намереваясь идти дальше, но оклик повторяется.
– Лена, ты не узнаешь меня? – спрашивает старушка, подходя ближе.
Напрягая память, всматриваюсь в чужое лицо.
– Это же я… Галя…
|
Стараясь не выдать смятения чувств, здороваюсь как можно приветливее, но на произнесение дежурного комплимента моя совесть накладывает бескомпромиссное вето.
Мы познакомились со «старушкой» 30 лет назад. Конечно же, никакая она не Галя. Я помню, как ее зовут-величают, но намеренно не называю настоящего имени. Кем бы они ни была: Олей, Ирой, Светой или Таней, – суть дела от этого не меняется.
Некоторое время мы жили с ней в одном доме и работали в одной организации.
«Галя» была молоденькой стажеркой, присланной к нам для постижения профессиональной премудрости, а точнее, для изучения практики, не имеющей ничего общего с теорией, которую преподавали ей в техникуме. Была она молода, лет на десять моложе самой юной сотрудницы нашего отдела, и неимоверно хороша собой. Естественно, такая красавица не могла не обратить на себя внимания легкомысленного сердцееда Виктора, числившегося в соседнем отделе, но появлявшегося на работе в редкие промежутки между запоями.
Увидев «Галю» впервые, наш профессиональный донжуан устремил на нее томный взор и отвел глаза только тогда, когда девичий румянец равномерно растекся по щекам новенькой.
– Нравится вам у нас? – игриво обратился Виктор к практикантке.
– Угу, – смущенно пробормотала «Галя».
– Правда, что ли?! – с наигранным возмущением воскликнул ловелас, навеки определив участь неискушенной девушки.
Никак эта неопрятная старушка в стоптанных туфлях, стоящая сейчас передо мной, не напоминает ту чистенькую цветущую девчушку, излучавшую обаяние, здоровье, энергию молодости и поражавшую всех своей наивностью.
Впрочем, злокачественные метаморфозы в характере практикантки происходили гораздо стремительнее, чем развивался ее бурный роман с Виктором. Очень скоро застенчивая скромница переродилась в самовлюбленную щеголиху, которая в короткий срок умудрилась свести с ума весь немногочисленный мужской контингент нашего маленького производственного коллектива. Не лишенная железной хватки «Галя», поняв силу своих женских чар, поспешила извлечь из них максимум практической выгоды и стала бесстрашно обкатывать их на Викторе.
Поняв силу своих женских чар, она поспешила извлечь из них максимум выгоды
– Королева! Прынцесса! – восторженно возглашал он, врываясь в нашу тесную комнатушку и прямиком направляясь к даме своего сердца.
– На колени и ручку целовать! – входя в роль, величественно ответствовала «Галя».
Наблюдение за скоротечным развертыванием их отношений заменяло пожилым сотрудницам мексиканские сериалы, но, азартно обсуждая очередной виток романтических игр, дамы предпенсионного возраста никак не предполагали услышать в финале марш Мендельсона. Предложение руки и сердца стало неожиданностью, пожалуй, не только для них, но и для самого Виктора, тем более что флирт, потеряв прелесть новизны, стал несколько тяготить его. Услышав в очередной раз повеление броситься на колени и лобызать королевскую ручку, он лениво оглянулся по сторонам:
– Да ну… Полы грязные!
– Тряпочку подстели, – предложила «Галя».
– Да? А брюки ты мне будешь стирать и коленки йодом мазать? – усомнился Виктор.
– Почему бы и нет?
Столь неожиданный ответ, переклинив сознание Виктора, подтолкнул его к решительному перелому в судьбе.
|
Пауза становится неловкой, и я спешу исправить положение.
– Внук? – кивая на малыша-крепыша, спрашиваю собеседницу.
– Какое там! Соседка попросила с мальчиком погулять. А своего я полгода назад видела.
– Почему? – удивляюсь я, но еще более поражаюсь скучному, будничному и покорному тону ответа: «Дети не позволяют».
Я молчу, не зная, что сказать.
Свадьба, по-деревенски пышная, разгульная, раздольная, сулила долгую и счастливую совместную жизнь. Жили молодожены на широкую ногу, строя далеко идущие планы и целеустремленно двигаясь к их достижению. «Галя» была счастлива, любима и ждала ребенка.
Однажды, возвращаясь с работы и обсуждая вызовы современности, мы заговорили с ней о проблемах воспитания.
– Нет, я не такая дура, чтобы ломать детям жизнь, втюхивая им красивые идеи о высоких материях! – воскликнула «Галя», ошеломив меня злобным огоньком, метнувшимся в ее красивых, с поволокой глазах. – Мои дети будут обязательно счастливы, и я научу их шагать по трупам, если понадобится.
– А если это будет твой труп? – спросила я, не поверив услышанному и надеясь, что «Галя» шутит.
– Ну и пусть, – спокойно ответила она, и я поняла: нет, не шутит.
Мы стоим на продуваемой ветром площадке, и она выплакивает мне свою материнскую боль – самое острое, невыносимое страдание, постигающее женщину, которая, полностью растворившись в детях, отдав им себя без остатка, получает в ответ попреки и неблагодарность.
|
– Нет, ты не думай… Они хорошие, только несчастные… Стасик поэтому и злится на меня, поэтому и внуков видеть не дает. Говорит, я во всем виновата. Я сколько раз на коленях стояла, прощения просила… Они поймут, они обязательно поймут… Потом, когда-нибудь…
Она выплакивает мне свою материнскую боль – самое острое, невыносимое страдание
Суетливым жестом женщина пытается затолкнуть под платок непослушные седые пряди, упрямо выбивающиеся наружу, как своевольные дети, не знающие преград и запретов.
Супружеская жизнь не превратила пьяницу Виктора ни в образцового семьянина, ни в трезвенника. Отчаянно сражаясь с алкоголизмом мужа, выбиваясь из сил, женщина превратила окружающий мир в поле битвы за счастье Стасика – горячо любимого первенца.
В моей голове мелькает калейдоскоп давно позабытых эпизодов. Жестоко было бы напоминать их «Гале».
Вот ее младенец сын, копошась в песочнице, тянет ручонки к машинке чужого ребенка. Тот вопросительно глядит на мать.
– Дай мальчику машинку, – великодушно разрешает женщина. – Он поиграет и отдаст.
Пока Стасик возится с миниатюрным грузовиком, малыш терпеливо ждет. Однако когда «Галин» сын, собравшись домой, деловито засовывает приобретение в просторный карман, растерянный владелец игрушки поднимает плач.
– Зачем давал, если жадничаешь? – набрасывается на него «Галя».
Вот она негодует на соседа-старичка, который «назло» подросшему Стасику вызывает скорую, не перенося бешеных ритмов группы Rammstein.
Вот Стасик-студент устраивает за полночь шумную вечеринку по поводу окончания сессии, а «Галя» вносит в список кровных врагов всех, кто возмущен бесчинством его пьяных гостей…
Повествуя о своей несладкой судьбе, Ира-Оля-Света-Таня героически пытается справиться с дрожащими губами, но время от времени отворачивается: самоотверженная материнская любовь страшится неосторожным выражением глубоко запрятанных чувств навлечь на неблагодарных детей стороннее осуждение.
Мне искренне жаль ее, но чем утешишь ее, чем помочь? Однако несчастной достаточно и этих крох человечности. Торопясь быть услышанной и понятой, она говорит, говорит, говорит...
Ее почти прозрачное лицо озаряется нездешним светом всепрощения, превозмогающего обиду. Не научив детей любить, она постигла науку прощать.
До науки прощать еще, ох как далеко. Об этом очень хорошо говорит архим. Иоанн Крестьянкин. Что такое по настоящему простить. До конца.
Простите, если резкий комментарий
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.