Невроз и его симптомы, критерии здорового восприятия духовных взлетов и падений, кажущиеся противоречия современной позитивной психологии и церковной аскезы, причины популярности современной психологической науки, проблема созависимости. Об этом и многом другом говорим с православным психологом Натальей Усовой.
Наталья Усова
|
– Наталья, иногда в храмах мы видим людей, которые гипертрофированно воспринимают религиозные обряды: чуть ли не с рыком нападают на людей, которые «неправильно» свечки ставят, или тех, кто постоянно одергивает других, вмешивается в ход службы с замечаниями. И очевидно, что в этом поведении есть какая-то грань: где-то здоровая религиозность, где-то формальная обрядовость, а где-то психические диагнозы. Можете ли Вы назвать какие-то формальные признаки, по которым мы можем узнать в храме психически больного человека, которому, очевидно, не в храме нужно быть сейчас, а прямая дорожка к психиатру?
– Если прямо на Ваш вопрос отвечать, то первым признаком будет то, что любое взаимодействие с таким человеком и Ваша попытка наладить контакт, возразить, донести какую-то информацию будет восприниматься в штыки или не будет воспринимается совсем. Можно говорить, что какая-то критичность нарушена, человек не владеет, например, своими эмоциями – он не может успокоиться, и он практически вас не слышит. Наверное, это про то, что ему действительно уже нужна помощь и хорошо бы обратиться не к психологу, а прямо к психиатру. Хотя вот так человека отправить к психиатру – это похоже на оскорбление. Когда ко мне обращаются люди и я подозреваю что-то нездоровое, то первым делом предлагаю сначала поработать с врачом-неврологом. «Невролог» звучит лучше, да и у русского населения к врачам больше доверия. Психиатр тоже врач, но после советского времени сложно развеять мифический образ врача-психиатра, который чуть что сразу увозит в «дурдом».
В храмах мы можем наблюдать людей с так называемым религиозным неврозом. Нужно помнить, что такой невроз не имеет отношения к религии. Храм – место, где невроз просто приобретает определенную «тему». В любом случае сначала у человека проявляется невроз, а когда он оказывается в храме, то вся церковная жизнь с ее обрядами просто накладывается на болезнь.
|
Отдельная тема – это болезнь и пост. Пост несет в себе ограничения, когда мы начинаем ограничивать себя в еде, развлечениях, приближаем себя по мере сил к аскезе. Бывает так, что человек для себя решает: «Буду работать со своей злостью!» – и начинает подавлять ее. Получается, что в его жизни во время поста становится больше проблем, больше напряжения. Для человека здорового это тренировка, а для человека, страдающего расстройством нервной системы, это будет, наоборот, дополнительный стресс. Начнется провокация расцвета болезни, усугубление ситуации. Разница между постом больного и здорового человека существенна. Здоровый человек в какой-то нервной ситуации может проявить гибкость, осознанность, сказать себе: «Да, я взрослый и сознательный, я выбираю для себя такое-то правило. Но я его беру ответственно, это внутренний посыл», – хотя с новым принятым на себя правилом может как-то внутренне бороться, раздражаться. А если в такой ситуации окажется человек, у которого и так процессы саморегуляции нарушены, ему будет совсем тяжело. И последствия могут быть непредсказуемы.
Это все не про то, что здоровым людям нужно поститься по всем правилам, а нездоровые могут забыть про пост. Нет, это про включение осознанности в понимании, что для тебя хорошо, а что плохо и какова твоя личная мера поста. И про самосознание, когда есть возможность найти причинно-следственные связи между своим решением и его результатом. Все действия в церковной жизни в идеале должны идти на пользу человеку. А если ты после ранней литургии в семь утра пришел на работу, а затем злишься на подчиненных – какая же была польза? Все нужно с разумом брать на себя, по силам.
– Каковы симптомы невротического расстройства на религиозной почве? Как вообще по объективным признакам можно разграничить действие благодати от Таинств, к примеру, и расстройство психики?
– Я думаю, что здесь каждый сам себе может дать ответ. Мне легче, мне проще, когда я прихожу в храм? В Евангелии сказано: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11: 28). А если вы чувствуете, что ваша жизнь при этом становится только хуже и вам хуже, наверное, здесь стоит задуматься, что происходит.
Когда мы говорим про религиозный невроз, я очень часто и вижу, и слышу, что окружающие называют страдающих им людей чудиками какими-то. «Чудики»… С таким снисхождением, с юморком, хотя на самом деле это реально страждущие люди, болеющие, и мы все такие. Мы все приходим в храм с чем-то, со своим прекрасным мешочком проблем, со своим багажом травм, со своим лукошком из точек зрения. И вот так приходит каждый, и он будет воспринимать храм через призму своего опыта.
Мы все приходим в храм со своим мешочком проблем и всё воспринимаем через призму своего опыта
Я помню свою первую книгу, когда пришла в храм. Там было написано: «Все люди черви». Я так удивилась! Я не считала себя червяком 15 лет назад и сейчас я себя такой не считаю, но я была очень удивлена. Помню, что сделала для себя вывод: если Христу угодно, чтобы я так себя чувствовала, пусть так будет. Не то чтобы я согласилась, но приняла такую точку зрения. Слава Богу, потом мне попадалась и другая литература. Но если придет человек с комплексом самоуничижения, то ему подобные цитаты очень хорошо лягут на травмы, он скажет: «О, я жил так всю жизнь», – и вот это страдание, самокопание, это непрестанное неутешное раскаяние будет в его жизни регулярно. И тогда вопрос: «А тебе легче становится?», – но там дальше только депрессия. Эти люди, которые «без вины виноваты», которые ходят с этой травмой всю жизнь, попадая в храм со своим «мешочком», как будто преломляют Божию истину в себя. Там от истины-то ничего, только их преломленное видение, поэтому очень важно понять: «Тебе легче? Это тебе на пользу? Ты видишь, что ты становишься спокойнее? Люди вокруг хорошие?» Если ответ «да», то мы говорим о душевном и духовном росте, о вылечивании травм.
|
– Зачастую люди несут на исповедь какие-то свои переживания, негативные эмоции: злился на папу, злился на маму, завидую кому-то. А потом с психологом человек работает и выясняется, что, допустим, злость на папу действительно была объективной, это было единственное чувство, которое можно было испытать, потому что взрослый в детстве вел себя не так, как должен был себя вести, и так далее. И где в таком случае грань, когда нужно исповедовать злость, считать это грехом, а где это было нормальным, естественным, и в общем ты не виноват, что это случилось?
– Да, интересный очень вопрос. Я его даже разделю на две части, потому что часто и коллеги-психологи не разграничивают важные вещи. Во-первых, что такое гнев в психологии и что такое гнев в христианской вере. Во-вторых, когда злость и гнев нужно исповедовать, а когда – нет.
Смотрите, проблема в том, что у психолога человек получает действительно правильную информацию: «Ты был маленьким ребенком, ты злился – и это было справедливо в той ситуации». Обычно психолог не просматривает эмоции злости с точки зрения нашей христианской аскетики. Я вижу, что на самом деле здесь не столько разное понимание, сколько ошибка в терминологии. Существует злость как проявление страсти гнева, однако есть и другая злость – как нормальная, абсолютно нейтральная эмоция, присущая человеку. Гнев и злость спасали наших предков от опасности, заставляли бороться за жизнь, за свою страну или уходить от неприятностей. Но самое важное для нас – это все же различать гнев как грех в аскетической традиции и гнев как эмоцию человека, как реакцию. Гнев – это высшая степень злости. И я очень часто советую своим коллегам не употреблять слово «гнев» в терапии, мы заменяем его на слово «злость». И тогда психолог скажет клиенту: «Смотри, то, что ты злился, – это естественно. А вот гнев, твое желание сейчас мстить папе, твое желание причинить ему вред – это уже неправильно», – и тогда не будет никакой путаницы. И тот же самый человек тогда пойдет на исповедь с мыслью: «Я не буду каяться в том, что я злился, когда был маленьким и даже понять не мог, что это было за чувство такое. Но сейчас мне уже 40 лет, а я все равно на родителей обижаюсь, и у меня есть желание, например, чтобы у папы что-то случилось, или я внутри радуюсь, когда у него что-то не получается, а я, ничего не чувствующий, злорадствую – все, это уже грех».
|
Эту грань надо понимать, что грех с аскетической точки зрения – это желание причинить вред. А есть же еще и праведный гнев, праведная злость, дерзновение – вот это не нужно исповедовать. Мы когда суп варим, разделываем, разрушаем овощи – для этого тоже используется механизм злости. Но каяться-то мы в этом не спешим.
Кстати, та же путаница понятий происходит и когда в позитивной психологии встречается философия любви к себе. Это предмет отдельного разговора.
– А где в таком случае граница между эгоизмом, любостяжанием и принципами позитивной психологии?
– Я иногда просто советую употреблять даже слова вроде «любовь к себе» или «любовь себя», потому что человеку очень трудно, он плавает в этой терминологии и часто не может корректно донести мысль священнику. Сейчас часто бывают ситуации, когда психолог говорит: «Полюби себя», а в храме человек слышит: «Не люби себя, кайся, грешник». Давайте просто заменим понятия, подберем более точные. Пусть будет «забота о себе», и всем все будет понятно. Я забочусь о себе – это правильно. А любить я могу только других, любить я могу только Бога, и вообще никаких проблем не возникнет.
Это мы, психологи, должны приспосабливаться. Если уж мы пришли в храм, это мы должны приспосабливаться к этому пространству и к пониманию того, что правильно, как должно быть.
– Интересно! Я думаю еще, что на психологическую науку в целом повлияли переводы. А переводы на русский язык не совершенны, английский, с которого чаще всего психологические бестселлеры переводят, не передает смысловые оттенки, для которых у нас уже сложился понятийный аппарат. Найти при переводе подходящий корректный термин – это важная задача. А на Ваш взгляд, зачем человеку религия, если у него есть психология? Ведь можно пойти к психотерапевту, когда проблема душевная, поработать с ним, зачем тогда Церковь, Таинства?
– Мы вообще не можем ставить их на один уровень и сравнивать. Тут вообще даже не должно быть никаких вариантов. Первичен всегда Бог. И человек на самом деле идет к Богу. А как он пойдет? Кто ему будет помогать? Тут уже появляется психолог, то есть на этапе поиска только он и приходит в жизнь человека. Мне очень нравится такая красивая аналогия, что у нас есть горизонтальная и вертикальная поверхности креста, и человек по жизни идет к богоуподоблению. Внутри нас эта потребность встроена – стремиться вверх. Все действительно в своей жизни встречают эту потребность – зайти в храм, этого нельзя исключать. И вдруг, идя, например, к Богу, я встречаю какие-то проблемы – и вот тут только появляется психолог, который с табуреточкой, который как на картинке: «Давай я тебе сейчас помогу чуть выше подняться». Я как психолог здесь для того, чтобы человеку было проще, легче с Богом в своей жизни, с самим с собой, с Богом в первую очередь.
Психолог для того, чтобы человеку было легче с Богом, с самим с собой
– Заметно, что психотерапия в России стала популярна в последние 10 лет. Прошел советский период, открылись храмы, сменилось поколение. Как Вы считаете, почему такое интерес к духовной жизни возник именно в наш исторический период?
– Мне кажется, что современный человек ищет не психотерапевта, а смысл жизни. Мы живем в такое время сейчас, когда остро не стоит вопрос, где раздобыть еду, не стоит ребром вопрос выживания. Мы вдруг пришли к прекрасному времени, когда можем задавать вопросы: «Зачем я живу?», – искать эти смыслы, поэтому так популярны идеи психологии. Любой психолог, который достаточно популярен, будет предлагать клиентам именно смыслы. Какие? Их огромное количество. И человеку на самом деле приходится выбирать, и это обязательно будет вдохновлять, радовать поначалу. Потом может прийти разочарование: «Моя жизнь не очень-то сильно и поменялась». И среди этого пути поиска смыслов человек обязательно придет к Богу, и состоится его встреча с информацией, со смыслами. Мы имеем сегодня возможность думать, задавать вопросы сами себе.
|
– Вопрос о принятии себя в позитивной психологии и о том, где пролегают границы этого принятия себя и мира. А если я нехороший и разрушающий все вокруг себя человек? Где же то, над чем мне нужно работать в таком случае?
– Позитивная психология – это про принятие себя и про позитивный исход. Про то, что все равно все будет хорошо. Мы выстраиваем для клиента, если брать краткосрочную психопозитивную терапию, стратегию его успеха. Человек выбирает для себя как проблему борьбу с гневом, и тогда мы работаем над тем, что у него это получится. Это не про то, что ты там ходи по жизни такой же злой и причиняй всем вред. Нет, это про позитивность, что все равно все будет хорошо, у тебя получится. И настроена работа на поддержку клиента, его активности в поисках вариантов достижения позитивного результата.
Аскетика, наверное, нам не рисует конечных красивых картин, там нет такого. Увидеть и на самом деле признать, что это мое зло, оно есть во мне, это важное принятие: «Да, это мое, я весь такой целый с этим кусочком нехорошего во мне», – это мегазначимо. Но я думаю, что аскетика нам дает инструменты, как бороться. И есть всегда ожидание встречи с Богом, есть всегда ожидание награждения не здесь, а Там. В принципе мы про позитивный исход в аскетике знаем тоже, но для нас она больше про то, как избавиться от страсти, как избавиться от греха, а значит быть открытым для благодати. А если брать психологию, то там, наверное, больше про мотивацию, про поддержку, про позитивный исход, что у тебя все получится: «Смотри, как будет классно» и это всегда про жизнь здесь и сейчас.
– Если следовать логике, что христианская традиция и психология работают на одно, друг другу помогая, в таком случае очень важно психологическое образование для священнослужителей.
– Да, это важно очень. Когда мы говорим про аскетику, все-таки здесь речь о взрослости, то есть приходит взрослый человек и говорит: «У меня есть проблема, скажите, как мне от нее избавиться?» В позитивной психологии, про которую я рассказала, много того, что: «Иди, я тебя поддержу». Там тебя сопровождает психолог в пути изменений в данном моменте. Это не всегда про взрослость, поэтому православие, наша христианская вера, она очень взрослая. И не все туда приходят сразу взрослыми.
|
– Вы ведете группы для созависимых. Расскажите, каково работать с этой категорией людей в православной среде?
– Я думаю, что разница между светскими и верующими созависимыми есть для работающего психолога. Перед ним открывается огромный пласт возможностей, огромнейший, когда он впускает в свою работу Бога. И не только в таком, наверное, духовном, каком-то мистическом смысле упования на волю Божию, помощь Божию. Но и в самой терапии с клиентом ты всегда можешь опираться на Бога. Меняется работа с травмой, когда ты впускаешь Бога как третьего в вашу консультацию. Например, человек вспомнил себя маленьким, оставленным, ненужным или просто «трудным» ребенком. «А как Господь на тебя сейчас, того маленького смотрит?» Ответ прост: с любовью. Это, конечно, для человека, для которого вера не пустой звук и для которого Господь имеет значение, огромнейший ресурс.
Перед психологом открывается огромный пласт возможностей, когда он впускает в свою работу Бога
Или, например, родители ребенка не хотели. Но рождение – это не выбор мужчины и женщины. И приходит осознание – Господь хотел моего появления, я очень нужен. И если Господь для меня большое значение имеет, если я в своей жизни Его знаю и чувствую, – это очень хороший эффект для человека, большой ресурс: «Я кому-то нужен в этом мире». Для этого надо по-настоящему верить. Нельзя сказать, что это другие люди. Как и везде, и в нецерковной аудитории тоже относятся к психологам как к шарлатанам. И точно так же в нашей церковной среде. У меня был первый опыт, когда я пришла на приход и сказала: «Давайте я буду проводить консультации», – а мне сказали: «А зачем? Что вы хотите? С Богом конкурировать?» Сейчас прошло 10 лет, и на нашем приходе прекрасно работают психологи. И это здорово!
Есть люди, которые никогда в жизни не подумают пойти к психологу. Они скажут: «А зачем мне это?», – и неважно, церковные они или нет. И точно так же верующие говорят: «Мне нужно только Причастие», – при этом у этого человека как следствие запущенной болезни уже может быть острый психоз. У меня был такой случай, когда девушка тянула-тянула, жила от Причастия до Причастия. Это словно самовнушение, но в какой-то момент все закончилось острым психозом и госпитализацией. Это нежелание обращаться, узость сознания. Просто так получилось, что она сосредоточилась, как на единственной помощи, на Причастии. Она могла бы сосредоточиться, не будучи церковным человеком, например, на том, что мне помогает, – аутогенной тренировке, и тоже могло бы дойти до острого психоза.
Сейчас я веду группу созависимых, вела группу для молодых родителей, у меня абсолютно потрясающий проект с нашим батюшкой отцом Сергием Щербаковым – мы ведем группу для подростков. И вообще это просто новое дыхание для меня. Я думала, что уже никогда после работы в детском доме не буду работать с подростками. Но так случилось, и я безмерна благодарна и рада, что эта работа у меня сейчас есть.
– Но, помимо этого, у Вас еще есть канал, блог, другие разные курсы про созависимость?
– Да, мой канал @Усоварядом активно развивается, там рассматриваются обширные психологические темы. Но мой основной профессиональный интерес – это помощь созависимым. Под этим термином понимаются родственники зависимых людей: это могут быть жены, родители, дети, в том числе взрослые дети алкоголиков и люди, которые воспитывались в дисфункциональных семьях. Зависимость в семье – это как симптом, как вскрывшийся факт, что там есть проблемы. У людей из созависимых семей много следов остается от пребывания в этой системе. У такого человека особенный взгляд на себя, особенный взгляд на мир, и это как раз те люди, которыми вера воспринимается как самый важный факт исцеления и у которых много искажения в понимании христианской жертвы, своего «креста». Созависимость – это быть с кем-то, чтобы кто-то был для созависимого мегазначимым, определяющим жизнь. Эти люди, по-настоящему встретившись с Богом, начинают видеть самым главным в жизни для себя не мужа, жену или ребенка, а Бога – и ставят в центр жизни именно Его.
Мы работаем с темой созависимости на курсе «Право на любовь». Сейчас идет 10-й поток этой программы, она более двух лет помогает людям из дисфункциональных семей выйти из созависимости, сделать шаг на пути к осознанности и счастливой жизни.
Беседовала Мария Красникова
Прошу уточнить у автора-а какое у нее образование, что она заканчивала?
Благодарю.
Здравствуйте! Череповецкий Государственный Университет, 1999 год (Педагогог - психолог). Русский Православной Институт Культуры, 2016 год (Христианский подход в консультировании и психотерапии).
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.