Андрюше уже почти восемь лет, а он совсем не говорит и почти ни на что внешнее привычным для нас образом не реагирует, потому что у него синдром Дауна. Вся жизнь его души проходит в каких-то неизведанных сферах, словно жизнь диковинной рыбки, обитающей в таинственных глубинах океана и практически ничем себя на поверхности не обнаруживающей. И только маме – одной ей ведомыми способами – удается различать настроения, желания и душевные потребности сына. Она, например, всегда угадывает, когда Андрюше хочется идти гулять, потому что это одно из любимейших его занятий, которое способно вытащить из того незримого домика, где он, подобно улитке, предпочитает проводить все свое время, и где ему совсем, кажется, не скучно наедине с самим собой.
|
Как-то погожим летним днем они впервые отправились гулять на Красную площадь. Андрюшу, кстати, огромный и шумный мегаполис совсем не пугает, как логично можно было бы предположить, и поэтому поездки из их подмосковного городка в разные интересные места столицы случались и до этого довольно часто.
Красную площадь обозревали едва не целый день: Андрюше очень понравилось бродить по ней вдоль и поперек, и кругами, и по всем диагоналям, скользя не выражающим никаких эмоций взглядом по очертаниям необычных, почти сказочных зданий, по их зубчатым стенам и высоким башням. Иногда он вдруг присаживался прямо на брусчатку и долго так сидел, глядя вдаль. Тогда маме тоже приходилось опускаться рядом, в ожидании, когда сын вдоволь налюбуется чем-то одному ему ведомым.
И только маме – одной ей ведомыми способами – удается различать настроения, желания и душевные потребности сына
В следующее воскресенье он уже с раннего утра находился в несколько возбужденном состоянии души, и взмахи его рук, рисующие в воздухе что-то огромное, необъятное, достигающее как бы самого неба, навели маму на мысль, что ему хочется повторить прогулку недельной давности. Она не ошиблась: Андрюша был очень доволен, что снова едет в пригородной электричке, в метро. Оказавшись затем на поверхности в центре города, уверенно направился в сторону Красной площади, где и повторил свои замысловатые маршруты: вдоль, поперек, по периметру и диагоналям, а затем и длительное сидение на том же самом месте – лицом к Москве-реке. Он согласился прекратить все это только по причине голода и усталости.
Дома, выудив из рюкзака младшего брата синюю авторучку, он быстрыми движениями принялся чертить что-то на первом же попавшемся листе бумаги. Из-под его руки вдруг стали возникать очертания устремленных к небу башен, прорезных окон, другие характерные детали, и изумленный взор матери безошибочно определил во всем этом изображения окон, стен и куполов храма Василия Блаженного… Даже кресты находились точно там, где им и полагалось быть.
В течение последующей недели подобные рисунки начали появляться в самых неожиданных местах: в случайно оставленных на видном месте деловых бумагах отца, в школьных тетрадках и на страницах учебников младшего брата, даже на глянцевитых поверхностях маминых журналов, хотя там авторучка иногда коварно скользила, предательски подводя «художника».
В воскресенье, конечно же, опять вынуждены были ехать на Красную площадь, причем в увеличенном составе – к ним на этот раз примкнул и младший сын Тёма. Теперь, когда стал очевидным истинный интерес Андрюши к этому месту, других маршрутов ему уже не предлагали, и, покорно последовав вслед за ним прямо к храму Василия Блаженного, не препятствовали совершать там некие таинственные действия: неспешно бродить вокруг, проводя ладонями по шероховатым древним стенам, сидеть на изъеденных временем ступеньках высокой лестницы, а также, отходя время от времени подальше на площадь, вволю любоваться пышным разноцветьем куполов.
И ведь, представьте себе, увидела: спустя два с небольшим года вся семья уже значилась в числе наиболее ответственных прихожан местного храма
В храм они не заходили – мама и сама не была особой любительницей подобных мест, да и у Андрюши толпы суетливых иноземных туристов, снующих там, вызывали, кажется, некие опасения. Он вполне довольствовался тем, что имел, изучая предмет своего интереса издали, а дома переносил впечатления на бумагу, которую запасали ему теперь в достаточном количестве, равно как и шариковые авторучки синего цвета – ничем другим он почему-то рисовать категорически не хотел.
Младший же брат, который сам себя определил однажды главным защитником старшего, что особо проявлялось во время гуляний на детской площадке, где мог и тумаков отвесить любому, кто, по его мнению, намеревался как-то задеть или обидеть Андрюшу, неожиданно проникся, по образному выражению папы, «клерикальным духом».
Каким-либо образом набедокурив и подвергаясь за это справедливым выговорам, он вдруг приходил в ужаснейшее расстройство, ревел, обливаясь слезами, и с самым горестным видом восклицал:
– Так что же это получается: я теперь в рай не попаду?! Не попаду, что ли?! Нет, вы мне прямо скажите: попаду я после этого в рай или нет?
– Да откуда нам знать, попадешь ты или не попадешь! – не менее громко восклицала терявшая терпение мама. – Мы с папой в таких вещах не знатоки!
– Так узнайте у моей крестной! – ревел Тёма. – Сейчас же позвоните и узнайте! Я спать не лягу, пока вы этого не выясните!
В конце концов что-то выяснялось, немного успокоенный Тёма укладывался спать и, усердно взбивая крепкими кулачками подушку, умиротворенно бормотал:
– И все-таки я должен завтра же пойти с папой в церковь и поставить там свечку. Так, на всякий случай… Чтобы уж наверняка…
Ради того, чтобы в семье снова водворился мир, папа соглашался на уговоры сына – они шли в храм и ставили там свечи.
|
– Что из всего этого последует? – глядя на эти катавасии, удивлялась крестная обоих братьев и аккуратно собирала в специальную папочку бесчисленные изображения храма Василия Блаженного – творения размашистой «кисти» старшего крестника.
И отвечала сама себе:
– Ладно, поживем – увидим.
И ведь, представьте себе, увидела: спустя два с небольшим года вся семья уже значилась в числе наиболее ответственных прихожан местного храма. А Андрюша получил там даже особые привилегии: во время службы он сидел на самом удобном месте, на стульчике со спинкой, и вносил в свой альбом очередное изображение Царских врат, непременно пририсовывая к ним некие фигурки, в которых без труда узнавался то худенький отец-настоятель, то величавый диакон, то появлялся вдруг и какой-то совершенно незнакомый образ, в числе клириков доселе не замеченный...
– Что он хочет этим сказать? – недоумевала внимательная крестная. – Неужели теперь желает принятия кем-то из «наших» священного сана?! Что ж, поживем – увидим…
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.