5 февраля 2006 года, в день Новомучеников и Исповедников Российских, одним из которых, без сомнения, был он сам, отошел ко Господу архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Все, кому хотя бы раз выпало счастье общаться со старцем, а может быть, просто услышать от него несколько слов, говорят, что чувствовали невероятную исходящую от него любовь. Как и заповедовал Господь, отец Иоанн любил каждого, молился за всех и просил помощи Божией. Чувствуя это, люди шли к нему нескончаемым потоком. В 16-ю годовщину преставления любимого батюшки, публикуем воспоминания его многолетней келейницы Татьяны Сергеевны Смирновой.
|
Непосредственная живая связь с Богом обозначилась в отце Иоанне с детства и прошла через всю его жизнь. Науку духовного самовоспитания, выведение ее из пестроты и суетности в канон духовной жизни он начал с ранней юности. Подобно премудрой пчеле, отец Иоанн собирал крохи духовного опыта от духоносных мужей и жен, которых Господь посылал на его жизненном пути. Он бережно хранил в сердце память о них, и их жизненный подвиг стал для него путеводителем. Воспринятое от мамы в раннем отрочестве понятие о Промысле Божием («Бог плохо не сделает, значит, так надо») возросло в опыте жизни до реального ощущения постоянного присутствия Божия. Прикасаться к водительству Промысла отец Иоанн почитал кощунственным. На мои бунтарские вопли и непонимание происходящего он реагировал спокойно. Устраняя человеческие суждения об обстоятельствах современности, отец Иоанн ставил меня непосредственно пред действием Промысла Божия. Помню такой разговор со мной: «Ну, ты все Промысл Божий пытаешься подправить и лучше Бога знаешь, что для тебя надо. А смотри, как от самого рождения Промысл Божий строил мою жизнь. Он пожаловал мне духовным покровителем Иоанна Пустынника. В день его памяти я на свет появился. В этот же день празднуется память Псково-Печерских святых Марка и Ионы. Только духовно повзрослев, я осознал, что и они не случайно соприсутствовали при моем рождении: уже тогда у моей младенческой колыбели Промыслом Божиим намечался мой путь под покров Псково-Печерских святых. Молитвы святых Марка и Ионы не дали мне остаться в Троице-Сергиевой лавре, когда при ее открытии после войны наместник отец Гурий (Егоров) хотел постричь меня в монахи. Я неожиданно был отозван из лавры и возвращен на свой прежний приход. За несколько дней до пострига я прикоснулся к таинству смерти: очевидно, обмирало что-то отжитое, чтобы начался новый этап жизни – монашеский. Святой старец Серафим (Романцов) в день памяти святого Самсона совершил надо мной постриг, сказав: “Ну, я тебя постригу, хоть умрешь монахом”. Наследие Самсона странноприимца мне досталось при постриге. Божиим определением я выжил, но на всю жизнь должен был стать странноприимцем. И имя Иоанна Богослова не я выбирал, но старец нарек меня им. И не было ли за время моей жизни с двенадцати лет до пятидесяти шести обстоятельств, которые провоцировали бы свернуть с намеченного для меня Богом пути? Надо твердо верить Богу и доверять Его Промыслу».
«Надо твердо верить Богу и доверять Его Промыслу»
К тому времени, когда я оказалась рядом с отцом Иоанном, уже никакие внешние условия и тяготы жизненных обстоятельств, казалось, не бросали своей мрачной тени на его жизнь. Религиозные переживания небесным светом освещали для него земной путь. Больше всего он любил Церковь, службы и молитву. Всеобъемлющий дух молитвы сопровождал отца Иоанна постоянно, соприсутствовал в нем и в его келье. Однажды я обратилась к батюшке с просьбой: «Научите меня молиться». На что последовало: «А ты разве видишь, что я молюсь?» Я упорствовала: «Тогда скажите, что мне сделать, чтобы Господь слышал меня так, как слышит вас». Теперь сама удивляюсь своему недомыслию и дерзости, а батюшка по моему младенческому состоянию все понимал и прощал. В ответ прозвучало: «Деточка, таким надо родиться». И тут же с печалью добавил: «Перестали русские жены преподобных рожать, самовластно и дерзко вторгаясь в таинственные планы Промысла Божия, забывая, что все от Бога, все с Богом и все к Богу, и ничего твоего». Каково же было смирение самого отца Иоанна, что он все в человеке, и прежде всего в себе, воспринимал как дар Божий. Так укоренены были в его душе слова апостола: «Я и сам не сужу о себе: судия же мне Господь».
Каково же было смирение отца Иоанна, что он все в человеке, и прежде всего в себе, воспринимал как дар Божий
Нельзя не вспомнить особенности его подготовки к ночным службам на праздники Рождества и Пасхи, которые долго удивляли и смущали меня. В келье в эти предпраздничные дни бывала кутерьма. Собирались подарки, составлялись списки – кому и какую книгу приготовить. Книги отец Иоанн дарить любил, и к праздникам некоторые издатели радовали его разнообразием своей продукции. Совет отца Иоанна в это время для нас был необходим. Но он с раннего утра крестил мою голову, а потом забирался по складной лестнице к книжному шкафу, стоящему под потолком. Там проводил он день, сидя на лестнице. Читал ли, молился ли – не знаю, но для нас же становился недосягаем. В келье водворялась напряженная тишина, даже разговаривать между собой мы боялись, в страхе посматривая на него, восседающего на хрупкой лестнице, с одной мыслью, что если он пошатнется, конец предсказать нетрудно. В таком напряжении проходил день. В девять часов отец Иоанн спускался со своего «насеста» вниз и срочно всех хожалок выпроваживал, мотивируя тем, что должен отдохнуть перед ночной службой. На отдых ему оставался только час. Позднее я поняла эту особенность как желание полного уединения, своеобразного затвора от суеты. Так он духовно готовился к великим праздникам, заодно обуздывал и нашу шумную деловитость.
|
Память сердца отца Иоанна хранила имена и обстоятельства жизней стольких людей, для меня она была непостижима и казалась безмерной. Иногда он преподавал и мне практические уроки отношения к приходящим. Тронутый чьей-то запредельной бедой, он предлагал мне подключиться к его молитве за бедствующего. Моей памяти хватало не больше чем на две недели, и когда батюшка через месяц напоминал мне о скорбящем, я обескураженно сознавалась, что давно забыла о заповеди молиться о нем. «Голова – ненадежный хранитель, позднейшая информация и впечатления стирают из памяти ума и то, что необходимо бы помнить, а память сердца надежна, учись расширять свое сердце», – говорил отец Иоанн в таких случаях. Сам отец Иоанн молился дерзновенно, и в молитвах его проступала очевидно его «сыновность» Богу. Но при этом, благоговейно ценя свободу человека, он никогда не настаивал на исполнении своего совета, не подавлял вопрошающего ни своим авторитетом, ни великими словами о воле Божией.
Из книги: Записки письмоводителя старца.
Изд-во Сретенского монастыря, 2018.
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.