Владыка Лука (Мурьянка) вступил в братию Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле в далекие 1970-е годы. Он нес в обители различные послушания, преподавал в семинарии, помогал настоятелю, митрополиту Лавру (Шкурле), после его кончины в 2008 году сам стал игуменом монастыря и ректором, а в 2019 году был возведен в епископское достоинство. В этой беседе владыка Лука вспоминает святителя Иоанна Шанхайского, свою жизнь в монастыре, митрополита Лавра, старых насельников, с которыми ему посчастливилось общаться. Текст настоящей статьи был составлен по лекции епископа Луки, произнесенной в 2022 году, он приводится в сокращении.
Епископ Сиракузский Лука (Мурьянка)
|
Архиепископ Иоанн Шанхайский близок всем нам (братии Свято-Троицкого монастыря и студентам семинарии)в том смысле, что он участвовал в освящении нашего собора. 47 лет назад, когда я поступил в монастырь, наши монахи и иеромонахи очень почитали святителя Иоанна. Что-то о нем рассказывал сам митрополит Лавр (Шкурла). Обычно я приходил к нему (к владыке Лавру) в кабинет и стоял при входе, лишь однажды он сказал мне: «Садись». Кто я такой, чтобы прийти к настоятелю обители, в его кабинет, просто сесть перед ним и начать говорить? Поэтому обычно я стоял в двери, мне это казалось нормальным и правильным. Внимание на это обратил только в тот единственный раз, когда услышал слово «садись». Он хотел обсудить что-то очень серьезное.
Владыка Лавр вызвал меня к себе, так как в монастыре что-то происходило. Он услышал об этом, но не был до конца уверен. Он строго сказал: «Что случилось? Ты знаешь. Я знаю, что ты знаешь. Почему ты мне не рассказал?» За годы мне удалось научиться чувствовать настроение владыки. Он говорил совсем мало, но по малейшему выражению его лица, если научиться его считывать, всё становилось понятно. На этот раз он спросил: «Почему ты мне не рассказал?» Я подумал: «Сейчас скажу правду» – и ответил: «Владыка, когда я вам что-то говорю, это потому, что хочу, чтобы вы об этом знали… А если чего-то не говорю, то потому, что не хочу, чтобы вы знали». Владыка Лавр взглянул на меня и сказал: «Я понял». Он меня отпустил, и по его лицу я понял: он обо всем позаботится.
За годы мне удалось научиться чувствовать настроение владыки
О святителе Иоанне нам рассказывали много. Люди, посещавшие нашу семинарию, монастырь, приехавшие из Сан-Франциско, люди, которые знали его или росли с ним, беседовали с ним. Одна история произошла в самолете. Владыка Иоанн был на борту, рядом с ним сидел пожилой мужчина, они возвращались в Сан-Франциско. Мужчина сказал: «Владыка, мы очень просили вас прийти и освятить наш дом, благословить его. Мы обращались к вам несколько раз». Святитель Иоанн на мгновенье задумался и ответил: «Ваш дом благословлен». Попутчик посмотрел в иллюминатор, оказалось, что самолет уже летел по городу и пролетал мимо того района, в котором он жил.
Одну историю мне поведал архимандрит Киприан (Пыжов), который был нашим духовником. Святитель Иоанн много раз просил его приехать и расписать собор в Сан-Франциско, это огромная работа. Отец Киприан так и не приехал. Но когда владыка Иоанн умер, отцу Киприану вдруг пришлось отправиться в Сан-Франциско. Он говорил: «С того света владыка всё равно заставил меня приехать».
Святитель Иоанн Шанхайский
|
Один рассказ я услышал от митрополита Лавра, который прислуживал, был или послушником, или иподьяконом, когда святитель Иоанн совершал Литургию. Очень важно знать, что архиепископ Иоанн вообще не разрешал разговаривать в алтаре – ни единого слова! Он даже кивком головы или жестом не показывал, что нужно сделать. Преподобный Серафим Саровский наставлял, что в алтаре нельзя говорить, потому что мы находимся в присутствии ангелов и серафимов и перед ними не смеем произносить человеческие слова. Конечно, святитель Иоанн воплощал это наставление в жизни. Владыка Лавр поведал, что после Литургии архиепископ Иоанн обычно оставался в алтаре и подолгу молился. Но в тот день встал вопрос о том, кто из прислужников соберет его вещи, облачение. Будущий митрополит Лавр зашел в алтарь и начал задавать святителю вопросы: «Владыка, где ваш саккос? Хотите, чтобы я положил это сюда, а это – отнес туда?» Архиепископ Иоанн молчал. Владыка Лавр спросил снова – по-прежнему тишина. Потом в третий раз – владыка наконец вывел его из алтаря и сказал: «Теперь можешь говорить».
Это хороший пример. К сожалению, сегодня в алтаре говорят не только о том, что кажется необходимым, но даже о том, что представляется совершенно ненужным. Вот такой урок нам преподает святитель Иоанн.
Джорданвилл – необычное сочетание семинарии и монастыря. Для нас это кажется нормальным и даже органичным. С 1948 года, когда была основана семинария, они развивались вместе. Учебное заведение создавалось с целью обучения монахов. В последние годы существования Российской Империи многие придерживались мысли, что монахи должны быть образованными. Почему? По причине того, что всё большее влияние на Церковь оказывал светский мир, а также потому, что обычным монахам приходится общаться с людьми, приходящими в монастырь и интересующимися верой. Иноки должны быть способны что-то рассказать, им нужны знания. Это не значит, что без семинарского образования спастись невозможно. Тем не менее тогда оно представлялось очень важным.
Джорданвилл – необычное сочетание семинарии и монастыря
Отличительная черта Свято-Троицкого монастыря заключается в том, что он очень тесно связан с прошлым и настоящим всей Зарубежной Церкви. Когда мы отмечали столетие РПЦЗ, монастырь отмечал 90-ю годовщину. Мы тесно переплетены.
Слава Богу, мне посчастливилось увидеть старых монахов и жить рядом с ними, я оказался здесь в то время, когда они еще были живы. Мне посчастливилось беседовать с ними, наблюдать за ними. У нас в обители никогда не было так называемого старчества. Но у нас были духовные отцы, люди, воспитанные в традиции, восходящей еще ко временам Киевской Руси. И теперь эта традиция продолжается в Свято-Троицком монастыре и семинарии.
|
Однажды мне довелось говорить с одним монахом, это случилось в первый год моего пребывания здесь. Мы с ним прогуливались, и я упомянул что-то про настроение. Он взглянул на меня и сказал: «Разве монахи могут спастись через свое настроение?» Меня его слова поразили, потому что обычно все спрашивают, как у тебя дела, как поживаешь, как настроение, хотят быть в хорошем настроении. Вдруг я осознал, что всю жизнь уделял настроению слишком большое внимание, а мой собеседник только что сказал, что оно ничего не значит. Мы спасаемся не настроением.
Архимандриту Владимиру, он был старше меня, я как-то пожаловался на особое настроение – меланхолию, что-то сказал по этому поводу. Мне было известно, что в девятнадцатом веке молодые люди сознательно впадали в меланхолию, взращивали в себе это чувство, и, к сожалению, я сам много работал в этом же направлении. Отец Владимир в тот момент резал засохший хлеб для птиц. Когда упомянул меланхолию, он сказал: «Нет, нет, а что это?» – продолжая резать хлеб. Я попытался объяснить: «Ну, это такая сладкая печаль…» – а батюшка всё равно спрашивает: «Что такое меланхолия?» – и продолжает резать хлеб, а потом вдруг говорит: «Это страсть». Я подумал про себя: «Теперь мне придется немало потрудиться над собой» – думал, что меланхолия – хорошее, сладкое чувство, а оказалось, она еще одна страсть.
Мы спасаемся не настроением
Другому монаху я как-то говорю: «Ты слышал, что один инок обиделся, потому что ему не разрешили пользоваться копировальной машиной?» В ответ мой спутник расхохотался: «Разве монах может обидеться?» – и пошел дальше. А я подумал: «Ну вот, опять». Дело в том, я думал, что произошедшее – несправедливо, ведь брату не дали пользоваться ксероксом, а мне только что сказали, что монахи не имеют права обижаться. Они просто не обижаются.
Эмигранты, особенно прекрасно знающие историю Русской Церкви, формировались под воздействием так называемого русского духовного ренессанса. Это движение зародилось в девятнадцатом столетии ввиду большего осознания слабости русского православного богословия, к сожалению, на это течение повлияли западные идеи. У его истоков стоял мирянин А. С. Хомяков. Именно он понял слабость русской духовной мысли, особенно в контексте экклесиологии, и обратил на это внимание остальных. Его идеи получили такое распространение, что инициатор создания и первый предстоятель РПЦЗ митрополит Антоний (Храповицкий) говорил, что русское православное богословие стало хомяковским. Так велико было его влияние. Основные мысли Хомякова изложены в его главном и наиболее известном произведении «Церковь одна». Без Хомякова не было бы священномученика Илариона (Троицкого), ключевой темой его богословских трудов была Церковь.
Священномученик Иларион (Троицкий)
|
Митрополит Антоний стал одним из главных продолжателей идей Хомякова и их проповедником, он высказывался о том, что Церковь одна, что нужно избавить ее от любого западного влияния и вновь развивать в Русской Церкви святоотеческое наследие. После того, как к власти в стране пришли коммунисты, эти мысли получили дальнейшее распространение в Зарубежной Церкви. Можно сказать, что на Церковь в России опустился железный занавес, и в силу обстоятельств, коммунистического прошлого, она, к сожалению, по сей день словно частично остается в девятнадцатом веке. Но движение Хомякова продолжило жить у нас. У нас есть его сторонники, примеры тому – протопресвитер Михаил Помазанский и архиепископ Аверкий (Таушев).
Одна из основных причин, почему новомученики и исповедники российские, наученные митрополитом Антонием, Хомяковым и священномучеником Иларионом, пошли на смерть, заключалась в том, что они не желали мириться с обновленчеством. Это форма церковной ереси. Они понимали, насколько опасна сложившаяся в России ситуация. Сначала коммунисты будут убивать или преследовать, потому ты православный христианин. Следующий этап в задуманном дьяволом плане – убивать и преследовать, если человек принадлежит не к той Церкви. Это одно из оснований, почему людей могли арестовывать, убивать или отправлять в лагеря. Многие новомученики шли на смерть, потому что отказались примкнуть к советской церкви. Им это удалось потому, что они знали догмат о Церкви. Чтобы не присоединяться к ложной церкви, они погибали.
То же самое может случиться в нашей жизни ввиду постоянного распространения экуменизма и размытия границ Церкви не только в теории, на уровне богословской мысли, но и на практике.
Идеи о единстве Церкви нашли дальнейшее развитие среди эмигрантов в нашем монастыре. Их сторонниками были отец Михаил Помазанский и владыка Аверкий (Таушев). С отцом Михаилом я был хорошо знаком, ему было 90 лет, и мой курс стал последним, у которого он преподавал. Читая лекцию, он никогда не пользовался конспектами или книгами. Он был последним живым выпускником дореволюционной Киевской духовной академии. Отец Михаил казался воплощением того времени, но не по причине тех догматов, о которых он нам рассказывал, или своих богословских взглядов (хотя он мог просто говорить языком догматического богословия), а по причине самой своей жизни. Много лет до своей кончины отец Михаил жил один, у нас в монастыре как монах. Каждый раз, когда я заходил к нему в келью, заставал его стоящим у аналоя. Он читал Псалтирь. Постоянно. Когда бы я ни зашел.
Читая лекцию, он никогда не пользовался конспектами или книгами
Один год у меня было послушание отвозить пожилых монахов к врачу. Как-то я повез отца Михаила, и, выйдя из кабинета доктора, он, обычно молчаливый, тихий, говорит: «Зачем людям нужно столько шума? (у врача играла какая-то музыка). Почему? Я не понимаю, зачем им всегда нужен шум».
На занятиях мы задавали отцу Михаилу вопросы. Он всегда задумывался над ними, никогда не отвечал тут же, его слова всегда были взвешенными. Однажды он не ответил. Я что-то спросил, не помню. Он не сказал: «Не знаю» – обычно от него можно было услышать: «Подумаю». Через три часа я услышал у двери своей кельи какой-то шорох, царапанье, и под нее просунули клочок бумаги. Я развернул его – это был идеальный ответ на мой вопрос. Такое поведение было очень характерным для людей того поколения.
Часто приходить к настоятелю монастыря, митрополиту Лавру, было непросто, потому что у него словно была своя мантра. Хочешь ему что-то предложить, говоришь: «Владыка, у меня есть идея!» А он отвечает: «Разве у монаха могут быть идеи?» Я говорю себе: «Думал, это будет очень нужно и полезно для обители, а он сказал "нет"». Потом владыка говорит: «Что за идея?» Я рассказываю, и он мне отвечает: «Ладно, попробуй».
Митрополит Лавр (Шкурла)
|
Митрополит Лавр (это очень важно в духовной жизни) зачастую отвечал «Посмотрим». Я сетовал про себя: «Нельзя просто ответить? Мне нужен ответ!» А теперь, делая то же, что делал владыка, понимаю, что, говоря так, он имел в виду, не «посмотрим», а «помолимся об этом». Он ждал голоса Божиего, ждал движения духа, пока каким-то образом почувствует, как нужно поступить. Владыка вырос в монастыре, он был всей его жизнью.
Когда я сам стал настоятелем монастыря, занял кабинет владыки, на полке остались его книги, я ничего не менял. Однажды, когда преподавал патрологию, взял два тома произведений преподобного Симеона Нового Богослова на русском языке. Я достал их, открыл, начал пролистывать – везде были пометы владыки Лавра. Он всё прочитал, оба тома. Его ответы, как, например, «посмотрим», свидетельствовали о начитанности в святых отцах. Они короткой, небольшой фразой, несколькими словами или, быть может, выражениями доносили огромный объем информации.
Также хотелось бы сказать о преподобном Иове Почаевском. Почему о нем? Этот святой боролся против католиков-униатов на юге России. Он прежде всего был миссионером, особенно среди еретиков, желающих постепенно отвести людей от православия. Наш монастырь в Мюнхене назван в честь преподобного Иова Почаевского. В Монреале монастырь назван в честь Иова Почаевского. В Сан-Паулу, в Бразилии, обитель тоже освящена в честь этого святого. Мы считаем его покровителем нашей типографии и издательства, мы каждый день в конце полунощницы читаем молитву преподобному Иову Почаевскому.
Итак, мы все возрастаем с мыслью, что это истинное православие, без каких-либо примесей, и его защита является неотъемлемой частью нашей жизни. Частью нашего духа.
В православии особое значение имеет традиция – когда люди ничего не меняют, ведь мы здесь временно. Если вы служите в Георгиевском храме, это не значит, что он вам принадлежит, что вы можете им распоряжаться. Мы так живем и поступаем, потому что так жили и поступали всегда. Это как в иконописи. Если не знаешь законов, ничего не получится. Наш иконописец отец Киприан просто негодовал, когда люди приходили к нему в мастерскую и радостно показывали свои иконы. Он мог сказать: «Это ужасно!» Он не льстил, не угождал. Я многие годы работал с ним, писал иконы, и он говорил: «Должен быть канон. Людей нужно научить русской иконописной традиции и запретить писать иконы».
Так же и в нашей духовной жизни. Когда иконописец хорошо подготовлен, обучен, в рамках традиции он может создать поразительное разнообразие: напишет пятьдесят икон одного святого, Божией Матери, и ни одна не будет похожа на другую. Каждый пишет по-своему, потому что все мы разные, каждый привносит что-то творческое. Как говорят, святых столько же, сколько людей, но только один Святой Дух, Который в каждом проявляется по-Своему.
Перевела с английского Мария Степанова
Holy Trinity Monastery
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.