Русский Север. Произнося эти слова, русский человек представляет себе Белое море, древние деревянные храмы – шедевры мирового зодчества, Плесецкий космодром, белые ночи… Романтикой веют эти образы. Уже более 10 лет, окутанная сказкой бескрайних просторов, сретенская молодежь приезжает сюда в рамках проекта «Родная земля», чтобы восстанавливать храмы, помогать священникам вести работу на приходах. Братия монастыря служит Литургию в храмах, где ее не совершали иногда десятки лет.
Епископ Плесецкий и Каргопольский Александр (Зайцев) рассказывает, чем ему дороги эти места.
– Владыка, вы окончили Санкт-Петербургскую духовную академию, жили в столичном городе, и вот вас направляют на служение в Плесецк. Расскажите, как вас встретила плесецкая земля? С какими основными проблемами пришлось столкнуться?
– В это время я еще находился под горячим впечатлением своего рукоположения в епископы и смотрел на мир немножко другими глазами. Это тоже накладывало особенности на то, что я видел в месте своего служения. Конечно, самым важным для меня были люди: какие они? В чем они отличаются, какие у них есть особенности, характерные или нехарактерные для этого региона? Затем отметил устройство духовной жизни. В этом ракурсе я смотрел на всё происходящее вокруг и нашел, что люди не очень отличаются от жителей Ленинградской области (Владыка 15 лет прожил в Тихвинском монастыре под Петербургом. – М.К.). Но есть одна любопытная особенность. Назову это «северным взглядом» на нового человека, когда его принимают не сразу. Сначала присматриваются, внимательно и чуть-чуть сторонясь на тебя смотрят, слушают каждое твое слово, ловят каждый взгляд. Но если принимают, то всей душой и накрепко, навсегда, как это вообще на Севере принято.
|
А природа… Природа совсем не отличалась от Тихвинских лесов, практически такая же. Может быть, сосны немного повыше и лес чуть-чуть погуще, но не более того. Те же белые ночи.
Что касается организации жизни церковной, то я понимал, что мои первые впечатления ни о чем не говорят, мне нужно самому пожить, послужить, пообщаться, поездить, познакомиться. Создавать себе какое-то завершенное впечатление будет неправильным раньше, чем я просто физически объеду всю епархию. Я должен был ее в своей голове сформировать, чтобы понимать, где находится любой населенный пункт, который мне называют, с чем он связан и какие имеет особенности. И тогда первые два года из этих неполных четырех я посвятил тому, что объезжал (где-то обходил, где-то пришлось на лодке – очень много воды в нашем крае). Много приходилось с берега на берег переплывать: и Онега, и Северная Двина, оба берега, где живут люди, где стоят наши храмы – замечательные шедевры деревянного зодчества, где живут или уже не живут люди, а храмы еще есть. Это тоже особенность, которая бросилась в глаза: видишь храм XVI–XVII века – красавец, а людей рядом нет. Или вообще храм-тройник, как, например, в Филипповской, на Почозерском погосте, в замечательном отреставрированном состоянии, причем высоко профессионально отреставрированном, и нет людей. Нет ни одного человека в округе, и этот красавец-тройник только летом туристу можно показать, и всё. А меж тем это готовый, например, скит монашеский. Если уж говорить о сегодняшнем использовании и думать, как же и что же это могло бы быть. Это повсеместная проблема, ее нужно решать сообща. Сейчас мы, например, строим планы с руководством Кенозерского парка, но, к сожалению, никакие наши усилия не могут вернуть к жизни эти деревни, погосты, которые буквально 20 лет назад еще жили. Там жили сотни людей, а сегодня осталось много храмов. Сейчас мы часто сталкиваемся с такими ситуациями: обеспокоенные состоянием храмов люди стремятся помочь памятникам архитектуры, а оказывается, что на сегодня у этого храма живут только в глубоко почтенном возрасте бабушка с дедушкой, которые еще и не особо верующие, мягко говоря. Но при этом люди, которым небезразлична судьба Русского Севера, вкладывают средства в то, чтобы этот памятник содержать, реставрировать, готовы в него и дальше продолжать вкладывать, но хочется видеть продолжение этого – приход. А это не собирается ни за какие деньги, люди не остаются.
Видишь храм-красавец XVI–XVII века – а людей рядом нет. Ни одного человека в округе!
– Получается, что в Архангельской области много храмов, но в них нет молящихся, не хватает священников?
– Естественно, священники не падают с луны, а берутся из людей, и конечно, хотелось бы еще из людей местных. Но поскольку активно идут процессы урбанизации (не только нашей страны, но вообще всего мира, и это проблема, можно сказать, цивилизационная XXI века), решать это нужно силами государства. Мы все, что от нас зависит, сделаем.
– А сколько примерно храмов приходится на одного священника? Вот приезжает новый батюшка из семинарии, его только что рукоположили, и вот он с матушкой у вас в Плесецке…
|
– Тут такой момент: мы этого батюшку попросим приехать только тогда, когда сможем его содержать. У нас была ситуация: приехал ко мне выпускник семинарии, уже в сане диакона, я его рукоположил во священника. Он приехал с матушкой и одним ребенком, второй родился уже у нас. Я его в кафедральный храм приписал, и, естественно, зарплату положил, какую мог, вровень с остальными священниками. Квартиру удалось предоставить только благодаря тому, что с городскими властями хорошие отношения: космодром Плесецка тут помог, я письменно обратился. Но если бы это была деревня, я сильно сомневаюсь, что мы бы смогли такие условия ему предоставить, это первое.
К слову, меньше, чем 4 прихода, сегодня священник в моей епархии не окормляет. Есть священник, который окормляет 11 общин – не приходов, а именно общин, потому что некоторые из них еще не сформировались как приход, но, допустим, есть там 8 человек, которые ходят в часовню и сами молятся где-то на территории Кенозерского национального парка, где нет ни электричества, ни дорог. Вот таких общин мы насчитаем даже больше 10. Но в среднем меньше четырех приходов у батюшки не бывает. Причем даже наместник монастыря одновременно окормляет еще 3–4 прихода вместе с иеромонахами этого монастыря. Так что, с одной стороны, не хватает священников, а с другой стороны, приходы не могут материально их содержать, особенно женатого священника, потому что обязательно копейка какая-то у него должна быть, опять же детки, учеба и прочее, и мы всё понимаем. Поэтому и говорю, что даже наместник монастыря и один иеромонах монастыря имеют послушание окормлять приходы, потому что у иеромонахов поменьше загруженность и они менее требовательны в материальном плане.
– Владыка, при таком обилии на Архангельской земле шедевров мирового зодчества и таких важных для истории российских монастырей, как Антониево-Сийский монастырь, например, Онежский, Спаса-Новоприлуцкий, скажите, какая помощь от государства? И есть ли она? Помогают?
|
– Безусловно. Если монастырь или памятник являются объектом культурного наследия, памятником архитектуры, допустим, федерального значения, значит, и помощь будет федеральная. Есть плюсы, и есть минусы. Плюсы – это что помощь есть. Другое дело, чтобы получить эту помощь, нужно пройти определенные шаги и конкурсы, не всегда это получается сделать вовремя. По всей стране помощь деревянным и каменным сооружениям осуществляется по одному закону и в одни сроки, но допустим, стоя в одной очереди, деревянный памятник меньше выдерживает срок, нежели каменный, хотя и каменные есть в очень плачевном состоянии. Вообще эта проблема еще требует особого внимания, особого отношения общественности и законодательных структур. Что делается, чтобы решить проблему сохранения памятников Русского Севера, памятников деревянных в частности? Если у храма пользователя нет, мы первоочередно ведем противоаварийную работу и масштабно реставрационную. Это все те вопросы, которые нужно решать, индивидуально подходя к каждому объекту, и в то же время решать вообще, если говорить о законодательной базе. И для эффективной реставрации, эффективного участия государства в сохранении объектов культурного наследия нужно пересматривать федеральный закон, нужно уточнять, нужно вносить поправки. Нужно не бояться самим себе разрешать уточнения в законодательстве, которые бы касались улучшения нашей деятельности по сохранению памятника.
Деревянный храм не может долго ждать своей очереди на реставрацию. Так что нужны изменения в законе о памятниках
– И не только в вашей епархии, но еще и по всей стране.
– Да, я говорю обо всей стране, а не только о Русском Севере, хотя о нем в особенности. Нам надо встречаться со специалистами, надо говорить об этом, надо придавать эти проблемы огласке. Даже реставрационный подход к памятнику, созданному из дерева, иной, чем к каменной постройке. А у нас есть объекты культурного наследия начала XVII века – деревянный храм 1618 года, и он в хорошем состоянии, его немножко нужно отреставрировать, но когда до него дойдет очередь, когда он по этому закону пройдет все инстанции и получит финансирование, но при этом если у него не будет «собственника», то реставрация окажется невозможной. А почему нет собственника? Взять на баланс все объекты, которые есть на территории епархии, тоже нереально, потому что столько людей не живет на территории. Плесецкая епархия занимает 76 тысяч квадратных километров, и на всей этой территории живет 100 тысяч человек. Причем так в Википедии прописано, а по факту живет гораздо меньше. Из них 70 тысяч – это сельская труднодоступная удаленная местность, где живут в основном пенсионеры. То есть из этих 100 тысяч, скажем, 32 – это только город Мирный, а все остальное – это как раз регионы, имеющие большие проблемы с финансированием и населением.
Когда ко мне обращаются, я отвечаю сейчас таким образом: «Проведите первоочередные противоаварийные работы, и мы вернемся к этому вопросу». СМИ пишут, что якобы не проводятся реставрационные работы, на глазах гибнут храмы, потому что владыка Александр не берет в пользование тот или иной объект. Храм Владимирской иконы Божией Матери в деревне Подпорожье – шедевр, в который уже вложены средства и еще требуются, а вокруг живет… ноль людей. И возьму я его на баланс, но тут же в конце года поступит письмо из инспекции по охране памятников с запросом: какая деятельность проведена и так далее по поводу сохранения этого памятника?
Если говорить о Каргополе – это же каменные храмы, и там же шедевры такие! Воскресенский собор, всем известный, на глазах гибнущий. И взять этот храм мне на содержание – это даже не смешно. Это грустно, к сожалению. Однако провести первоочередные работы ничто не мешает.
– Более десяти лет назад выделился круг добровольцев, организовавших проект «Общее дело», которые своими силами со своими архитекторами все-таки решили приехать на Север и как-то помочь храмам. Как вы оцениваете этот вклад волонтеров? И действия наших сретенских волонтеров, миссионеров «Родной земли»? Действительно ли это как-то помогает, объединяет, на ваш взгляд?
– Конечно, и помогает, и объединяет, причем и воздействует, наверно, в количественно большей степени на самих участников (просто потому, что их больше, чем жителей тех мест, куда они прибывают). Пока был совместный проект «Общего дела» и семинаристов Сретенской академии, существовало такое совместное детище, которое было одновременно и материально-духовным, и физическим, и моральным. Предпринимались первоаварийные работы, особенно на кровлях храмов (когда это требовалось, чтобы сохранить памятник), и тут же дыхание жизни религиозной и церковно-молодежной было внесено на территории, в эти регионы, в эти коллективы, в общины, которые формировались, – будущие общины. Нынешнее разделение «Общего дела» и «Родной земли» закономерно и хорошо: у «Общего дела» стало больше специалистов по архитектуре и реставрации, а «Родная земля» продолжает работать именно для вдохновения религиозной жизни в общины уже существующие. Я считаю, что это очень важное дело и нужное дело, и обоюдополезное и для участников, и для жителей тех территорий, где они трудятся.
Волонтерами «Родной земли» люди, как свечечки, зажигаются и несут этот свет дальше
– Вдохновляет такая новая сила? Молодежь, семинаристы приезжают…
|
– На некоторое время хватает. Вы знаете, хватает на тех, что остаются, а ведь многие уезжают. Но, по слову Евангелия, и ради одной овцы нужно оставить 99 и идти спасать ее. Здесь хотя и примеры единичные, но они есть, – примеры того, как молодежь местная воодушевляется. Вот человек, пообщавшись с семинаристами на территории моей епархии, едет потом в Архангельск, поступает в институт, на учебе дальше общается с другим, прежде неизвестным ему мальчиком, воздействует положительно на него, как бы отражая то воздействие волонтеров… Люди как свечкой зажигаются, и зажигаются непременно. Мне рассказывают о таких историях, и я с радостью узнаю имена и фамилии ребят, которые, пообщавшись с вашими экспедициями, несут дальше этот свет, эту внутри себя зажженную свечечку. Это, наверное, самое главное в экспедициях: зажечь такой вот огонек добра.
С епископом Александром (Зайцевым)
беседовала Мария Красникова
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.