– Турсун, айда сюда! Скорее! Маме опять плохо…
Швырнув сорванную смокву в почти доверху наполненную корзину, юноша поспешил в дом.
Мать едва дышала, но посиневшие пальцы нежно поглаживали руку младшей дочери, еще подростка.
|
– Онажоним [1], не умирай!
Огромные миндалевидные глазища девочки медленно наливались слезами.
– Ничего, доченька, ничего… – прошептала Замира и закрыла глаза.
Порой ей казалось, что силы на исходе и давно пора смириться с неизбежностью смерти, но страх оставить детей сиротами заставлял ее, сжав волю в кулак, давать яростный отпор недугу.
Порой ей казалось, что силы на исходе, но страх оставить детей сиротами заставлял давать яростный отпор недугу
А ну как умру? Что с ними станется? Глупые еще, несмышленые… Турсуну, самому старшему, двадцать три. Умен, конечно, не по годам, а все же слаба на него надежда: ни профессии стоящей, ни заработка крепкого, да и ветер еще в голове погуливает. Не по своему росту халат кроит. Все бы ему в стрелялки играть да за дармовым хлебом гоняться. Не понимает, дурачок, что в шальных деньгах шайтан прячется.
Алтынгуль – та посерьезнее будет, но хрупка еще на себя такую обузу взваливать. Пятеро ртов не шутка! Куда ей, тростиночке, справиться? Самой бы на ноги встать да в девках хоть чуть подзадержаться. Как-никак восемнадцать лет всего. Кто знает, что судьбой уготовано? Упадет на добрую землю – цветком станет, в огонь упадет – пеплом рассыплется. Поди убереги!
Страшно за них… Ой, страшно… И то верно. Кто о бедолагах позаботится в это непростое время? В какую лазейку-щелочку юркнули те времена, когда люди держались друг за друга, словно петельки в вязаном полотне? Рассыпались все, раскатились, как перезрелые горошины из лопнувшего стручка. Каждый за себя… Трудно, ох, трудно жить стало…
Да, видать, такова уж их доля сиротская. Недолго мне осталось. Может, и пожила бы еще, да где же денег на лекарства напастись?
Сердечные приступы случались у Замиры все чаще и с каждым разом становились все свирепее. Долго так продолжаться не могло.
Однажды Турсун робко подошел к матери, нежно обхватил ее за плечи.
– Онам, уезжаю я.
Пиала выскользнула из рук женщины, с жалобным звоном разлетелась осколками.
– Куда?
«В Москву», – отводя глаза, признался сын и торопливо, словно убеждая самого себя, зачастил: «Но ты не волнуйся, онажон, я ненадолго. Вот подзаработаю тебе на лекарства и вернусь».
– Ох, ўғлим [2], зачем же в такую даль ехать? В своем доме и травяной матрас хорош, а в незнакомой земле одни ямы подстерегают. Вон дядя Шовкат помощников для уборки хлопка ищет, да и виноград созрел. Чем не заработок?
|
– Э-э, онам, да разве ж это деньги? Я в Москве за пару дней заработаю больше, чем за весь сезон у дяди Шовката. У них там в столице денег куры не клюют.
Замира скептически покачала головой:
– Да кто ж тебе такие сказки наплел? Петух, сынок, всюду одинаково кукарекает.
– Все говорят… Москвичи лопатами деньги гребут.
– Эх, ўғлим-ўғлим… Говорят, где-то золото есть, а пойдешь – медяка не найдешь. Честный человек – он везде трудовую копейку пóтом орошает.
– Может, так и было раньше, – упорствовал сын, – только давно прошли те времена. Лишь дураки да неудачники горбатятся за гроши, а умные люди красиво живут, цену себе знают.
– У жирного барана жизнь коротка, – в сердцах бросила Замира, но юноша лишь отмахнулся.
Сколько раз случались уже в семье такие споры-перепалки, и с каждым разом доводы Турсуна становились все жестче, словно питаясь душевными силами матери, заметно тускневшей на фоне категоричных заявлений сына. В последнее время она и возражать перестала, понимая бессмысленность своих усилий. «Раньше надо было о добрых всходах радеть», – корила она себя. Всю жизнь, почитая вековечную мудрость народа и заветы отцов, следовала женщина усвоенному с детства принципу: «Учись мудрости у того, кто прежде тебя износил рубашку». Да кто же знал, что дающие опору заветы дедов, с молоком матери ею усвоенные, станут для ее кровиночки все равно что пресная, безвкусная трава для дикого волчонка, вкусившего крови? Как, когда оказались они в разных мирах, не имеющих общих точек соприкосновения, а порой и диаметрально противоположных?
Кто же знал, что дающие опору заветы дедов станут для ее кровиночки все равно что пресная трава для волчонка, вкусившего крови…
Сегодня Турсун был настроен особенно решительно и казался отгороженным непроницаемой стеклянной стеной, не пропускающей ни звуков, ни тем более эмоций. Устав спорить, она обреченно спросила:
– А жить где будешь?
– Меня Анвар давно к себе зовет…
– Анвар? – ахнула Замира. – Да такого шалопая еще поискать. Помнишь, как он на козе по кишлаку скакал?
– Ну, когда это было? – запротестовал сын. – Он с тех пор сто раз поумнеть успел. Солидный теперь человек, в Москве его уважают.
– Уж не он ли этим хвастал?
– Ну, допустим, он… И что с того?
– А то, что осел и в Мекку сходит – чистым не будет. Пустозвон твой дружок похлеще любой собаки брехливой.
– Зачем ты так, онам? – обиделся Турсун. – А помнишь, как он Алтынгуль нашу от собак пастуха Эргаша отбил? Что сталось бы с сестренкой, если бы не Анвар? Представить страшно…
Растерялась мать: было такое, что правда, то правда. Хорошо, конечно, что не забывает Турсун добра, но…
|
– А посчитай, сколько раз он тебя подводил, обманывал; сколько раз слова пустые на ветер бросал… Нет, что ни говори, но никогда кривое дерево не выпрямится, как ты ни старайся, – осторожно возразила Замира.
– Ну, когда это было! Повзрослел, поумнел, остепенился…
– Не верю я, ой, не верю, – усомнилась мать. – Такие, как Анвар, если и умнеют, то не на доброе…
Вместо ответа Турсун упрямо набычил голову – значит, переубеждать его бесполезно, но женщина все же попыталась предпринять еще одну, последнюю попытку, втайне надеясь на чудо.
– Не уезжай, сынок, – тихо попросила она. – Лучше на родине быть чабаном, чем на чужбине султаном.
– Вот увидишь, онам, все будет хорошо.
***
Шум, гам, толчея… Суетятся и почему-то спешат высыпавшие из вагонов пассажиры; величественно расталкивая людские потоки, словно океанский лайнер-ледокол, раздвигающий мощным корпусом глыбы-торосы, уверенно шествуют носильщики. Суматошно несутся к нужному вагону встречающие… У любого с непривычки голова закружится.
Перрон давно опустел, и Турсун успел прийти в себя от этой круговерти, а друга все не было. Куда идти?
Еще не желая поверить, что ждать бесполезно, он нетерпеливо набрал единственный номер, забитый в памяти телефона.
– Анвар, ну где же ты?! Я уже сорок минут здесь торчу!
– Прости, ука [3], замотался… Ты вот что… Бери такси…
– Какое такси? Я приехал деньги зарабатывать, а не швырять!..
– Ладно, ладно, не психуй! Записывай тогда, как своим ходом добраться…
Если бы Турсун летел из Узбекистана на самолете, воздушное путешествие заняло бы у него столько же времени, сколько дорога от вокзала до съемной квартиры друга. Этот факт стал уже второй за день и отнюдь не последней неожиданностью.
***
Приди Анвар на вокзал, они бы, пожалуй, разминулись – так изменился он за время разлуки. Худенький, юркий подросток стал крепко сбитым, заматеревшим мужчиной – никогда не скажешь, что это бывший одноклассник. Сейчас он поджидал гостя на конечной остановке автобуса, зябко поеживаясь в тоненькой болоньевой куртке и почти сливаясь с быстро сгущающимися сумерками.
|
– Ассалому алейкум, ука! [4] – деловито поприветствовал он друга и, не дожидаясь ответа, протянул руку.
После обмена крепкими рукопожатиями хозяин повернулся и молча зашагал к огромному пустырю по узкой зигзагообразной тропинке, протоптанной среди пожухлой травы. Турсун уныло поплелся за ним, дивясь переменам в характере друга. Однако путь показался ему нескончаемо долгим.
– Куда мы идем? – заволновался он.
– Потерпи, скоро дома будем, – заверил Анвар и на сей раз не обманул.
Правда, дом одноклассника представлялся Турсуну несколько иначе. По крайней мере, он никак не ожидал увидеть приземистое заброшенное здание, похожее, скорее, на барак или сарай и казавшееся абсолютно безлюдным. Оно одиноко замыкало пустырь и не подавало никаких признаков жизни. Впрочем, жизнь в нем бурлила и кипела, – да еще как! – стоило лишь перешагнуть порог.
Разделенное на комнатки-клетушки, оно кишело людьми, но черная пленка, затягивавшая окна, надежно скрывала их от постороннего взора.
«Аллах милосердный, куда же я попал?» – ужасался Турсун, минуя закутки-каморки с орущими детьми, рядами двухэтажных нар-кроватей и брезгливо стряхивая падающих с потолка тараканов.
Однако в комнате Анвара он вздохнул с облегчением: здесь было сравнительно тихо и почти уютно. Во всяком случае, впервые за всю «экскурсию» по общежитию-кишлаку Турсун увидел двуспальную кровать и самый настоящий телевизор!
Худенькая женщина с огромными, похожими на переспелые вишни глазами накрывала на стол, а двое детишек, мальчик и девочка, сосредоточенно складывали башню из ярких кубиков.
– Твои? – удивился Турсун.
– Мои. Темир и Зухра.
– Что же ты не предупредил? Я бы гостинцев привез…
– А, ладно, – небрежно махнул рукой Анвар. – Ну, а это, знакомься, меҳрибоним [5].
Женщина стыдливо потупила голову, Турсун неловко кивнул.
За ужином хозяин изложил программу завтрашнего дня:
– Значит, так: познакомлю тебя с Валентиной Петровной. Постарайся ей понравиться – от этого зависит, на какой участок она тебя определит.
– А кем работать?
– Дворником, кем же еще?
– Дворником… – разочарованно протянул Турсун.
– А что ты хотел?! – возмутился Анвар. – Люди месяцами должности дожидаются, а ты на все готовенькое пожаловал… Ладно, давай спать – мне вставать рано.
***
Ворочаясь на жестком полу, Турсун уже жалел, что приехал, и с тревогой ожидал рассвета, однако под утро, утомившись от невеселых дум, заснул как младенец. Друг разбудил его ближе к одиннадцати часам:
– Вставай, вставай быстрее: Валентина Петровна пришла.
Наскоро умывшись, Турсун предстал пред светлые очи начальницы-гренадера, поражавшей внушительностью своей фигуры.
– Ну, и откуда ты такой? – окинув неодобрительным взглядом худосочную фигуру, поинтересовалась работодательница.
– Из-под Термеза.
– В Москве впервые?
– Да.
– Значит, так. Друг твой за тебя просил. Беру тебя пока на испытательный срок. Справишься – поглядим, что дальше с тобой делать.
– Рахмат, ҳурматлик [6].
–Ладно, потом поблагодаришь. Зарплату тебе назначаю шесть тысяч. Пятьсот рублей будешь за жилье платить. Метлу, лопату у техника-смотрителя получишь. Она тебе и участок покажет. Все понял?
– Рахмат, ҳурматлик.
– Вот заладил, как попугай… Иди приступай к работе!
Часто Турсун вспоминал мудрые увещевания Замиры и начинал осознавать ее правоту, но гордость не желала признавать ошибки
Так начались трудовые будни, вовсе не похожие на рай, нарисованный в сладкой мечте. Все чаще Турсун вспоминал мудрые увещевания Замиры и в глубине души начинал осознавать ее правоту, но гордость не желала признавать свои ошибки.
Подкрепляя силы опротивевшим «Дошираком», он улетал воспоминаниями в родной дом, к теплым материнским рукам, вынимающим из печи мягкие, пышные лепешки; к тенистому, пусть и крошечному, но щедрому саду, тучно изобилующему сочными плодами.
Хоть и отказывал себе юноша порой в самом необходимом, хоть и питался впроголодь, откладывая лишнюю копеечку для матери, денежные накопления оставляли желать лучшего, да еще и Валентина Петровна, пользуясь его безотказностью и покладистостью, не упускала случая продлить его рабочий день на три-четыре часа, а повод, разумеется, всегда находился.
Впрочем, и этот нелегкий период вскоре превратился в ностальгическое воспоминание.
***
Однажды Турсун, заметив необычное движение в бараке, почуял неладное: обитатели нелегального, как выяснилось, общежития быстро, словно по команде, заметались и, юркнув в свои клетушки-каморки, позапирали двери на замки. Не успев опомниться, он тоже оказался втянут кем-то в тесную, душную комнатушку.
– Что происходит? – поинтересовался он у соседа, но тот лишь грозно шикнул в ответ.
За дверью слышался топот бегущих ног и громкая ругань Валентины Петровны. Вскоре все стихло, но ненадолго. Как только потерявшие бдительность жильцы стали выползать из своих норок, раздалась зычная команда: «Документы достали, быстро! Марш на выход!»
|
Так Турсун познакомился с московской полицией и потерял хоть маленький, но стабильный заработок, а заодно и крышу над головой. Впрочем, не он один.
– Считай, брат, легко отделались, – хорохорился Анвар. – Скажи спасибо, что на родину не отправили или не посадили.
– А что, могли? – испугался Турсун.
– Да запросто! Но ты, главное, не тушуйся: со мной не пропадешь.
Глядя на уверенность друга, Турсун приободрился и всецело положился на него, тем более что товарищ, пустив в ход многочисленные связи и знакомства, помогал кое-как перекантоваться с жильем. Денег, правда, не прибавлялось, и скудные средства, отложенные на лекарства для Замиры, таяли не по дням, а по часам. Так прошло три недели.
Наконец, одноклассник пришел домой сияющий в сопровождении плотного крепыша с кудрявой шевелюрой смолянисто-черных волос.
– Артур, – представился гость.
– Он на стройке работает, – пояснил Анвар. – Большой человек. У него там все схвачено. Обещал и нас устроить.
В подтверждение его слов визитер важно кивал и ласково жмурил глаза.
– А что делать надо? – обеспокоенно спросил Турсун. – Я ведь на стройке не работал никогда.
– А что ты умеешь? – вопросом на вопрос ответил Артур.
– Ну… землю копать.
– Вот и отлично. Будешь копать, – рассмеялся гость.
– Простите, а какая зарплата?
– Не бойся, не обижу. Сорок тысяч устроит?
– Конечно!
– Значит, договорились. Давай паспорт.
– Зачем?
– Печать поставлю.
Шлепнув штамп, он попрощался, пообещав:
– Ждите через три дня.
– Почему так долго?
– Э, какой ты нетерпеливый, да?! Думаешь, так легко все уладить?
Однако появился Артур лишь через месяц; бегая глазами, объяснил:
– Не согласился начальник вас взять. Пришлось другую стройку искать, даже взятку дать. А что делать? Артур слово держит: сказал «устрою» – значит, устрою. Правда, траншеи уже рыть не надо. Будешь машины разгружать, бетон месить. Ну, и зарплата немножко меньше.
|
Знал бы Турсун, насколько меньше, вряд ли согласился бы лезть в новую кабалу, которая затянулась на долгих три месяца, показавшихся нескончаемыми. Если, работая дворником, он хоть понемножку, но откладывал на лекарства, то теперь практически все деньги уходили на еду, да и продуваемый всеми ветрами полигон значительно уступал бараку по степени комфорта.
По истечении контракта Артур исчез, а фирма-наниматель была объявлена банкротом.
***
– Эх, целый месяц бесплатно проработали! – посетовал Турсун. – И что теперь делать? Как жить?
– Потерпи пару месяцев – и все наладится! – беспечно заверил Анвар. – Уже сколько раз так было. Не отчаивайся, брат, – выплывем.
– Тебе хорошо говорить: у тебя жена, связи… Конечно, не пропадешь. А мне как быть? Не воровать же! И домой не уедешь – денег даже на билет не наскребется, не говоря о лекарствах. Может, дашь взаймы?
– Э-э, мы так не договаривались, чтобы ты мне на голову садился! – возмутился одноклассник. – Приюти тебя, на работу устрой… А теперь еще и денег дай? Совесть есть?
– Прости, – стушевался Турсун, – я просто не вижу выхода. Случись что с мамой, не прощу себе.
– Есть один быстрый способ деньжонками разжиться – через интернет, – после некоторого колебания предложил Анвар. – Я, правда, им не пользовался… Но ребята рассказывали, как это работает.
– Научишь меня?
– Отчего ж не научить? Вступай в «Одноклассники» – самый подходящий для этого дела сайт; находи группу для чувствительных старушенций – любительниц кошечек-собачек, например… Выбирай среди участниц самое доброе и наивное лицо…
Не откладывая дела в долгий ящик, Турсун послушно последовал рекомендации друга и, зарегистрировавшись в соцсети, взялся за поиск подходящих групп, что не заняло много времени.
– Вот, смотри: «Помощь бездомным животным»… – неуверенно предложил он.
– Молодец! – одобрил Анвар. – Самое то.
Присоединившись к группе, Турсун стал просматривать фотографии участниц. Как и предсказывал друг, большинство профилей было открыто, и в глядящих оттуда лицах читались простота, доброта, доверчивость, а одно из них поразительно напоминало мать – аж сердце дрогнуло.
|
Все еще не догадываясь, зачем это надо, но полностью полагаясь на земляка, юноша показал ему выбранную кандидатуру.
– Вот и отлично! Можешь ведь, когда захочешь. А теперь действуй.
– Как? – не понял Турсун.
–Какой же ты бестолковый! Все тебе разжуй! Короче, расклад такой: знакомишься с этой теткой…
– Та-ак… И дальше что?
Тяжело вздохнув, Анвар снисходительно объяснил:
– Сначала в доверие втираешься, в друзья напрашиваешься, потом телефончик просишь, то-се…
– Ну, хорошо… Познакомлюсь, подружусь… А план-то в чем?
Закатив глаза, словно жалуясь на недогадливость Турсуна, Анвар раскрыл свою козырную карту:
– А дальше «были денежки ваши – стали наши». Снять их с телефона не проблема.
– Нет, ну я так не могу…
– Не можешь так не можешь! – рассвирепел Анвар. – От меня что тебе надо?! Можно подумать, это у меня мать болеет!
– Ну, ты не обижайся… Просто как-то… Ладно, я попробую.
– Главное, на жалость, на жалость дави! – напутствовал приятель.
***
«Извините, ви очень добрый мама».
К восточным гостям на своей странице она уже привыкла, но впервые рука ее предательски дрогнула: доброй мамой ее еще не называли
Лидия Васильевна улыбнулась. К восточным гостям на своей странице в «Одноклассниках» она уже привыкла; и над дежурными комплиментами иронично посмеивалась, хладнокровно удаляя чаты захожих ловеласов; и виртуальными букетами не обольщалась, безжалостно отправляя их в корзину. Однако впервые беспощадная рука ее предательски дрогнула: доброй мамой ее еще не называли.
Справедливости ради, в последние годы статус «бабушка» стал для нее гораздо привычнее и ближе, но кто же откажется от ласкового звания матери?
Бедная как церковная мышь, Лидия Васильевна, довольствуясь скромной пенсией, давно жила одиноко в просторной квартире: подросшие дети, выпорхнув из родного гнезда, сами стали папами-мамами, хотя и старались навещать ее по мере времени, сил и возможностей. На житье-бытье она им не жаловалась, концы с концами мужественно сводила и даже умудрялась копеечку нищим подавать. На мечте поглядеть мир рядовая московская пенсионерка не без сожаления поставила крест, ну а недостаток общения компенсировала молитвой, посещением храма и, что греха таить, поиском виртуальных собеседников-единомышленников.
Отвечать на реплику Турсуна старушка не стала, но и удалять ее, вопреки обычаю, не поспешила – чем-то задела она за живое душу. Впрочем, в тот вечер Лидии Васильевне было не до «Одноклассников»: угораздило же ее испробовать действие «Шуманита», купленного недавно по акции в соседнем супермаркете! Попав на руку, «чудо-средство» моментально продемонстрировало свою эффективность, разъев кожу до крови. Обезумев от боли, женщина инстинктивно схватила пузырек со святым маслом и смазала рану – боль мгновенно утихла.
|
Вместе с вернувшейся способностью соображать пришла в голову и здравая мысль изучить советы по первой неотложной помощи. Они были неутешительны: никакого масла, никаких мазей! «Чего уж там, – устало подумала Лидия Васильевна, – что сделано, то сделано. Придется, видимо, завтра в поликлинику идти. А сейчас, в два ночи, какие тебе врачи? Спать!»
Наутро, однако, никаких грозных последствий, предсказанных интернетом, не обнаружилось, раны затянулись, интерес к жизни вернулся, а к вечеру чудесно исцеленная рука уже выстукивала на клавиатуре сообщения заочным подругам.
Пару дней спустя восточный гость напомнил о себе новым сообщением: «Извините, я не хотел вас обидеть. Просто ви очень похожий на моя мама». Судя по IP-адресу, писал он из Москвы. «Бедный мальчик, небось на заработки приехал. Домашний, видно, ребенок; одиноко ему на чужбине», – решила Лидия Васильевна и сочувственно спросила: «Скучаете по дому?» «Очень, – обрадовался Турсун. – Можно я буду вас мамочкой называть?» – «Милый мальчик, я понимаю, что тебе холодно и бесприютно в большом незнакомом городе… Но разве заменит чужая женщина родную мать?»
Так завязалась их переписка.
Турсуну и придумывать ничего не требовалось – он писал все как есть, умалчивая лишь о своих намерениях. До победного шага оставалась пара-тройка кликов, но…
Хоть и витала московская пенсионерка в заоблачных высях, хоть и глядела на мир сквозь розовые очки, однако утрированная беспомощность молодого собеседника настораживала.
«Чем поможешь при таком бедствии души? Разве что молитвой…» – и богобоязненная женщина с чистым сердцем стала горячо молить Спасителя о душе-подранке
«Да что же он как птица подбитая? – удивлялась Лидия Васильевна в глубине души. – Птенец желторотый, и тот опериться спешит, а этот… ровно грудное дитятко, всем ветрам открытое. Не за ручку же его водить! Чем ему поможешь при таком бедствии души? Разве что молитвой… А что? Неплохая мысль!» И богобоязненная женщина с чистым сердцем стала горячо молить Спасителя о душе-подранке, о ее умирении и исцелении, о даровании виртуальному знакомцу милости и утешения.
Только – вот странность! – Турсун писать перестал, внезапно и резко, словно его и не было. «Уж не случилась ли с парнем беда? – заволновалась Лидия Васильевна. – Зря я у него адрес не взяла…»
Попереживав несколько дней, женщина вдруг вспомнила, что он собирался поехать домой после осуществления какого-то плана, – тем и успокоилась.
|
***
А Турсун и впрямь вернулся на родину, только воле его не суждено было сбыться – жизнь все по-своему повернула.
Как снег на голову свалилась халтура: Валентина Петровна в ожидании какой-то высокой комиссии вспомнила об уволенных дворниках и в авральном порядке припрягла их к возведению «потемкинских деревень». Дело двигалось споро; руки, привыкшие к любому труду, играючи справлялись с черной работой, а щедрый материальный стимул служил гарантированным ускорителем процесса.
Турсун был на седьмом небе: это же надо, за несколько дней заработать на билет! А если взять места подешевле, то, пожалуй, и на подарки кое-что наскребется. Может, тогда и не отжимать деньги у этой старой наивной москвички? С другой стороны, не возвращаться же домой с пустыми руками!
В один из таких моментов, когда душа юноши металась между нравственным чувством и циничным житейским расчетом, на экране телефона высветился номер Алтынгуль. Это был всего второй ее звонок в русскую столицу, и Турсун не без опаски нажал зеленую кнопку: не случилось ли чего дома?
– Яхшимисиз? [7] – обеспокоенно спросил брат после традиционного обмена приветствиями.
– Оҳ, биродар, муаммо! [8] – сквозь слезы пролепетала сестра.
– Что? Что произошло? Да говори же!
Но девушка лишь плакала, перемежая горькие всхлипывания бессвязными междометиями и обрывками фраз. Из всего сказанного Турсун понял лишь одно: заезжий шабашник, подрядившийся строить дом председателю, каким-то образом втерся в доверие Замиры и ограбил ее до нитки.
– Не плачь, кичик сингил [9], – попросил юноша и, сжав кулаки, пообещал: – Я сегодня же вылетаю. Будь уверена, я непременно найду этого мерзавца и как следует отомщу за мать. Мыслимое ли дело обидеть старого человека?
[1] Онам, онажон, онажоним (узбекск.) – мама, мамочка, мамуля.
[2] Ўғлим (узбекск.) – сыночек.
[3] Ука (узбекск.) – брат.
[4] Ассалому алейкум, ука (узбекск.) – Мир тебе, брат (традиционное узбекское приветствие).
[5] Меҳрибоним (узбекск.) – моя благоверная. – Примеч. авт.
[6] Рахмат, ҳурматлик (узбекск.) – Спасибо, достопочтенная. – Примеч. авт.
[7] Яхшимисиз? (узбекск.) – Хорошо ли все у вас?
[8] Оҳ, биродар, муаммо! (узбекск.) – Ох, братик, беда!
[9] Кичик сингил (узбекск.) – сестренка.
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.