В книге наглядно и очень доступно изложены все важнейшие события Ветхого и Нового Завета, так чтобы дети, даже самые маленькие, могли понять все написанное, не нуждаясь в разъяснениях взрослых.
«Новомученики – это высочайший образец»
В воскресенье, 9 февраля, мы совершаем память Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской. В этот день о своих святых предках, претерпевших гонения за Христа в XX веке и прославленных в сонме святых, рассказывает иерей Анатолий Правдолюбов, клирик московского храма святителя Иова, Патриарха Московского, сын недавно почившего протоиерея Сергия Правдолюбова, доктора богословия, профессора Московской духовной академии, члена Синодальной богослужебной комиссии, который много лет занимался вопросами канонизации новомучеников. Род Правдолюбовых – священнический на протяжении уже более трех столетий, он насчитывает одиннадцать святых.
Протоиерей Анатолий Правдолюбов
|
– Отец Анатолий, 9 февраля наша Святая Церковь молитвенно почитает память Собора новомучеников и исповедников Российских. К числу этих почитаемых святых принадлежат и Ваши родные, в том числе и Ваш прадед. Ваш дед прошел заключение в Соловецком лагере особого назначения. Скажите, кто для Вас новомученики?
– Я начал бы с такого эпизода. Будучи студентом, курсе на третьем, я пришел к своему отцу с вопросом: «Папа, как так получилось и как так сложилось, что я не могу найти свой круг общения?» Не сказать, что в школе я ни с кем не общался, у меня, конечно, есть школьные друзья, и с кем-то мы общение поддерживаем, не со всеми, конечно. В университете у меня тоже были друзья и товарищи, но так, чтобы поддерживали какое-то тесное общение и продолжили общаться после университета, такого не было. Так сложилось. И я пришел к отцу и говорю: «Папа, как так получилось, почему у меня нет круга общения?» Он мне ответил очень интересно: «Твой круг общения расстрелян в 37-м году».
Этот момент очень интересный. Мой дед был благочинным в городе Спасск-Рязанский, настоятелем храма. Он активно проповедовал, ему это запретили, но он все равно продолжил проповедовать, и тогда его сняли и с благочиния, и с настоятельства и перевели в Скопин на приход третьим священником. И настоятель в Скопине ему прямым текстом сказал: «Вас в 37-м не добили. Вас должны были расстрелять вместе с Вашими родственниками. Вы здесь лишний».
В связи с тем, что я сейчас поведал, могу так сказать: новомученики и страдавшие за веру – это крайне интересные для меня люди, потому что они смогли найти в себе мужество и невероятную веру, чтобы осуществить самый серьезный шаг в своей жизни – шаг в вечность, когда у них была возможность этого не делать. То есть перед выбором жизни или смерти они избрали смерть, не сомневаясь и твердо стоя в своей вере и своих убеждениях, они выбрали смерть и мученически ее приняли.
На Бутовском есть потрясающий музей, в нем есть экспозиция «Барак». Висят портреты людей, они собраны так, что все эти люди были расстреляны в один день, композиция так составлена. И глядя на их лица, понимаешь, что в нашей повседневной жизни таких лиц нет. Это лица особых, избранных людей, то есть это лица потрясающие и невероятно красивые, невероятно сильные. Взгляд этих людей ни с чем нельзя спутать.
И глядя на их лица, понимаешь, что в нашей повседневной жизни таких лиц нет. Это лица особых, избранных людей
Сейчас говорят, что верующие люди – фанатики, в негативном смысле этого слова. Я с таким пониманием не согласен и всегда буду утверждать обратное. Просто посмотрите на лица этих людей, на лица новомучеников, посмотрите им в глаза. Я с подобным эффектом столкнулся на Святой Горе Афон, когда мы с нашими спутниками стали посещать монастыри. Там среди монахов, в том числе молодых, попадаются лица просто ангельские, глядя на которые, ты понимаешь, что ты нигде никогда такое лицо не видел.
Новомученики – люди, которые знают, что их ждет. Это высочайший образец, это общество людей, целый пласт русского народа, интеллигенции, духовенства, крестьянства, людей, которых уничтожили по одно причине – они были верующими. Это то, что нас объединяет. Мы единое Тело Христово, мы одно пространство. Говорят, что кровь мучеников – основание для Церкви. Почему? Потому что они не только своей жизнью, но и своей смертью продемонстрировали истинность нашей веры. Это невероятный подвиг, явление и свидетельство.
Как мы помним, слово «μάρτυρος» означает «мученики» и «свидетели». Свидетельство об истине, потому что нельзя солгать и сказать: «Знаете, это все, конечно, хорошо и замечательно, но я домой пойду, извините, у меня жена, дети». Эти люди не выбрали такой путь, они не поставили свои подписи и не ушли в теплые избы, дома. Они выбрали другой путь, и этот выбор вызывает не просто уважение – для меня это высшая категория. С этими людьми хотелось бы быть вместе.
– Вы неоднократно упоминали священномученика Александра Туберовского. Могли бы Вы рассказать о нем подробнее? Как он связан с Вашей семьей?
– О нем можно вспомнить очень интересные факты. Будущий священномученик Александр Туберовский родился и вырос в селе Макковеево (в Касимовском районе Рязанской области), оттуда он начал свой путь: уехал учиться в Москву и в итоге стал профессором Московской духовной академии. Что интересно, он не собирался продолжать дело своего отца, его отец был священником и служил на приходе села Макковеево.
У будущего священномученика Александра был родной старший брат Сергий. Этот брат рукоположился и служил вместе с отцом. Но потом отец заболел и умер. Сергия должны были арестовать, но его успели предупредить об этом буквально за полчаса. Тогда Сергий вскакивает на лошадь и мчится в неизвестном направлении. Это характерная деталь, она отражает выбор человека в жизни. Он проявил себя таким образом. За Сергием пришли, не нашли и ушли. Но все духовенство, арестованное в тот год, было расстреляно. А Сергий просто ускакал на лошади, притом что он был человеком верующим, молитвенным, даже имел некий дар прозорливости, он был удивительным человеком. Но он стал скрываться: сбежав, он вошел в конфликт с советской властью и потерял возможность служить на приходе. Он понимал, что если вернется, то его схватят, арестуют.
Александр Туберовский
И тогда его брат, священномученик Александр Туберовский, оставляет профессорство, Академию, рукополагается во священника, идет на приход отца и начинает служить. Его арестовывают и расстреливают в 1937 году. А Сергий через несколько лет после своего побега заболевает и умирает. Пока он был жив, его принимали в разных домах, он скитался. Но есть свидетельства, об этом говорят его родственники, что он страшно переживал, что так поступил и не смог проявить себя с другой стороны. Это не характеризует его как плохого или предателя, просто человек так смог решить эту ситуацию. Но потом страшно об этом жалел. А его брат приехал в это село и стал священником.
– Сколько лет священномученик Александр прослужил на приходе отца?
– Недолго, фактически лет пять-шесть. Сохранился дом, в котором он жил, напротив Покровской церкви села Макковеева. Что интересно: священномученик Александр уехал в Москву, добился высот, возрос в духовно-богословском смысле, получил ученые степени, но когда родной приход отца остался без священника, он бросает все и идет служить, прекрасно понимая, чем это закончится для него в 1930-х годах. В 1937 году его арестовывают и расстреливают.
– Что, на Ваш взгляд, отличает мучеников?
– Крепость веры. Посмотрите, два брата. Один вскочил на лошадь и ускакал в лес, он был в шоковом состоянии, другой оставляет всё, рукополагается и едет, чтобы потом быть расстрелянным. Один – священномученик, святой, другой – нет, он похоронен на территории храма как служащий священник, но он не сподобился этого венца.
– Есть ли у Вас какие-то иные примеры?
– У меня есть и такая параллель. Священномученик Михаил Дмитриев – это родной отец моей бабушки по отцу. Изначально он служил в Покровской церкви села Макковеева. Но потом его перевели в село Селищи. Там служил его родной брат Федор. Федора перевели в Макковеево, а отца Михаила – в Селищи. В Селищах был самый бедный приход в Рязанской епархии. Попав туда, священномученик Михаил разворачивает активную деятельность: устраивает пасеку, занимается землепашеством, приглашает артель, которая налаживает производство кирпича, и из этого кирпича он строит церковную школу и храм. Эти храм и школа были вплоть до 1990-х годов. Отец Михаил такое поднял производство, так развил село, что, когда в 1935 году его арестовали и отправили в Касимов, через несколько дней в зал окружного комиссариата пришло все село, все мужики, и забрали отца Михаила, сказав: «Это наш батюшка, не трогайте его».
– Это отец Михаил по ночам вспахивал поле?
– Священномученик Михаил был невероятным трудягой. Известен такой эпизод: жила одна женщина, вдова, у нее в семье не было мужчин. Но по ночам кто-то вспахивал ей участок. Она не могла понять, кто это, потому что все время просыпала этот момент. Оказалось, что это делал священномученик Михаил. Когда его арестовали и увезли в Рязань, то на следующий год ей никто не распахал огород. Его «отвоевали» в 1935 году, а в 1937-м сразу отвезли уже не в Касимов, а в Рязань, чтобы местные мужики не забрали. И в Рязани его расстреляли, он лежит в братской могиле, никто не знает – где. Отца Михаила перевели в Селищи, а его брата Федора оттуда – в Макковеево.
Как сложилась их судьба? Один – священномученик. Другой, Федор, прослужил всю жизнь на приходе, его никто не арестовывал, не расстреливал, он похоронен за алтарем. В Евангелии сказано: «…один берется, а другой оставляется» (Мф. 24: 40). Господь берет Себе одного, один из них – священномученик. Отец Михаил был невероятный пастырь. Он за семьдесят километров ездил на диспуты с протестантами, ехал день с лишним на лошади, в санях. Отстаивал чистоту православия, был ревнитель веры. А его младший брат, Федор, спокойно жил, служил.
– А с отцом Федором были какие-то интересные эпизоды?
– В 1930-е годы, самые тяжелые, безбожные, люди боялись ходить в храм. Это понятно. Отец Федор служит, а храм абсолютно пустой, и он об этом прекрасно знает. Его матушка читает на клиросе, он в алтаре совершает проскомидию. Совершает и переживает: тяжело и грустно от того, что служба идет, а никого нет. Он поворачивается, чтобы дать возглас (дверь из алтаря приоткрыта), и боковым зрением видит, что храм полон народу. Он испугался, потому что понимал, чем ему это грозит. Он бежит к матушке и видит, что храм пустой. Спрашивает у нее: «Ты видишь кого-нибудь?» Она отвечает, что в храме никого нет. Он возвращается обратно, продолжает проскомидию. Потом поворачивается и видит, что храм полон народу. И тут он понимает, что это явление сверхъестественного характера. Так Господь его утешил, дал понять, что его труды не напрасны. Если в храме ни души, это не значит, что там никого нет. Это единство Церкви, Тела Христова. Есть Церковь земная и Церковь Небесная, они неразрывно связаны, это единое пространство, соприкосновение вечности и времени.
Если в храме ни души, это не значит, что там никого нет
– Вы неоднократно рассказывали про Соловецкий лагерь особого назначения, про то, как Ваши родные там были в заключении. С кем из прославленных новомучеников Вашим деду и прадеду там приходилось видеться? Например, Вы упоминали священномученика Аркадия (Остальского).
– Можно сказать, что владыке Аркадию я обязан жизнью. Документального подтверждения этому факту нет, но по догадкам моих родственников (и деда, и отца), то, что мои дед [отец Анатолий Правдолюбов], прадед [священноисповедник Сергий Правдолюбов] и его родной брат [священномученик Николай Правдолюбов] попали в списки эвакуируемых из лагеря, когда его переводили на материк, – это чудо, которое организовал владыка Аркадий. Он был на особом счету у лагерного руководства. Руководство убедилось в его честности и порядочности, и ему доверили сначала управлять финансовыми вопросами лагеря, а потом чуть ли не всю бухгалтерию и кадровые вопросы. Владыка Аркадий просматривал приходящих в лагерь людей, духовенство он определял по фамилиям и их поддерживал.
– Как владыка Аркадий познакомился с Вашими родными?
– Мой дед описывает их первую встречу. Владыка Аркадий приходит, знакомится с ним, в светской одежде, естественно, в картузе, с портфелем. Дед обратил внимание, что у владыки Аркадия была аккуратно подстриженная борода. К ним подошел, стал расспрашивать. И дед вспоминает: «Наш человек, мы свои». Там были два брата: отец Сергий и отец Николай – они были священниками. А мой дед, сын отца Сергия, – псаломщик. Владыка Аркадий посидел с ними, поговорил, открыл свой кожаный портфель, достал огурец и угостил их. Дед вспоминал: «Запах этого огурца я помню всю жизнь». В лагере запах свежего огурца – это особое удовольствие.
– После этого их общение продолжилось?
– Владыка Аркадий стал к ним приходить. Иногда приходил надолго, они беседовали. Залезали вверх на нары, они специально отгородили для себя пространство между двумя койками, и можно было расположиться втроем. Там они беседовали очень долго, владыка давал им какие-то духовные наставления.
– Как они переживали заключение?
– Отец Николай, будущий священномученик, очень сильно переживал заключение. Когда владыка Аркадий приходил к ним, отец Николай постоянно пытался заговорить с ним о доме, о жене, о детях, у него это болело. А владыка постоянно сбивал его на другие темы, пытался переключить, и через какое-то время вывел его из этого состояния. И отец Николай смог принять ту реальность, в которой оказался. Это, наверное, самое сложное в жизни, и это очень ярко характеризует подвиг мучеников XX века (и любого века, я думаю).
Есть жизнь, которую мы себе представляем, планируем, хотим, чтобы так было. А есть реальная жизнь, то есть воля Божия, о которой мы молимся. Мы каждый день молимся: «…да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Но когда наступает «воля Твоя», оказывается, что она мне не подходит. Момент согласия с волей Божией, смирение, возможность вверить себя в руки Божии – серьезное умение. Ведь в чем суть монашеского делания? В первую очередь – отказ от своего «я». Это и есть умение вверить себя в руки Божии.
Момент согласия с волей Божией, смирение, возможность вверить себя в руки Божии – серьезное умение
Есть другой интересный эпизод. Соседи по бараку начали их ругать за то, что они в лагерных условиях способны улыбаться и радоваться. К ним приходит владыка, они о чем-то беседовали. У них шла жизнь. В какой-то момент им просто предъявили: «Как вы можете улыбаться, радоваться и о чем-то говорить, когда нас здесь убивают и уничтожают? Мы обречены, нам конец». Но дед говорил: «А мы были счастливы от того, что знали, что страдаем за Христа. Наше присутствие здесь только потому, что отец – священник, дядя – священник, я псаломщик». Это не значит, что дед был в благостном состоянии, в духе агиографии. Деду было тяжело скорее психоэмоционально. Ему был 21 год. Попасть в лагерь особого назначения в 21 год и находиться там с уголовниками и людьми, доселе не знакомыми ему, было очень тяжело. В какой-то момент он был доведен до отчаяния на работах, на которые его послали: они добывали водоросли. В какой-то момент это так его довело, что он упал, стал рыдать, катался по земле, думая: «Это всё». Если бы рядом не было его отца, то психологическая ломка была бы успешна, неизвестно, кем бы он оттуда вернулся. Но благодаря и владыке Аркадию (он их всех там поддерживал), и отцу (моему прадеду), он смог сохранить целостность разума. Как бы странно это ни прозвучало, ему это пошло на пользу.
– Владыка Аркадий всегда сохранял присутствие духа?
– Однажды он пришел к отцу Сергию и отцу Николаю, к сыну отца Сергия, моему деду, сел на нары и говорит: «Я вас столько поддерживал и утешал, а теперь ваша пора. Я совсем пустой». Человек не стеснялся, открыто говорил о том, что бывают периоды в жизни, когда даже владыки находятся в тяжелом духовном и физическом состоянии. Он так и говорил: «Теперь вы меня поддерживайте и утешайте». И они пытались что-то ему рассказать. Они с ним сдружились.
– Владыка Аркадий как-то еще участвовал в жизни Ваших предков?
– Известен случай, что он, уже выйдя на свободу, успел походатайствовать, и священномученику Михаилу дали митру. А потом расстреляли. Он получил терновый венец в прямом и в переносном смысле. Также после заключения владыка Аркадий приехал в Селищи, жил там какое-то время и благословил брак моего деда.
– А каким был Ваш прадед, священноисповедник Сергий?
– Новомученикам ничто человеческое не было чуждо. Они просто смогли сделать свой выбор. В бытовой беседе мой прадед говорил: «На самом деле я не такой, мне не свойственна сила личности, характера. Просто я оказался в таких условиях, в которых я должен быть таким, поддержать тех, кто вокруг меня». Они нуждались в поддержке и опоре, он не мог иначе себя вести.
Мой дед тоже об этом вспоминал: отец на Соловках был настоящим столпом, это была невероятная сила и мощь. Дед окончил Киевскую духовную академию, был знаком с наукой, общался с профессором М. Н. Скабаллановичем, автором знаменитого «Толкового Типикона».
– Ваш прадед что-то рассказывал о знаменитом профессоре?
– Прадед вспоминал, что как-то пришел к профессору Скабаллановичу домой, а он лежит на полу, обложенный книгами, от одной к другой переползает, ищет нужную информацию, что-то пишет. У нас есть компьютер, Интернет, библиотека, а у Скабаллановича на полу были разложены книги. Так он работал. Прадеда очень впечатлила такая картина. Скабалланович жил и горел наукой. Великий человек.
– Сохранились ли какие-то письма Ваших предков с Соловков?
– Известно, что, находясь на Соловках, они писали родным, что у них все замечательно: солнце, море, чайки. А им родные пишут: «Зачем вы истории рассказываете? Мы знаем, как вам там тяжело». Кто-то так и пишет: «Не ври! Пиши по-человечески, что у вас там происходит». Нужно отметить, что дед никогда не рассказывал ужасов ни про Соловки, ни про лагерь, ни про войну, хотя они были, конечно. Но есть эпизоды, по которым можно догадаться, что жизнь там была совсем не сахар.
– Слышали ли Ваши родные, находясь на Соловках, что-то от других заключенных о священномученике Иларионе (Троицком)?
– Конечно! Не просто слышали, дед об этом тоже вспоминает, в его воспоминаниях это есть – знаменитая история про спасение начальника лагеря в бушующем море.
Владыка Иларион был фигурой совершенно потрясающей. Как священномученик Петр (Зверев) на Анзере. Поэтому я их троих всегда и поминаю: владыку Аркадия (Остальского), Илариона (Троицкого) и Петра (Зверева). Конечно, хочется вновь и вновь пересказывать историю со священномучеником Иларионом. Что удивительно, владыка Иларион вышел и сказал: «Кто со мной?» А ведь все прекрасно понимали, что, если они сядут в эту лодку и поплывут туда, – большой вопрос, вернутся ли они. Владыка Иларион садится и плывет спасать этого человека – это же удивительно, это совершенно иной взгляд и подход, как сказано в Нагорной проповеди: «Любите врагов ваших» (Мф. 5: 44). Что это значит? А это как раз тот случай, когда владыка Иларион относится к начальнику лагеря не как к личному врагу.
– Были ли какие-то чудесные случаи с Вашими родными?
– С моими родными тоже был случай с лодкой в море. Мой дед попал в бригаду, которая плавала на Заяцкий остров собирать водоросли. Чтобы вернуться на Большой остров, надо было проплыть пролив, который имеет выход в открытое море, там было опасное место. И вот однажды они задержались, так как должны были выполнить свои нормы, и возвращались уже поздно, стало темнеть.
Пока плыли, они поняли, что не успевают и теряют ориентир, их начинает сносить в море. Все страшно испугались и начали петь от страха советские песни. А дед рассказывал, что он начал молиться. И в этот момент на берегу Большого острова загорелся огромный фонарь-прожектор, невероятно мощный.
Стало понятно, куда грести, и они поплыли. И пока плыли, фонарь все время горел. А когда приплыли, там ничего такого не было. Какой-то фонарь горел, тусклый, но он не мог так ярко светить. А его отец, мой прадед, стоял на берегу и молился, потому что знал, что сын может погибнуть. Кто это чудо совершил? Преподобные Зосима и Савватий Соловецкие или кто-то иной? Не знаю, но это история из личного архива. Дед молился, сидя в лодке, понимая свое положение, а его отец молился на берегу, понимая, что его сын там – в море.
Был и другой случай. Деда поставили охранять главный Соловецкий собор Преображения Господня. Он сгорел во время пожара, а до этого там было овощное хранилище. А представляете себе, как выглядит овощное хранилище: овощи регулярно проваливаются в щели на полу и гниют. А вдобавок к этому – пожар. Запах соответствующий. И дед рассказывал, что нес вахту, охранял, и вдруг, необъяснимо откуда, чувствует аромат потрясающего ладана! Совершенно удивительный! При этом он понимает, что ладана там не может быть. Служба в соборе не совершалась уже около двадцати лет. Ладану быть неоткуда, а он его чувствует. Один раз, потом еще раз. Он спросил у владыки Аркадия: «Владыка, а что это такое? Вы не обращали внимания? Я стоял на посту, охранял сгоревший собор и почувствовал аромат ладана!» И владыка ответил очень интересно: «Ты тоже его чувствуешь?» Объяснять ничего не стал. Но аромат ладана был.
– Как складывалась жизнь Вашего деда после освобождения из лагеря?
– Вернувшись из лагеря, дед попал на фронт, прошел войну, получил ранение под Пушкинскими горами разрывной пулей, что характерно – выжил. И выжил очень интересно.
– Но ведь ранение разрывной пулей почти всегда летально…
– Да. Удивительно, но дед выжил. Но выжил необъяснимо. Его скорее всего снял снайпер, «кукушка», потому что деду доверили тащить ротный пулемет. Он был молодой, вроде бы как здоровый. Пулеметчиком он не был, но на него повесили пулемет. У них был переход на лыжах. Дед рассказывал, что шел на лыжах, и вдруг – удар в грудь, будто бревном. Он упал, но успел произнести молитву: «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой: Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь». Может быть, он сказал не все, но сумел сориентироваться, он понимал, что это всё.
Он открыл глаза от того, что кто-то его теребил. Видит: трупы наших солдат. Открывает глаза: перед ним стоит юноша. Кто? Откуда? Они в лесу, непонятно, есть рядом селения или нет. Юноша говорит: «Вставай! Тебе надо встать. Давай я тебя доведу, тут госпиталь рядом». Они идут в госпиталь. Дед думает: «Какой госпиталь? Мы в лесу». Они идут, юноша говорит: «Подними ту винтовку, если ты придешь без оружия, тебя посадят». Он поднял винтовку, они идут и, действительно, приходят в госпиталь. Юноша его сдает, и он теряет сознание. В итоге – он выживает. Почему – необъяснимо. Откуда взялся этот юноша и куда он исчез? Дед его не видел ни до, ни после и вообще не знает, кто это был. Дед ничем не мог это объяснить. Но он предполагал, что, может быть, это был не человек вовсе. Ведь он успел произнести молитву, вверился Богу, и, возможно, Господь его таким образом помиловал и вернул к жизни. Потом его комиссовали, потому что характер ранения был настолько серьезный, что он не мог полноценно действовать правой рукой.
– Но говорят, что человек, участвовавший в военных действиях, не может быть рукоположенным.
– Дед вспоминал, что ему, как бы странно это ни звучало, прямого убийства человека не пришлось совершить. Рассказывал, что шли в атаку, стреляли, кричали, но чтобы – рукопашная схватка или чтобы стрелять в человека, то такого не было. Даже таким образом Господь сохранил.
– Отец Анатолий, в Вашем роду есть священномученики, священноисповедники, но нет преподобноисповедников или преподобномучеников. Были ли в роду Правдолюбовых монахи?
– Монашество – это путь серьезный. Монахом нельзя стать, им надо родиться. Это призвание Божие, особый путь, и отец Иоанн (Крестьянкин) – ярчайший пример этого. Кого-то Господь призвал, и они сподобились такого подвига жизненного служения.
Но у нас в роду есть такая история. У нас в роду есть монах – иеромонах Антоний. В миру его звали Авдеем, он был священником, и мой прапрадед, священномученик Анатолий Правдолюбов – его сын. После того, как все дети выросли, они с матушкой по обоюдному согласию приняли постриг, он – с именем Антоний, она – Екатерина. Но о них мало что известно, кроме доброй памяти. Но так, чтобы кто-то собирался в монахи с юности, такого не было.
– Помнится, Вы говорили, что на отношение к монашеству повлиял владыка Аркадий.
– Если так можно сказать. Однажды владыка Аркадий сказал моему деду: «Анатолий, какой ты монах?» И этим заставил задуматься всех потомков: если уж дед не был монахом, то что нам об этом думать. Но могу сказать, что с монашеством у нашей семьи тесная связь на протяжении всей жизни. С самого детства каждый год, зимой, мы ездили в монастырь к отцу Иоанну, были у него в келии. Поэтому монастырь и монашество для нас всегда были чем-то высоким и недостижимым. И мне с юности в голову не приходило становиться на монашеский путь, памятуя слова владыки Аркадия: «Анатолий, какой ты монах?»
– Отец Анатолий, насколько известно, духовным отцом Вашего отца, протоиерея Сергия, был архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Как он появился в истории Вашей семьи?
– Отец Иоанн в истории нашей семьи появился очень интересно. Прежде всего хотел бы рассказать такую историю. В свое время и мой отец, и мой двоюродный брат, и я получили поддержку от отца Иоанна в достаточно схожих ситуациях. Мой отец после рукоположения во священники служил в Зеленограде, добирался до храма два часа. И однажды у него была такая тяжелая ситуация, что он просто подошел в храме к окну и стал в форточку кричать молитвенное обращение к отцу Иоанну, он тогда еще был жив. Сотовой связи не было. Отец говорил: «Я начал рыдать, потому что было очень тяжело. И помощь пришла сразу. Я ее сразу почувствовал».
Отец Иоанн (Крестьянкин) при жизни был способен удаленно помогать, а после смерти и тем более – это известный факт
С моим двоюродным братом была похожая история, очень тяжелая, у него еще незадолго до этого умер отец. У него в комнате стояли две фотографии: его отца и архимандрита Иоанна. И он, глядя на эти фотографии, тоже начал рыдать. И помощь пришла сразу, внутренняя, он ее почувствовал. Отец Иоанн (Крестьянкин) при жизни был способен удаленно помогать, а после смерти и тем более – это известный факт. Учитывая его лагерное заключение, переломанные следователем пальцы на руках и прочие вещи – он претерпел очень много, а его дальнейшая жизнь свидетельствует о невероятной силе духа. Он всегда мечтал попасть в монастырь, а ему не давали, в силу того что он должен был выполнить свое предназначение от Бога по разным приходам. И последний приход, с которого он уехал в монастырь, был приход города Касимова. Там он прослужил два года.
Отец Иоанн был переведен в храм Касимова по просьбе старосты. Старосты, как вы понимаете, тогда были люди важные, со связями. Староста храма пришла, кажется, к отцу Владимиру Правдолюбову (это мой двоюродный дед), поскольку в храм требовался еще один священник. Она спросила у отца Владимира: «А какого батюшку нам просить? Какой батюшка самый лучший?» На тот момент об отце Иоанне уже говорили, и он был известен в Рязанской епархии. И он ей ответил: «Вообще, самый лучший – отец Иоанн (Крестьянкин), но его Вам никто не даст». «Мне дадут», – сказала староста и ушла. И через какое-то время отец Иоанн приехал на приход служить. Отца Иоанна приняли, он был почитаем.
В русском языке есть такое негативное определение выражения «не от мира сего» – блаженный. А на самом деле это высочайший эпитет, потому что «не от мира сего» – это человек, который принадлежит Царству Небесному. Ведь Господь говорит в Евангелии: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18: 36). И когда про человека говорят, что он не от мира сего, – это высочайший эпитет, это награда и признание.
И отец Иоанн был всегда таким, он таким родился. Это не значит, что он был особо избран, у него был свой путь, свои испытания, свои сложности в жизни, пять лет лагерей. А самое серьезное испытание было, когда заканчивался его срок. Тогда была амнистия, под которую попадали все, находящиеся в заключении, кроме отца Иоанна, потому что по его статье амнистии не было. Представляете себе, какое должно быть у человека состояние в этот момент? Господь его готовил невероятно. Его сила духа, крепость духа и вера – это не то, что было дано ему с детства. Были соответствующие духовные задатки, но те жизненные испытания, которые он перенес, его только улучшили.
Моему отцу было 16 лет, когда он познакомился с отцом Иоанном. Отец Иоанн сразу нашел общий язык с моим дедом. Знаю, что у моего деда с отцом Иоанном был серьезный спор. Не просто спор, а мощное противостояние.
– То есть отец Иоанн для нас сейчас – отец Иоанн, а для Вашего деда на тот момент он был такой же собрат и сослужитель?
– Да, конечно! Они оба были лагерники, дед был еще и фронтовик, и они общались на одном языке, для них это было опытно-прикладное общение. Интересно, что мой дед духовно окормлялся у архимандрита Макария (Еременко), который был духовным отцом преподобного Серафима (Романцова), а он, в свою очередь, был духовным отцом архимандрита Иоанна (Крестьянкина). В силу одного духовного круга они говорили на одном языке.
Но у моего деда и у отца Иоанна были противоположные взгляды на супружеские отношения. Отец Иоанн смотрел на этот вопрос совершенно по-монашески, а мой дед был человеком прямым и отстаивал супружеские отношения, говоря, что если мы будем строго соблюдать все ограничения, связанные с супружескими отношениями, то на них просто физически не останется времени. И в итоге отец Иоанн сдался и сказал моему деду: «По большому счету, нам, монахам, до этого дела особого нет, вы – белое духовенство, вам виднее».
– Были ли такие случаи, ситуации, когда отец Иоанн давал Вам наставления, которые впоследствии повлияли на Вашу жизнь?
– Конечно, были. Это моя последняя встреча с отцом Иоанном, точнее встречи как таковой не было. Это был 2003 или 2004 год. Я приехал с большим письмом, у меня на тот момент была большая проблема в жизни, как мне казалось. Я был уверен, что отец Иоанн ее разрешит, я отдал письмо. Татьяна Сергеевна сказала: «Приходи завтра». Я прихожу, мне открывает дверь Татьяна Сергеевна, точнее даже не открывает, а через щелочку говорит: «Батюшка просил тебе передать: ты хромаешь на оба колена, встань». Всё.
Я, конечно, рассчитывал на другое – что получу инструкцию. И, по сути, получил. Я был уверен, что это конкретный ответ на конкретный вопрос. И поехал в Москву вставать с колен, решать вопросы. Было сложно, но в итоге ситуация изменилась. Мне казалось, на этом всё.
Через какое-то время я женился, стал алтарничать в храме. Однажды я читал паремию про то, как пророк Илия сжигает огнем с неба жертву. В начале паремии есть эпизод, где он обращается к израильскому народу: «Долго ли вам хромать на оба колена?» (3 Цар. 18: 21). А прошло уже лет шесть-восемь. Читая этот эпизод, я понял, что отец Иоанн и на мою нынешнюю ситуацию (а у меня тогда были с заминки с рукоположением в сан диакона) дал такой ответ и совет.
Был и другой случай. Прошло еще несколько лет. Тогда я готовился принять сан священника, и тоже возникли некоторые трудности. Собираясь сдавать ставленнический экзамен, я открыл список книг, рекомендуемых для подготовки, и среди них увидел «Рассуждение с советом» архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Я пришел домой, достал книгу с полки и открыл ее, не думая. Там – письмо, которое начинается словами: «Долго ли нам еще хромать на оба колена?» И опять начинаю понимать: я опять хромаю на оба колена. Теперь молюсь отцу Иоанну, чтобы Господь дал мне силы, наконец, встать на оба колена. Слова отца Иоанна, переданные мне Татьяной Сергеевной, – слова на всю жизнь.
Беседовала Мария Степанова
7 февраля 2025
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.