|
К юбилею главной святыни Сретенского монастыря – Владимирской иконы Божией Матери – начата реставрация в «старом» соборе. Последний раз серьезные реставрационные работы проводились в 2005 году, к десятилетию возобновления монашеской жизни в обители. Были отреставрированы уникальные сретенские росписи. С тех пор ансамбль фресок собора Владимирской иконы Божией Матери в московском Сретенском монастыре – последний шедевр древнерусского искусства и единственный памятник храмовой монументальной живописи петровского времени в столице – доступен для всех, кто любит искусство России и интересуется ее культурой. Изменилась ли судьба ранее незаслуженно забытого памятника за прошедшие пятнадцать лет? Об этом рассказывает заместитель директора Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева Светлана Липатова.
– Светлана, вы стали первым исследователем фресок Сретенского монастыря. Почему именно они вас заинтересовали?
|
– Пятнадцать лет назад у нас в музее сразу после окончания реставрации росписей монастыря открылась выставка. Я, ее куратор, тогда была молодым специалистом, недавно закончила факультет истории искусства РГГУ. Но фресками интересовалась всегда. Особенно мне была интересна русская монументальная живопись того периода, который раньше не привлекал пристального научного интереса. В искусствознании XX века долго существовала тенденция уделять внимание более древним памятникам, древнерусскому искусству. А росписи более поздние, в том числе петровского времени, к которым относятся и фрески собора Сретенского монастыря, – совсем другой эпохи – оказались на периферии внимания. Когда изучают XVII век и начало эпохи Петра I, как правило, фиксируются на новых веяниях в культуре, на строительстве Петербурга, преобразованиях. Но ведь при этом продолжали жить и творить мастера, которые работали в предыдущую эпоху, их ученики, их дети. Это очень интересно – искусство на рубеже, на переломе. Происходит сразу много художественных процессов, культурных сдвигов.
|
Сретенский монастырь оказался единственным в Москве обладателем сохранившегося ансамбля монументальной живописи этого времени. Все остальные храмовые росписи, которые мы знаем, разбросаны по России: это и Новгород, и Ярославль, и Александро-Свирский монастырь (росписи его Свято-Троицкого собора чуть более поздние, чем сретенские). А в Москве это единственный такой памятник петровского периода, в этом его уникальность. Тем более казалось удивительным, что он мало изучен.
|
– Почему же так вышло?
– Для того чтобы изучать памятник, нужно его видеть, надо, чтобы памятник находился в сколько-нибудь приемлемом состоянии для изучения. Иной раз состояние столь ужасно, что об особенностях памятника просто невозможно судить! Мы мало знали и о росписях Сретенского собора. Хотя им как раз повезло, они относительно неплохо сохранились благодаря тому, что долгое время находились под обоями, под многими слоями бумаги. Удивительно, но варварское использование собора после революции его и спасло.
Остальные храмы монастыря – святителя Николая и церковь Марии Египетской (к тому времени уже нуждавшуюся в архитектурной реставрации и бесполезную в плане практического использования) – взорвали, а Владимирский собор приспособили под жилые помещения. С точки зрения властей, наверное, гораздо дороже было разрушить и что-то строить заново. А здесь крепкие стены, большой объем, места много. Рядом печально известное здание на Большой Лубянке, и в соборе разместили общежитие служащих НКВД. Фрески наскоро закрасили и заклеили обоями, и они многие годы ждали своего часа. Пространство собора поделили на жилые этажи, отапливали с помощью печей, что, конечно, очень вредно для стенной живописи: какой уж тут температурно-влажностный режим! Общежитие находилось в храме до второй половины XX века. Потом там расположили реставрационные мастерские. Однако утилитарное использование собора позволило его сохранить. В 60-х годах XX века была проведена первая реставрация. Тогда восстановили внешний облик храма, убрали пристройки, сняли обои и удалили краску с росписей. В начале 1990-х годов собор стал действующим, в 1994–1995 годах начал возрождаться Сретенский монастырь. В связи с возобновлением постоянных богослужений до 2005 года фрески просуществовали в темном закопченном виде, сюжеты практически не читались.
Фрески долгое время находились под обоями, под многими слоями бумаги
|
– Но как-то ведь до 20-х годов XX века их сохраняли?
– До начала XX века не существовало научной реставрации. Вообще. Если мы будем читать исторические описания Сретенского монастыря, документы, которые нам рассказывают о жизни обители до революции, мы там встретим упоминания о том, что «в соборе древняя живопись поновлялась и подписывалась преимущественно в нижней части». В нижней части – это там, где росписи потеряны навсегда. Там сейчас современные иконы в киотах, потому что нижний ярус не сохранился. Так что, конечно, те работы, которые проходили на памятниках монументальной живописи в XIX веке, это никакая не реставрация. Это были поновления – для того, чтобы можно было прочитать сюжеты, чтобы был вид хорошей сохранности. В Сретенском монастыре работала артель палешан под руководством мастера Сафонова, известная тем, что, если их приглашали работать над росписями, они по имеющейся композиции поновляли, то есть записывали новыми слоями краски. Такая участь постигла и сретенские фрески. Отношение было утилитарным. При реставрации 1960-х годов как раз снимали записи Сафонова, укрепляли росписи. К 2005 году – началу серьезной реставрации, – помню, они были настолько темными от нагара свечей в результате постоянных богослужений, настолько покрыты копотью, что даже не читались композиции.
До XX века не было реставрации фресок. Были поновления – для того, чтобы можно было прочитать сюжеты
|
– А как проходила реставрация росписей в 2005 году?
– Тогда в основном пристальное внимание было уделено верхней части храма: своды, столбы. Реставраторов очень торопили, они не дошли до всех сохранившихся изображений самого нижнего яруса. Главное было, чтобы читались композиции в сводах, в арках. Убирали копоть, ослабляли тонировки 1960-х годов. Поэтому и оказалось, например, что окно в западной части храма в нижнем ярусе на западной стене вообще не трогали. Это окно как раз с летописью в картушах. Там в очень плохом состоянии, но, тем не менее, сохранились надписи времени выполнения росписи с именами художников. В 2005 году не то чтобы их не увидели, но… просто были другие задачи. Не прочитали; возможно, не обратили внимания. Я, конечно, не удержалась, туда залезла, что-то удалось прочитать. Сейчас это место под деревянными хорами, надпись трудночитаемая, настолько стертая, что, если не знать, что там что-то написано, можно не обратить внимания. Надеюсь, при новой начатой сейчас реставрации можно будет еще что-то прочитать.
В западной части храма сохранились надписи с именами художников – правда, в очень плохом состоянии
– Как это технически можно сделать?
|
– Секрет реставраторов, как укрепить, почистить и сохранить надпись. Это очень интересная работа, которая требует ответственности и следования всем правилам. Ведь художники-реставраторы должны сохранить подлинный памятник, сохранить авторский слой. Они не имеют права туда ничего привнести, если это научная реставрация: нельзя вторгаться в работу автора, нельзя проводить никакие реконструкции, дописывать что-то, доделывать. Этим она и отличается от той псевдореставрации, о которой мы можем сказать: дописали, чтобы просто было красиво. Научная реставрация – это выявление подлинности и ее сохранение.
|
– Сугубо научная работа! Не получается ли, что интересы ученых идут вразрез с практическим использованием храма? Грубо говоря, зачем такие тонкости людям, которые пришли молиться?
|
– Затем, чтобы наши потомки тоже увидели эти росписи. Конечно, если мы хотим, чтобы действительно сохранялись – в материальном смысле – памятники русской культуры. Подлинные памятники. Не некое далекое эхо, не воспоминания, как было когда-то, а действительно подлинный художественный памятник. Это задача каждого человека, потому что речь идет о национальном наследии России.
|
Тут сложная и важная проблема. Кстати, там, где имеются объекты культурного наследия, не только росписи, но и иконы, предметы интерьера в храмах, где ведутся регулярные богослужения, ее решают по-разному. Например, в Воскресенском соборе города Романов-Борисоглебск, бывшего Тутаева, где хранится знаменитая огромная икона Всемилостивого Спаса, есть должность хранителя собора. Это искусствовед, который следит за сохранностью исторических ценностей, за тем, как они перемещаются, что с ними происходит. Например, этот человек проверяет, вовремя ли закрыли верхний храм, в котором находятся росписи, с наступлением плохой погоды и так далее. Есть должность хранителя и в Софийском соборе Новгорода, где ни одна древняя икона не может быть куда-то вынесена, перемещена, помыта тряпкой. На этой должности человек верующий, но при этом понимающий, как сохранять исторические ценности. Он следит, чтобы никто никакими вмешательствами и современной самодеятельностью не занимался, и тем обеспечивает стыковку церковных интересов и задач по сохранению культурного наследия. Хотя мне кажется, что как раз в церковных интересах сохранять подлинные древние памятники.
– А что в этом смысле должно делаться в Сретенском монастыре? В частности, применительно к росписям собора.
|
– Сделано уже немало. Я имею в виду постройку нового собора. Увидев, как интенсивно велась стройка, я была очень рада еще и потому, что количество совершаемых богослужений теперь в так называемом «старом» соборе будет меньше. Нагрузка на росписи будет меньше. Во время служб в Сретенском монастыре видно, как в праздничные дни, когда много народа, конденсат буквально течет по стенам. Кстати, после реставрации 2005 года сделали открывающуюся систему окон, зимой их открывают для притока свежего воздуха, чтобы люди не падали в обморок. Получается, что сверху поступает холодный воздух, а внизу дышат люди. Отсюда конденсат, стены его воспринимают. И это чудовищная ситуация для монументальной живописи – когда влажно или когда меняется температура. Сложно сохранять температурно-влажностный режим в соборе, полном молящихся. Теперь, когда есть новый собор, проще.
|
Сейчас начаты новые реставрационные работы, знаю, что работает бригада в алтаре, потом будут установлены леса в основной части. Задача реставраторов – предложить новые методики по сохранению уникальной росписи и дать рекомендации по ее сохранению. Она достойна того, чтобы перейти следующим поколениям.
– Реставрационная наука не стоит на месте. Придуманы какие-то технологии для более эффективного сохранения фресок?
У нас на Руси традиционно, если расписывали храм, часто он был «летним», неотапливаемым, на зиму закрывался, в холодные месяцы служили в «зимнем». Далеко не во всех храмах были печи. Вряд ли наши предки думали именно о фресках, но благодаря такой практике росписи вообще сохранялись до наших дней. Да, их подновляли, «подкрашивали», но в целом – удивительно, что есть росписи, которым 300, 400, 500 лет и больше! Конечно, их надо сохранять.
Если мы начнем терять памятники – что останется нашим детям и внукам? На что они будут смотреть – на картинки, на цифровые изображения, 3D модели? Как они поймут, что такое настоящий художественный памятник? Что мы им оставим? Приложения в телефоне: скачайте в гугл плей, как он выглядел?
– По вашим наблюдениям, в каком состоянии сейчас сретенские фрески?
|
– Конечно, они нуждаются в укреплении, есть отставания штукатурки. Это нормально, что памятник требует постоянного наблюдения и постоянной поддержки: могут возникнуть какие-то шелушения. Штукатурка, красочный слой могут по-разному себя вести. Надо за всем этим постоянно следить.
– Искусствоведы, исследователи, изучающие памятники культуры с научной точки зрения, могут помочь их реальному сохранению?
– Могут привлечь внимание к тем из них, которые оказались «на обочине», как сретенские фрески, которые вроде бы и находятся в самом центре Москвы. Когда после реставрации 2005 года вышла о росписях книга, задача была – заявить об этом ансамбле, опубликовать, показать, ведь никаких исследований не было. Альбом был первой презентацией. Помимо того, что есть сам памятник, важно понять контекст, «вписать» его в историю (в случае росписей – в контекст русской монументальной церковной живописи).
|
Что касается искусствоведческого изучения, мы выявляем биографии художников, тем самым можем восстановить и представить полную художественную жизнь той эпохи. Знаем, например, что время росписей Сретенского собора было очень интересное – петровское, бурное; в Петербурге к 1707 году уже идет строительство, а в Москве Сретенский собор почти 30 лет стоит нерасписанным (он 1679 года постройки). Художникам пришлось подстраиваться под интерьер, немного к тому моменту уже архаичный. Ту систему росписи, ту программу, которую они заложили, приходится вписывать в пространство, которое создано в совершенно другую эпоху.
– Им пришлось стилизовать роспись?
|
– Это не стилизация. Пространство всегда диктует особенности росписи. Художник-монументалист работает именно с пространством, поэтому у него чуть больше, чем одна пара глаз. Он смотрит не только вперед, туда, где что-то создает, – на стенку, по которой он пишет, – но еще назад и в стороны. В программе росписи всегда есть смысловая, иконографическая и композиционная перекличка. Важно, какой сюжет напротив какого, как это соотносится в пространстве, как «читается». Будь то евангельский цикл или любой другой, это не просто набор сюжетов, они должны взаимодействовать с пространством, с интерьером.
Пространство всегда диктует особенности росписи. Художник-монументалист работает именно с пространством
В Сретенском соборе очень просторный, спокойный интерьер, всего с двумя столпами, поэтому там нет дробности в росписи, детализированности, суеты, там все крупно. Крупные фигуры, в том числе в простенках окон – хотя иной раз туда помещали целую сюжетную композицию! В Сретенском такого нет. Там если простенок окна – то в нем написана крупная фигура преподобного. Все пространство самого храма очень спокойное, и роспись этому соответствует. Это было абсолютно осмысленным художественным решением. Дело в функционале храма. Большой монастырский собор, поэтому мы видим фигуры преподобных, определенный набор святых, определенные смысловые акценты. В алтаре – то же самое.
|
Еще, на мой взгляд, интересно, что в росписи Сретенского собора нет темы Страшного суда. Вернее, там другой акцент. Вот представьте, что вы выходите из собора и стоите лицом к западной стене, к выходу, а деревянных хоров, где сейчас располагаются певчие, нет. Знаете, что вы увидите над аркой? Композицию Деисус. Там изображен Господь Иисус Христос, Которому предстоят Богоматерь и Иоанн Предтеча, молящиеся за род человеческий. Мне кажется, это дает надежду. Напоминание не о Страшном суде, а о заступничестве Матери Божией. Это не отменяет того, что нам придется держать ответ перед Господом, но Деисус делает акцент на вот таком обнадеживающем моменте.
|
Думаю, что сретенские фрески еще до конца не раскрыли своих тайн. Обычно в расписанном храме было указание, при царствовании какого государя или при каком митрополите был освящен храм, с датой, с именами художников. Такая надпись в Сретенском тоже была, и датировка этой росписи – 1707 год – известна, она приводилась в дореволюционной литературе, но не были известны имена мастеров. Когда в XX веке упоминали об этих росписях, например в своде памятников Москвы, делалось такое примерное уточнение, что работали «костромские мастера». А какие мастера, кто именно? Это загадка той самой надписи, которая сохранилась на стене храма. В письменных источниках обычно имелись подрядные записи. Но вот относительно найма художников в Сретенском монастыре никаких документов обнаружено не было. Благодаря тому, что удалось все-таки некоторые имена прочитать, появилась информация о том, что артель была сборная, среди тех, кто работал в 1707 году, не только костромские мастера, но и ярославские. Исследователям известны замечательные мастера среди тех и других: и среди ярославцев, и среди костромичей есть выдающиеся личности. Мы пока не знаем имени главного мастера, который был знаменщиком в Сретенском соборе. «Знаменил» – значит, руководил расположением сюжетов, общим строем росписи. Возможно, узнаем когда-нибудь…
– Известно, как долго продолжались работы по росписи храма?
– Обычно стремились все сделать за один «теплый» сезон. Спешили. Думаю, и в нашем случае так было. А что, разве сейчас настоятели не спешат? К празднику, например. Вот и в начале XVIII века, наверное, так же: патриарший местоблюститель приедет освящать… Не думаю, чтобы что-то особо изменилось.
– Светлана, а можно ли сейчас увидеть фотоэкспонаты выставки 2006 года, где были подробно представлены отреставрированные фрески? Пятнадцать лет назад выставку смотрели с большим интересом!
– И позже, когда вышел альбом, многие заинтересовались сретенскими фресками. Надеюсь, выставка и книга помогли узнать что-то новое о росписях. Мне кажется, что даже прихожанам, которые много лет, стоя на службах, на них смотрели, не всегда было понятно, что где изображено. Но фрески всегда нужно смотреть «вживую». О любом явлении искусства лучше составлять суждение на основании своего личного впечатления от подлинника, а не рассматривать в альбоме. А фрески вообще существуют в пространстве. Поэтому я всем рекомендую: в хорошую погоду, когда светит солнце, гуляя по Москве, обязательно зайдите в собор Сретенского монастыря, теперь так называемый «старый», и посмотрите эти замечательные росписи!
Со Светланой Липатовой
беседовала Наталья Крушевская
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.