Главная > Журнал > Бог и человек > «Мудрость старика, простота ребенка», или Зеркало, головоломка, личность

«Мудрость старика, простота ребенка», или Зеркало, головоломка, личность

Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай

Распечатать

Памяти епископа Афанасия (Евтича; † 4.03.2021)

Сегодня 9-й день по преставлении ко Господу много раз гостившего в Сретенской обители сербского епископа Афанасия (Евтича). Публикуем о нем слово также неоднократного гостя нашего монастыря митрополита Месогейского и Лавреотикийского Николая (Хаджиниколау).

Зеркало

Вижу: что-то в пятнах, но не грязное… Ряса порвана, дырява, залатана, поношена, коротка, криво надета. Расстегнута на шее. Скуфья старая, замусоленная, измученная какая-то, заброшена на голову так, как будто никогда и не должна была бы там находиться. Носки короткие, собраны в гармошку, ноги видны – краснющие, опухшие.

Обувь в плохом состоянии. Всегда отстраненный, разоренный. Все старое, затасканное уже в ритме напряженнейшей жизни: «выбросить бы», – только и думаешь, глянув. Хотя, возможно, все это и приобрело как раз таки статус ценности, служа цели сокрытия той сокровищницы, что запрятана под всеми этими отбросами нашего модного да спешащего мира. Фасад у этого кладохранилища намеренно плохо сколочен – картина на тяп-ляп прописана.

Лицо его – с резкими чертами. Необычное. Дикое. Темнокожее. Много морщин. Глаза проницательные, острые.

Тело упитанное – (он не разыгрывал из себя аскета), неповоротливое, неподвижное даже. Форма необъятна, в вынужденной динамике – неуклюжа. Вид позаброшенный.

Ход тяжелый, асимметричный.

Голос, как у ворона. Резкий-жесткий-бесцветный. Когда он поет, становится еще хуже – теряется вообще уже всякое чувство музыкальности. Полное отсутствие музыкальности.

Слово многожащееся, но без структуры – перепрыгивает от темы к теме.

Путь его – неорганизованный, подчас авторитарный, непредсказуемый.

Литургист. Он сдвигает все с места. Только Святая Чаша остается на своем месте, когда он служит, – о ней-то он и печется и непоколебимо последователен в этой заботе. Порядок отступает перед путаницей, и, как правило, под натиском шумных интерпретаций заведенных устоев, которые так изысканно и со вкусом им искажаются. Как он сам любит говорить: «Я спокоен… беспокойный».

Только Святая Чаша остается на своем месте – о ней-то он и печется и непоколебимо последователен в этой заботе

Рядом с ним, даже если вы почитаете себя за «нечто, и нечто немаловажное», вы вынуждены молчать, забывать о своей значимости или, на крайний случай, протестовать себе молча да внутри.

Если вы говорите, вы растрачиваете свое достоинство. Если вы по натуре ребенок, вы сначала пугаетесь, а потом сходите рядом с ним с ума от энтузиазма. Если вы рискнете его перещеголять, только пострадаете и запутаетесь.

Если вы считаете, что нечто знаете и спешите делать то, что считаете нужным, вы услышите то, о чем никогда не думали. Если вы организованны, в поле его притяжения вы полностью теряете свою ритмичность.

Если ты прав, ты не знаешь, где спрятаться.

Он весь вроде как бессистемный, несимметричный, хаотичный. Почти отталкивает – если ориентироваться только на зрение и слух.

Если вы судите и думаете, вы соблазняетесь. Если вы придерживаетесь того, что видите, и не думаете, вы яростно вскоре отвергаете его.

Итого: статуя, набросок, человек извне. Конечно, я немного преувеличил, сгустив краски, отрицательный акцент. Я надеюсь найти баланс далее.

Головоломка

Голос у него неприятный, ритм отсутствует, рифма тяжелая; но его слово магическое, неслыханное, подлинное, ошеломительное, истинное по содержанию.

Его внешность непривлекательна; но взгляд магнитит, проницателен.

Вид у него вообще странный, но его прикосновение даже по касательной к вашей жизни равно экзистенциальной ласке. Издалека – зверь; вблизи – ребенок… Большой ребенок!

Когда смотришь на него со стороны, он кажется тебе грубым, и ты спешишь его осудить; но стоит тебе встретиться с ним – сделать шаг к этой встрече, – и вот ты обретаешь перед собой редкого мастера. Кроме слов – и они не пусты, – у него всегда есть что предоставить – он, как фокусник: хоп – и ты что-то уже получил.

Он никогда не забывает о благотворительности и искренне возвращает свою благодарность благотворившим ему – всегда оригинальную, глубоко пережитую, но без претензий. В этом его престиж: чтобы ему ни сделали, отвечать благодарением.

Когда вы слушаете его спонтанно, без подготовки, его слог тяжел, фрагментарен, непоследователен; но если вы будете следовать за ним с жаждой, все эти затрещины мироздания сплавятся, исцелится и ваша душа, и он станет для вас: рекой мудрости, источником Истины, пиром духовного разнообразия, предчувствием уникальной ценности всего и вся.

Он как цветок, обрамленный шипами, охраняющими его драгоценно-нетленную красоту, – это внутренне. А внешне: он, точно беззащитный полевой самородок – даже сорванный, – дарит радость и аромат житья-бытья. Он совершенно чужд цветам из цветочного магазина. Ничего витринного. Напрочь отсутствует что-либо искусственное. Его совершенство выращено в духе и явлено в мир без технических приемов и прикрас.

Не тронутый историческим ходом, предрассудками общества потребления, ложью компромисса, но неизменно соприсутствующий в текущих событиях и точно освящающий их.

Он же епископ. Но никакой вам тут связи с обычным образом архиерея. Ни стиль, ни образ, ни слово, ни выражение лица не указывают на привычно высокочтимый шаблон. Митра его архиерейства, панагия, дикирий и трикирий, облачение – все странно. Но все свободно от эксплуатации рынка: продано-куплено, – от заученных штампов, ценников, от преобладающих паттернов и схем архиерейского и типа непременно-подданического-по-отношению-к-нему менталитета.

Он же епископ. Но никакой тут связи с обычным образом архиерея

Все следует ритмике практической логики, дышит его свободой.

Его невозможно клонировать, ему нельзя подражать.

Он ничего не скрывает. Никаких там попыток приукрасить себя, представительских расходов: «подороже себя преподать». Он, наоборот, самопроизвольно ухудшает свой имидж. Это даже подталкивает вас поступить с ним несправедливо. Хотя, может, он даже и не подозревает об этом. Неприхотлив. Просто воплощенная противоположность лицемерию. Святая правда.

Кто он? Что всем этим он хотел показать? Что он собой представляет? Мы это смогли разглядеть или нет? Невежество это – то, что у него есть, – или он скрывает в себе дароносицу господства, неведомого нам просто? Он упрямый, странный, или это скрытый от глазниц мира сего великан Духа?

Личность

Ум светлый, просвещенный. Гибкость и простота сознания всегда и всюду. Знания спутаны, непонятны. Память бесконечна. Мысль быстра. Хитрость и живость его ума поражают. Суждение и синтез – уникальны. Он глубоко всё понимает. Его выводы прекраснее даже того, что он знал или творчески опытно пережил, погружаясь в тайну правды и жизни.

Широта охвата реальности потрясающа. В нем есть место всему – в уме, но гораздо более в сердце. Он космический, универсальный и сверхъестественный человек. Его присутствие всегда овеяно безопасностью и силой. Добросовестный и смелый. Бесстрашный. Мужество и сама инициатива – вот кто он. Молодость и свежесть. Творческий и разрушительный. Преисполнен жизни.

Преданный делу и новатор. Веселый и глубокий. Носитель смысла.

У него глубочайшее родство с седой древностью, традицией; сильная связь с тем, что далее, чем мы, от Эсхатона. Боец нашего времени и его победитель. Уникальный. Неповторимый. Исполненный свободы.

Его ощущение истории поразительно, чувства святых отцов убедительны в его опыте сопереживания им, богословское равновесие необычно, редкие познания в философии. Это знаток даже самых потаенных деталей Истины и ее сокровенных тайн.

Чувства святых отцов убедительны в его опыте сопереживания им, богословское равновесие необычно

Совершенно неважно, где он родился; как и чему он учился, куда путешествовал, сколько книг прочитал и даже написал. К счастью, он ни на кого не похож. То, что он делает, неизменно не похоже ни на что – и это ни к лучшему, ни к худшему. В нем есть добро и величие. Это по-настоящему великий человек.

Он всегда говорит о Тайне Божественного Воплощения. Христос – совершенный Бог и совершенный Человек, Богочеловек. Исходя из этого, всё в жизни чрезвычайно божественно и при этом крайне человечно, и более того: и то и другое совместимо – спо-кой-но.

Сердце, переполненное добротой, готовое к величайшей жертве. Его друзья – те, на кого нападают, их забывают, обнажают, обвиняют, глумятся над ними. А он… Ученый такой же редкий, как никто, общительный, как никто. Его друзья – дети. Он сам ребенок. Мудрость старика, простота ребенка. Он состарился и остался ребенком. Он принимал Царство Божие как один из этих малых сих (см.: Мф. 18: 4–6). Он становится всем для всех и делает все для «наименьших братьев Господа».

На вид дикарь, а в душе святость. Без изящества в образе, полон благодати и красоты внутреннего человека. Изобилие любви и абсолютно бесплатно.

Мы благодарим его.

Перевод с сербского Милосавы Церович
Подготовила Ольга Орлова