Главная > Журнал > Бог и человек > Под крыльями двух преподобных

Под крыльями двух преподобных

Мария Чебан

Распечатать

Нелюбовь к святым местам

Так получилось, что я не люблю святые места. Паломничества, монастыри, экскурсии с ничего не говорящими мне именами и датами, «в этом храме можно подать записочки, а в том – взять просфоры» – все это не вызывает у меня радости. Когда я с подростковой решительностью говорю об этом на православных застольях, то мои бедные собеседницы почтенных лет испуганно замолкают и сдерживают в себе скорбно-сокрушенный вздох о моей заплутавшей душе.

Я, жалея о своей резкости, утешаю их вполне благочестивой историей о том, как, слушая в детстве аудиоспектакли про дивеевских сестер, хотела уйти в монастырь. Мой муж тоже вспоминает, как в девятом классе, прочитав дневник оптинского послушника, объявил своей семье о решении стать монахом, но, увидев их слезы, великодушно передумал. «Передумал? Как жаль. Может, однажды сбудется…» – вздыхают прихожанки о несостоявшемся монашестве моего мужа. Я тоже вздыхаю и думаю, какой вариант они имеют в виду…

Так получилось, что я всю жизнь живу в святых местах. Восемнадцать лет в окна моей комнаты заглядывали деревья желанного и закрытого для паломников Сарова, а теперь уже шестой год я слушаю колокольный звон в Сергиевом Посаде. И, вопреки нелюбви к святым местам, люблю эти два похоже-непохожих города всей душой.

Но когда мне говорят: «Как тебе повезло родиться на земле преподобного Серафима!» – то я почему-то сержусь и начинаю рассказывать про изобретенное в Сарове ядерное оружие. Когда мне говорят: «Какое счастье учиться в келии преподобного Сергия», – то я снова сержусь и пишу тексты с провокационными названиями вроде «Проблемы духовного образования». Но будьте уверены: если кто-то начнет мне говорить про атомную бомбу и семинарские проблемы, то я сердито достану из словесного кармана множество противоположных фактов.

Наверное, моя сердитость вызвана неуклюжей любовью. Нет, не к бессмысленным спорам ради споров. А любовью к личному, к сердечному, к сокровенному. Мне по-детски хочется отвоевать право на какие-то особые отношения, сказать: «Это мое родное, как вы можете любить это больше меня? Ведь я, а не вы, поливала эту землю слезами труда и любви. Не претендую на заметенные снегом Соловки, парящий над морем Афон и плавящийся под солнцем Иерусалим. Оставьте мне два моих города, снимите с них ярлыки, притягивающие праздных зевак. Не гладьте неприрученные улицы своим взглядом».

Наверное, именно такую сердитость испытывал старший брат, глядя на объятия отца и своего блудного брата. И я, предупрежденная, но не внявшая предупреждению, строю ненужные заборы и говорю неуместные глупости на застольях… И сегодня я, пересиливая свою напрасную сердитость, говорю: «Добро пожаловать в дорогие моему сердцу Саров и Сергиев Посад». Говорю, и мне становится легко. Потому что так я обретаю братьев и сестер, которым могу рассказать о своей любви.

Город детства

– У нас на ногах шесть пальцев, а в нашем лесу растут огромные радиоактивные грибы.

Примерно такие страшилки о своем городе десятилетняя я рассказывала в летнем православном лагере. Ребята, наивно открыв рот, верили каждому моему слову, ведь как иначе объяснить строгих солдат с овчарками, охраняющими «зону»?

Снаружи закрытые города окутаны суровой романтикой бункеров и секретных лабораторий. Они приветствуют незнакомых автомобилистов, неудачно решивших сократить дорогу, шипами колючей проволоки. Но внутри этих городов течет спокойная жизнь, не нарушаемая шумом автомагистралей и скандальных статей о преступниках.

Пока я жила в Сарове, я не ощущала его особенной атмосферы. Так, находясь в квартире, мы «принюхиваемся», перестаем замечать цвет обоев и размеры стола. А потом после длительно отъезда с удивлением понимаем: обои-то в крапинку! А стол… Неужели он растет вниз?

Сейчас я знаю, что Саров пахнет лесом. Жилые районы соседствуют с парками, а в окнах многоэтажек отражаются рыжие стволы вековых сосен.

– Эти деревья видели батюшку Серафима, – рассказывала мне мама в далеком детстве. – А кушал батюшка сныть, – добавляла она, и мы собирали и тут же аппетитно съедали вкусные зеленые стебельки.

Не знаю, ел ли преподобный Серафим сныть, но его присутствие в Сарове было для меня ненавязчиво-очевидным. Я знала: это – его любимый храм, в который он мастерил деревянный иконостас, а здесь он молился на камне, а по этой дороге его мощи нес на своих плечах император Николай II. Конкурс «Серафимовский учитель», конференция «Серафимовские чтения», православная гимназия имени преподобного Серафима – его имя освящало и места, и образовательные проекты, и культурные мероприятия.

Пока что мое описание вполне соответствует статусу «святого места», но сейчас начнутся внешние нестыковки, которые казались мне обыденностью. Пока в 15 километрах от Сарова ревностные христиане скупали дивеевскую землю в ожидании последних времен, большинство моих товарищей не имело о преподобном Серафиме и христианстве ни малейшего понятия. Их научная образованность соседствовала с вопиющим религиозным невежеством.

«Вера и знание», «религия и наука» – примерно такая повестка дня будет вечно актуальна для Сарова. Это отражено даже на его гербе, причудливо сочетающем колокольню и атомное ядро. Саровские дети получают прекрасное школьное и внешкольное образование, занимая призовые места областных олимпиад и поступая в престижные столичные вузы. Саровские взрослые трудятся на градообразующем предприятии ВНИИЭФ, где выковывают атомный щит России и делают множество других интересных, важных и совершенно непонятных моему гуманитарному уму дел. Многие из них имеют высокие зарплаты и соответствующие степени секретности, не позволяющие выезжать за границу и рассказывать о своей работе. Обобщая, можно сказать, что саровский человек – успешный человек. А теперь попробуйте ответить на вопрос: «Зачем успешному человеку Бог?..»

«Вера и знание», «религия и наука» – примерно такая повестка дня будет вечно актуальна для Сарова

Когда я родилась, Саровский монастырь был лишь воспоминанием. В храме преподобного Серафима располагался театр, в монашеских корпусах – детская поликлиника, а колокольня была увенчана телевизионной антенной. Два величественных собора были беспощадно взорваны, монашеские захоронения погребены под слоем пыли и камней. За 23 года моей жизни было восстановлено и построено около 10 храмов. Здания были отвоеваны, но война за человеческие сердца продолжается, и я бы сказала… Но не скажу. Потому что легко критиковать и трудно делать. Потому что результат невозможно измерить сухими цифрами статистики. Потому что, даже если цифры сообщат что-то печальное, я буду надеяться, что где-то совсем рядом, за углом нового года, прячется чудо встречи человеческих душ со Христом.

Саровские храмы нельзя назвать наполненными, а Саровский монастырь, состоящий из трех монахов, – многочисленным. Но зато саровская вера – глубоко осмысленная, спокойная и вдумчивая, разумно-интеллигентная, осторожно подбирающая слова для полемики с атеизмом. В Дивееве вера противоположная: горячая, эмоционально-народная, деятельная и порой иррациональная. Духовные канты, закрашенные штрих-коды, отказ от паспортов, не учащиеся в школе из-за грядущего апокалипсиса дети – все это вызывало во мне непонимание и протест. Наверное, сейчас во мне нашлось бы больше любви и понимания к иному виду благочестия, но тогда я была категоричной и, хоть Дивеево было в 15 минутах езды, редко навещала это святое и непростое место.

Я перечислила много саровских особенностей, оставив напоследок самую главную для меня: Саров – город моего детства. А значит, на улице Менделеева есть квартира, заваленная моими детскими игрушками. И дверь этой квартиры открывают мои родители. Папа крепко обнимает меня при встрече, а мама уже разогревает еду и спешит приготовить мне спальное место, застелив матрас свежими простынями. Сестра рассказывает про свои новые проекты, а брат расставляет шахматы, чтобы сыграть со мной вечернюю партию. Вокруг обои в крапинку, а стол и правда растет вниз.

Саров – город моего детства. Поэтому я люблю его абсолютно и безусловно. Каждое место мира я сравниваю с ним и, найдя что-то схожее, счастливо улыбаюсь. И, принимая его особенности, противоречия и сложности, я принимаю саму себя. Потому что я – дитя своего мира, и в моих глазах навсегда отразился саровский лес.

Город юности

До поступления в Регентскую школу, расположенную на территории Троице-Сергиевой Лавры, я была в Посаде лишь один раз и, признаться, не помню с того первого свидания практически ничего. Мне было неважно, как он выглядит и какого цвета его глаза (синие с золотыми звездами, как я узнала потом). Я полюбила его до встречи по самой простой и одновременно загадочной причине: почувствовав его дух через людей. В моем храме служили добрый батюшка, певший в хоре отца Матфея (Мормыля), и красивая матушка, нежной рукой рисующая в воздухе лаврские напевы. Их отношения к богослужению, прихожанам и друг другу хватило, чтобы я, мысленно перебрав разные варианты поступления, сказала: «Хочу туда, чтобы стать такой».

Я полюбила Посад до встречи по самой простой и одновременно загадочной причине: почувствовав его дух через людей

«Такой» я, конечно же, не стала, потому что в мире, полном разнообразия, не бывает двух одинаковых судеб. Да, я тоже встретила своего мужа в Сергиевом Посаде и с нами также свершилось чудо любви, родительства и священства, но наша сказка оказалась другой: с отличным сюжетом, в иных оттенках, с непохожими радостями и трудностями. Но я очень надеюсь, что мы тоже, сами того не замечая, впитали лаврскую традицию и сможем дарить ее благоухание своим прихожанам, певчим и всем, кто встретится на нашем пути.

Приехав в Посад на учебу, я посмотрела на него со скептическим любопытством. «Мое сердце занято Саровом, но ты можешь попробовать меня удивить», – сказала я ему, и Посад, рассмеявшись колокольным звоном над дерзкой 18-летней девочкой, с небрежной легкостью начал завоевывать мое сердце.

Конечно же, самое удивительное место Сергиева Посада – Лавра. Если саровский монастырь восставал из пепла на моих глазах, то здесь, несмотря на советские гонения, сохранялась и развивалась особая и прекрасная традиция. Эта преемственность от старца – к послушнику, от преподавателя – к семинаристу, от преподобного Сергия – ко мне, вызывала робкое и радостное недоумение. Именно поэтому, впервые стоя у раки с мощами в качестве студентки Академии, я думала: «Неужели я имею право быть здесь, в святая святых?»

До Посада я никогда не видела и, наверное, не увижу столько православной молодежи: мыслящей, ищущей Бога, благородно-красивой внешне и внутренне. Хорошо зная, что такое «религиозное одиночество», я впервые почувствовала себя не гонимой девочкой со странными взглядами, а частью могучей и торжествующей Церкви. Квинтэссенцией этого чувства стало лаврское пение, впервые услышав которое невозможно не испытать душевные и физические мурашки восхищения.

Посад удивил меня и просто потому, что был другим. Так ребенок, считавший свою семью обычной, вырастает и узнает, что мир – большой, а его семья отличается от всех других. Саров имел четкие границы; Посад оказался лоскутным одеялом разноцветных островков-районов. Жители Сарова читали книги и ездили на дорогих машинах; мои посадские соседи носили резиновые сланцы, играли в домино и пили водку посреди двора. Гудок поезда раздавался в Сарове один раз в день, тогда как в Посаде поезда проносились по железным путям каждые двадцать минут.

Города детства даются авансом по праву рождения. Родители дарят нам знакомства, протаптывают тропинки в парки, записывают нас в кружки. А города юности покоряются, как неприступные крепости. Мы приезжаем в них чистыми листами: без связей, без знания местной географии, без какой-либо репутации. Это трудно и захватывающе ново. В первые месяцы, когда ищешь нужные магазины и заводишь первых друзей, все кажется инопланетным, космическим. А потом ты осваиваешь новое пространство, делаешь его своим и… обретаешь второй дом. Так и Посад, не сразу, но стал мне родным. А как иначе? Ведь в нем я погружалась в горячо любимый мир церковного пения, ходила на первые свидания, давала брачные обеты, искала съемную квартиру, вставала на учет в женскую консультацию, ждала рукоположенного мужа из храма, писала книги.

Сергиев Посад – город моей юности. Я люблю его привередливо-критически и благодарно-ностальгически. Ведь именно здесь я повзрослела, увидела широту мира, совершила жизнеопределяющие выборы. Лавра стала моей духовной родиной, а преподобный Сергий – вторым святым, взявшим надо мной шефство.

Любовь к земным отечествам

Так получилось, что я не люблю святые места, потому что вкладываю в слово «любовь» слишком глубокий смысл. Я испытываю к ним интерес и симпатию, но люблю я только два святых места – Саров и Сергиев Посад.

Преподобные Серафим и Сергий! Спасибо, что подарили мне мои любимые города. Без ваших святых трудов эти места остались бы непроходимым лесом, но посмотрите, какие многочисленные плоды созрели на посаженных вами деревьях! Тысячи людей живут, любят и ищут Бога в основанных вами мирах. И я, в каждом храме с радостью встречая ваши узнаваемые из тысячи лики, прошу: «Помолитесь обо всех нас Христу. И пусть наша любовь к земным отечествам станет лишь предвестницей любви к Отечеству Небесному».

Мария Чебан 9 февраля 2022

Издательство
Сретенского монастыря