Любое богослужение невозможно представить без трех главных составляющих: священнослужителей, прихожан (литургия в переводе с греческого означает «общее дело») и клироса. Регент Молодежного хора Сретенского монастыря, выпускница Московской консерватории им. П.И. Чайковского матушка Ангелина Пигарь уверена, что хор – нерв службы, краеугольный камень и если ваша личная молитва не резонирует с клиросом, то это повод искать другой храм.
|
– Ангелина, сначала был Господь и ваше желание послужить Ему голосом, или сначала была музыка и потом, в процессе, вы пришли к регентскому послушанию?
– Я родилась в замечательной семье священника, и так сложилось, что именно в том храме, в котором служил и служит мой папа, была детская церковно-певческая школа. Моя жизнь неразрывно связана именно с церковным пением, и я не помню такого момента, когда я не пела или не слышала церковного пения. Я даже была крещена на клиросе – так сложилось, потому что основной придел храма был на ремонте.
Я с самого детства не разделяла музыку и церковное пение. Так что первая моя музыка – церковное пение, и именно оно меня всегда вдохновляло. У меня хорошо получалось, поэтому мне захотелось более глубоко изучать музыку.
Мне невероятно повезло с учителями – я мало знаю людей, которым так повезло, как мне. И я моим учителям благодарна, до сих пор поддерживаю с ними живое общение. Мои какие-то достижения – это их заслуга.
– А консерваторское образование не предполагало некий отход от церковных канонов пения, или это всё взаимосвязано, всё в одном русле?
– Хоровое пение – у нас в Москве, по крайней мере, – корнями своими связано с Синодальным училищем: хоровое отделение консерватории выросло из Синодального училища. Когда после революции Синодальное училище должны было закрыть, Александр Дмитриевич Кастальский предложил «перенести» училище в консерваторию – сделать его хоровым отделением Московской консерватории. Так что все традиции синодалов остались у нас, и любой человек, причастный к Московской консерватории, чувствует и свою причастность именно к синодалам.
Лучшая музыка – это хоровая музыка, а среди хоровой музыки лучшее – это духовное
Я училась у профессора Льва Зиновьевича Конторовича, человека верующего, и он всячески мне помогал, меня поддерживал, так как сам живо интересуется духовной музыкой. Я искренне считаю, что лучшая музыка – это хоровая музыка, а среди хоровой музыки лучшее – это духовные песнопения.
|
– То есть вы изначально выбрали лучшее из лучшего…
– Да. И мой хор – это моя семья, я с ним выросла, там родные мне люди. Их невозможно не любить. И для меня хор – это не работа, а служение.
Когда сюда, в Сретенский монастырь, приходят люди, которые стремятся научиться церковному пению, мне очень хочется им помочь. И мне радостно, что Господь послал мне вот это служение – Молодежный хор.
– Случается так, что на клиросе поют люди с консерваторским образованием, но неверующие. Как я понимаю, для вас такого варианта вообще не существует. Вы не берете людей, которые просто хорошо поют, но в Господа не веруют…
– Наш хор состоит из верующих людей, все они причащаются. На регентском съезде Святейший Патриарх Кирилл говорил, что сейчас действительно существует такая проблема, так как открывается много храмов. Но чтобы встать на клирос, нужно этому учиться. И это не просто пение: клирос – особое место, приближенное к алтарю.
Конечно, нередко бывает так, что настоятель стоит перед выбором: либо три благочестивые бабушки, либо кто-то из музыкально образованных молодых людей, которые сейчас спели раннюю Литургию у него, в православном храме, а потом пошли петь к католикам, и не всегда выбираются бабушки. К сожалению, это большая проблема, и ее надо решать.
Поющие на клиросе должны понимать, что они находятся за главным действом на земле – за Литургией. Ангелогласность, а люди, стоящие на клиросе, уподобляются ангелам, молитва, которую несет церковный хор, непременно должна быть. Отрадно, что сейчас многие видят эту проблему и стараются ее как-то решать.
Люди, стоящие на клиросе, уподобляются ангелам, и молитва у них непременно должна быть
То, что в Сретенском монастыре несколько хоров, что к церковному пению молодежь привлекается – это так чудесно, это то, чего всегда не хватало. И мне радостно, что это есть.
– Вы успеваете молиться в то время, когда стоите на клиросе?
– Да, да, да. Пение и молитва – абсолютно неразделимы. Конечно, бывают какие-то моменты, когда нужно «выключиться», открыть Октоих, Минею или Триодь…
Понимаете, хоровое искусство – это синтез искусств, это не только музыка, но еще и текст, священные слова. И в таком синтезе это искусство сложное и возвышенное. Подходить к нему нужно именно так. И мне кажется, что петь и молиться одновременно куда проще, чем просто стоять и молиться.
– Вы – регент, вы должны следить за ходом службы, управлять певчими и сама молиться. Три точки внимания одновременно. Успеваете?
– Это, конечно, не сразу пришло. Но я регентую – хотя это странно прозвучит – с 11 лет. В нашей церковно-певческой школе все дети пробовали регентовать. Мне же этого особенно хотелось, потому что две мои старшие сестры регентовали.
– Получается, что у вас традиция семейная?
– Да. Мне очень хотелось регентовать, а так как мне очень хотелось, то это стремление помогало преодолевать себя, преодолевать страхи, ведь это очень страшно – стоять перед хором, особенно перед хором, певцы которого старше тебя. Существует некоторый психологический момент, ты думаешь: «с какой стати эти люди должны под тебя петь?» Особенно если тебе 11 лет. Приходилось с собой работать, я сама себе объясняла, почему я этого хочу; мне и мама объясняла – у нас были с ней беседы. Мне самой надо было понимать, зачем мне это нужно. Зачем? Очень хотелось именно вдохновлять людей на пение, молиться вместе с ними, молиться через свою музыку, свое песнопение.
Мое становление как регента было растянуто на несколько лет, и постепенно я пришла к такой свободе: мне не сложно совмещать и регентство, и молитву, и любовь к людям, которые стоят передо мной.
– Вспомните, пожалуйста, свой первый опыт: вот вы встали на клиросе перед хором, вам 11 лет. Что это были за чувства?
– Это была сугубая ектения на Литургии в моем родном храме Казанской иконы Божией Матери в Узком. На первых двух прошениях я очень испугалась, даже хотела уйти. На третье прошение хор спел замечательно, видимо, я как-то поняла, что делать, и к последнему прошению они уже так хорошо пели! А сначала было страшно, не получалось… Но к концу-то как прекрасно пели! И я ушла с таким чувством, что если пробовать-пробовать-пробовать, то всё получится. Наверное, хорошо начинать с сугубых ектений.
– А как вы оказались в Сретенском монастыре?
– В Сретенской семинарии учился мой супруг. Это место тронуло мое сердце.
|
– Вы, будучи дочерью священника и став матушкой, наверное, предполагали, что у вас будет именно такой путь? Сложно вас представить в какой-то другой ипостаси. Это – ваше.
– В том, что это получилось, несомненно, заслуга замечательных учителей, без них я, может быть, вообще никогда бы не поняла, что мне это нужно и мне это нравится. Одно дело – просто стоять и петь, другое дело – понять, что ты хочешь стоять перед хором и вдохновлять других людей на молитву, делать так, чтобы они приходили и славили Бога, – это немножко разное, и без моих любимых наставников я бы никогда этого не смогла достичь.
Дирижирование – это обмен. Помнится, когда мой сыночек был еще совсем маленький, я очень утомлялась за день, а занятия-то с хором были вечером, и вот я приезжала уставшая в монастырь, заходила в аудиторию – и когда видела эти лица, у меня открывалось второе дыхание, мне хотелось все-все-все им дать. Горящие глаза людей, которые хотят петь во славу Господа,– это так заряжает! И хочется все то, что я от других собрала, отдать им.
– Выбирая то или иное песнопение, ориентируетесь на клирос, учитываете, что бы певчие хотели исполнить? Как происходит взаимодействие в таком творческом моменте?
– У меня всегда есть в голове драматургия. С музыкальной точки зрения Литургию можно сравнить с кантатно-ораториальным жанром, и должно быть подобное взаимодействие, как у солиста и хора в оратории – они же не отдельно друг от друга существуют. Например, священник говорит на какой-то ноте, а мы должны подстроиться под него. Эта единая линия, единая композиция обязательно должна быть.
Священник говорит на какой-то ноте, а мы должны подстроиться под него – это единая линия, единая композиция
У меня может быть определенное пожелание, как петь, но уже где-то после мирной ектении я могу понять, что все, что я придумала, совершенно сегодня не пойдет. Например, я хотела что-то такое утонченное, а хор поет так громогласно и торжественно… В процессе я что-то меняю, отхожу от того, что хотела.
Иногда есть выбор, и тогда очень интересно спросить у хора, что бы они хотели спеть, хотя это очень опасно. С хором вообще очень опасно советоваться: певчие очень много вариантов начинают предлагать… Это нормально: все люди разные. Но всегда принимаю окончательное решение я, потому что я вижу, в каком сейчас состоянии, в каком сейчас певческом тонусе хор.
– Кто ваш любимый композитор?
– Это очень сложный вопрос. Много музыки очень разной. Из композиторов светских, хотя первого мне трудно назвать светским, это Бах – вершина всего. Бах, Бетховен и Рахманинов. Конечно же, я очень люблю Чайковского и Свиридова. Всенощное бдение Рахманинова – мое любимое произведение из всей духовной музыки. Среди композиторов, которые, скажем так, видели свое призвание в духовной музыке – музыке для богослужения, это Кастальский однозначно, Павел Григорьевич Чесноков.
А еще мне очень нравится то, как работали с обиходом наши регенты, особенно архимандрит Матфей (Мормыль).
|
– Всенощное бдение Рахманинова очень сложно для понимания, это высочайший уровень.
– Несомненно. Такие сочинения открываются спустя время, спустя несколько прослушиваний и после детального изучения. Мне кажется, что любой русский человек, зная, что у выдающегося русского композитора Рахманинова есть выдающийся шедевр – Всенощное бдение, должен с ним познакомиться и не сразу принимать какое-то решение. Например, услышали «Ныне отпущаеши» – это любимый номер из Всенощного бдения самого Рахманинова – и у вас мысли: «Что это тут солист поет? Зачем?»… А тут так специально сделано, потому что «Ныне отпущаеши» – это же прямая речь, это обращение старца Симеона ко Христу, это речь одного человека, и поэтому Рахманинов поручает ее солисту. При этом использует древний киевский распев. Но как он это делает! Тут совершенно другой уровень подхода к осмыслению текста, тут глубина, а то, как композитор басы уводит до самой-самой низкой ноты, – это же символ ухода человека. Можно перечислять и перечислять огромное количество деталей в «Ныне отпущаеши». Эти покачивания – они вызывают и скорбные чувства о том, что человек уходит, и, наоборот, мы видим, как Симеон держит Христа и покачивает Его. Можно придумать очень много образов только про «Ныне отпущаеши». И если человек знает это, то музыка совершенно по-другому слушается.
– Есть три составляющие богослужения: священство, которое служит в алтаре, клирос, естественно, и прихожане. Я, как прихожанка, захожу в храм, мне очень нравится батюшка, мне очень нравится храм, мне очень нравятся иконы, мне там хорошо, но я слышу клирос – он мне не нравится, и я больше в этот храм не приду. Так не должно быть?
– Хор – это нерв службы. То, как поет хор, – это краеугольный камень. Хор символизирует и доносит вашу личную молитву. Изначально, в первые века христианства, когда Церковь была в катакомбах, не было никакого хора. Народ – это и был хор. Грубо говоря: на возглас «Господу помолимся» все отвечают «Господи, помилуй» – так было изначально. Это целая история, как всё стало другим, как появился хор. Но в любом случае народ не просто стоит и слушает хор, а он вместе с ним стоит и молится, он возносит свои молитвы через хор, через эту ангелогласность молитва восходит к Богу. И естественно, если вы не воспринимаете по какой-то причине такую молитву, это неприятно, и это неправильно. Молитва должна идти легко. И если звучание хора вам не близко, то это повод обратиться к другому храму. Если, конечно, не такая ситуация, когда это единственный храм, который вам доступен.
– Я так понимаю, что я, прихожанка, должна быть созвучна клиросу и клирос должен быть созвучен мне. Он «озвучивает» мою молитву?
– Конечно! Вы должны быть частью клироса, и нет ничего плохого в том, что иногда что-то не по душе. Это абсолютно нормально. И слава Богу, у нас есть выбор.
С Ангелиной Пигарь
беседовала Наталья Шатова
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.