Театр и вера: общая радость и общее дело

Беседа с Аллой Плакатиной

Алла Плакатина – профессиональная актриса, педагог, режиссер. Поставленный ею в рамках работы «Школы радости» спектакль «Сказка о принце Фредерике» понравился детям и взрослым и имел большой резонанс. Сейчас импровизированная театральная труппа «Школы» под руководством Плакатиной пробует силы в других интересных проектах. О театре в своей жизни и о своем пути к храму Алла рассказала нашему корреспонденту Наталье Крушевской.

Алла Олеговна, вы имеете актерское образование, успешный опыт работы в профессиональном театре и одновременно участвуете в самодеятельных постановках в приходских воскресных школах. Как вам удалось совместить, казалось бы, противоположные сферы – храм и театр?

– Они оказались вполне совместимы. С Божией помощью и по желанию человека. Конечно, театр – понятие неоднозначное, как и само слово «искусство» (от «искус»). Смотря как его применить. Для меня «актерство» есть некая наука о человеке. Ну а когда мы читаем литературу, изучаем автора и его произведение? Мы имеем опыт героев, так или иначе начинаем с ними взаимодействовать. Насколько это безопаснее, чем актерство, – не знаю. Все зависит от того, какую книгу держим в руках и каково наше личное отношение, какие выводы делаем. Бывает, кто-то почитал Толстого – и пришел в храм, несмотря на отлучение самого Льва Николаевича от Церкви. А, например, мой однокурсник по Нижегородскому театральному училищу по имени Вася позже поступил в Петербургский театральный институт, учился на курсе у знаменитого режиссера Льва Додина, был принят в Малый драматический театр и репетировал «Братьев Карамазовых». Однажды Вася сидел-сидел на репетиции и вдруг сказал: «Если бы они все друг друга любили, все было бы по-другому». И после этого Вася встал и ушел из театра… в Оптину пустынь. Теперь он монах Софроний в монастыре Тихона Задонского. Был иеродиаконом, возможно, теперь уже иеромонах. Может быть, и не столь простым был Васин путь, как в этой актерской байке, но факт, что и из актерской среды люди уходят на церковное служение. Да, в этом случае совместить невозможно. А есть актеры, которые продолжают свое дело и не скрывают своей веры, стараются нести доброе, светлое и вечное.

Так что если мы скажем, что театр есть понятие непристойное, тогда, наверное, не будет у людей альтернативы, кроме как смотреть нечто развлекательное. Хотя и развлекательное может быть вовсе не пошлым! Кстати, я была на одной из встреч с владыкой Тихоном (Шевкуновым) и задала ему вопрос по поводу того, стоит ли православным верующим людям заниматься искусством и «продвигать» это искусство, и владыка определенно сказал: да, конечно. Потому что если в этой сфере культуры не будет никого из православных, то и ценности ее будут совсем другими. И если мы говорим про нашу русскую культуру, про наших писателей-классиков, то в основном это верующие люди, ищущие Бога, и их произведения нас направляют по нужному пути. Поэтому и актерское мастерство для меня некий путь, поиск, попытка познания через драматургию. Прежде всего себя.

Православным людям надо заниматься искусством, иначе в этой сфере ценности будут совсем другими

Многие православные родители очень выборочно подходят к темам произведений, которые читают и смотрят их дети. Возможно, не все хотят, чтобы они примеряли на себя образы отрицательных героев. Вам приходится это учитывать?

– Что касается взрослого профессионального театра, там действительно есть «темные» места, ловушки для незрелого человека. А вот в театральной работе с детьми, мне кажется, меньше рисков. Как ни странно. Дети могут с помощью чужого опыта – драматургического и литературного – ступить туда, куда они не попадут в своей реальной жизни, или если вдруг сложится похожая ситуация, то они подумают, стоит ли туда идти. Здесь нужно подходить еще с точки зрения педагогики и психологии, не каждому ребенку можно предлагать ту или иную роль.

Если говорить о собственно театральной форме, то мне ближе игровой театр – когда есть ты и твой персонаж, и они не срастаются. Ближе к школе Михаила Чехова, а не Станиславского. Хотя, конечно, в чистом виде ни психологический театр, ни игровой не существует. Где-то они друг с другом перемешиваются, и точно рассчитать, как это произойдет, невозможно, это случается внутри человека. Но когда ты не теряешь рассудок и остаешься самим собой – то не вживаешься в роль. Есть легенда про Раневскую и молодую Маргариту Терехову, которая только поступила в театр Моссовета и говорит маститой коллеге: «Фаина Георгиевна, вы так замечательно играете. Скажите, пожалуйста, когда вы на сцене, вы забываетесь?» На что великая Раневская ответила: «Милочка, если б я забывалась, я бы упала в оркестровую яму». Забываться на сцене, конечно, нельзя. Детям это вообще не свойственно.

У вас есть свои особенные принципы православной театральной работы с детьми? Ведь это поле мало освоено… Чему-то удалось поучиться у коллег, или до всего доходили собственным опытом?

– Самый важный принцип – желание. Если человек, независимо от возраста, хочет быть на сцене, если чувствует в себе такое дерзновение – говорить со зрителем, – значит, он будет этим заниматься. А уже для этого нужно все остальное: своей речью заниматься, телом, как-то воспитывать себя определенным образом. То есть если ты «возвышаешься» на сцену, то ты должен сказать о том, что тебя волнует. А если просто покрасоваться – тогда это сразу видно и удачей никогда не заканчивается.

Если ты «возвышаешься» на сцену, то ты должен сказать о том, что тебя волнует, а не просто покрасоваться

Из детей я не пытаюсь делать звезд. Разбирая материал, определяем, что волнует персонажа, что происходит с ним сейчас, что мы хотим сказать, зачем мы это делаем. Вот такой научный подход. Разбор действий и мыслей героев, почему этот герой так поступает.

Самая первая постановка в воскресной школе, которую я увидела много лет назад на Рождество Христово, меня поразила. Я буквально обомлела: там отсутствовал как таковой конфликт. Был, действительно, дар Христу и всем, кто пришел посмотреть небольшой спектакль. Это совсем иначе, нежели в профессиональном театре. Ведь театр без конфликта не существует по своей сути! Он основа драматургии. Я стала искать подобные способы уже в своих дальнейших постановках. Не берусь формулировать как, но научилась справляться без конфликта.

Чужие спектакли на православную тематику, бывает, смотрю, но, честно говоря, далеко не всегда в восторге от того, что вижу. Часто елей, слащавость – это не радует.

– Расскажите о своем первом опыте постановки в воскресной школе.

– Он был удачным и запомнился. Надеюсь, не только мне. Но рассказывать надо издалека, сначала историю моего воцерковления. После Нижегородского театрального училища я поступила в Краснодарский молодежный театр. Мы ставили очень интересные произведения, спектакли, которые заставляют задумываться о жизни. Недалеко от дома, где жили артисты театра, был храм, и в праздники я туда ходила. Потом мы познакомились с моим будущим супругом Ярославом Минаевым, тоже актером. Стали вместе ходить в храм, решили соединить свои жизни, поженились. Позвали священника освятить комнату, которую нам дал театр. С такого вот бытового момента началась наша дружба с отцом Евгением Ивановым, клириком храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Батюшка, очень интересный человек, вел занятия с подростками в рамках движения «Братство православных следопытов» – организации российских юных разведчиков.

Как-то в воскресенье после богослужения священник, который освящал нам комнату, нас увидел и сказал: «Ну, артисты, будете с детьми спектакль ставить». Как это делать, мы не знали, были молодыми и бездетными, опыта общения с детьми не имели. И вообще казалось непонятным, как можно совместить театр и Церковь. Совершенно разные плоскости и пространства, как это можно «склеить»? Тем более что батюшка, когда мы только познакомились, спросил: «А вы знаете, как Иоанн Кронштадтский говорил про театр? – Позорище!». Но, тем не менее, Божией милостью удалось сделать небольшую сценку. Она посвящалась Дню Матери. Мы детей толком не знали, и они нас, все придумывали на ходу. Взяли за основу мультфильм про мамонтенка. Он у нас тоже отправлялся на поиски мамы, встречался с разными зверушками, а в конце сам мамонтенок и все эти герои поворачивались лицом к зрительному залу, кричали: «Вот моя мама!» – и бежали в зал, где сидели мамы, для которых разыгрывался этот спектакль, – каждый к своей маме. Это неожиданно для нас произвело очень сильное впечатление, мамы были счастливы, слезы радости текли рекой.

После первого удачного опыта мы прилепились к занятиям у отца Евгения, он приглашал нас в летний лагерь, в походы, когда дети вместе с родителями выезжали на «скаутскую тропу». Были посиделки у костра, общие интересные мероприятия. Параллельно мы продолжали работать в театре, оказалось – вполне совместимо. Потом мы с мужем переехали в Москву, а отец Евгений заочно учился в Троице-Сергиевой Лавре, приезжал на сессии, мы продолжали общаться, ездили друг к другу в гости – он к нам, а мы к нему в Лавру. И до сих пор дружим, уже много лет. Вот так происходило наше воцерковление – параллельно с театром.

Можно сказать, что три основных моих учителя в жизни: педагог в училище В.Ф. Богомазов (рано ушедший из жизни), главный режиссер моего первого Краснодарского молодежного театра В.Д. Рогульченко и протоиерей Евгений Иванов, который ввел нас с мужем в круг церковной жизни и в непосредственную работу с детьми. Сейчас отец Евгений – настоятель храма в честь Успения Пресвятой Богородицы в поселке Джубга Краснодарского края. Продолжает работу с детьми, проводит каникулярные лагеря, семейный отдых скаутского типа. У батюшки два родных сына, старший сейчас уже священник, отец Владимир (а когда мы познакомились, был Вовой одиннадцати лет). Младший сын Иван – студент, учится в Краснодаре. Еще у батюшки пятеро приемных детей.

– Как сейчас складывается ваша актерская карьера?

– Я работаю в Москонцерте, но основная часть моей жизни сейчас – это дети. Переехав в Москву, мы с мужем, опять же с благословения отца Евгения, начали ставить спектакли при храме Малого Вознесения. Потом я вела уроки в воскресной школе храма великомученика Георгия Победоносца Красногорского района, там мой муж уже на протяжении семнадцати лет помогает в алтаре. При храме священномученика Климента на Пятницкой улице я проводила мастер-классы по сценической речи и ставила сказки. Приглашали на несколько постановок в храм Всех святых на Соколе. Последние годы веду «семейную гостиную» и занятия в воскресной школе при храме преподобных отцев Киево-Печерских и работаю в школе при Алексеевском монастыре. Там сделали много спектаклей – военных, рождественских, по сказкам, даже пытались «Маленькие трагедии» поставить. Это было сложно, я не знала, как можно играть такое с детьми… ничего, сделали! Правда, взяли только «Моцарта и Сальери», частично сократили. А Пушкин потерпел!

Когда родились мои сыновья, был долгий счастливый период работы в воскресной школе храма Преображения Господня в Тушине. Семь лет мы жили замечательным маленьким коллективом, где дети сами писали сценарии, обрабатывали их, у нас была такая «кучка-могучка», родители-дети, которые были ядром, а все остальные участники праздников присоединялись. Но не было звезд и тех, кто сидел бы на задворках. Все дети творческие. Одна девочка, которая перестала ходить на наши занятия, потому что выросла и поступила в МГУ на журналистику, написала нам потрясающую сцену в пасхальную историю! Конечно, все потом разлетелись, каждый в свою жизнь. Недавно в праздник Покрова я совершенно неожиданно встретилась с одной из выпускниц, у нее уже трое своих детей. Мы обнялись и были очень рады друг другу.

– Она не сказала, что вы как-то повлияли на ее развитие?

– Нет. Об этом даже не думаю! Иногда мне кажется, что я вообще не имею права приходить и чему-то детей учить, потому что у меня самой куча проблем, которые я не могу в себе решить. Но уповаю на милость Божию. Я не учитель в плане духовного возрастания, стараюсь просто не быть грымзой гадкой, быть честной и открытой, насколько получается, в общении с детьми. А в плане профессиональном – стараюсь им помогать. Потому что ребенок может желать сыграть роль, но у него чего-то недостает: таланта, опыта, еще чего-то. Моя задача – чтобы он чувствовал себя успешным и чтобы у нас результат получился не ради одного ребенка, а ради общего дела – спектакля. И будет тогда общая радость от того, что получается, что есть результат объединения. Вот это, мне кажется, главное, что можно сказать о театре. Не важно, православный он или не православный. Очень важно общее дело. Ансамбль – как нам говорили, когда мы были студентами. Ансамбль – значит, никто на себя одеяло не должен тянуть. Это как мозаика. Вытащите из мозаичной картины несколько квадратиков – и будете видеть утраты. Поэтому каждый нужен, каждый ценен, и замечательно, когда дети начинают понимать, что они необходимы, даже если это совсем маленькая роль; каждая реплика важна – она дает свет, цвет всему нашему спектаклю.

Каждый ценен, и замечательно, когда дети понимают, что они необходимы, даже если это совсем маленькая роль

Был интересный случай: в Алексеевской школе, где я являюсь педагогом-организатором, мы делали спектакль «Снежная королева». Это большая постановка, заняты дети с 1 по 11 класс, и один мальчик, видимо, подсмотрел, как мы репетировали. Стал просить: возьмите меня в спектакль! Я говорю: прости, нет больше ролей, всех героев разобрали. А он: кем угодно возьмите! Я говорю: хорошо, будешь зайчиком. У него не было слов, но был костюм зайца, и он пропрыгал по сцене, когда маленькая разбойница приводит Герду в свой зверинец. Допрыгал до своего места и был счастлив. Так что я стараюсь не «резать», если дети хотят участвовать. Бывали педагогические промахи, когда, возможно, я была не права, не давая кому-то выступить, дети расстраивались, и я при виде детских слез тихо себя проклинала. Просила прощения, хоть и не виновата. А что делать! Мы же праздниками занимаемся, а что за радость, когда кто-то плачет. Сейчас стараюсь таких моментов не допускать, договариваюсь обо всем с артистами заранее.

– Главное, чтобы конфликтов с родителями артистов не было!

– Родители и дети, по существу, единое целое. Если родители не хотят «вкладываться» в общее дело, скажем, в какие-то костюмы, говорят: «А у нас нет, вы сами нам доставайте и делайте», тогда, наверное, отвечу: «Простите, но мы не сможем вас взять, мы вас любим, мы вас уважаем, ничего личного, просто не сможем вас обеспечить». У меня ведь нет пошивочного цеха, реквизиторского, каждый чем может, тем и участвует. Ну, и потом я против ситуации, когда «мы пришли, вот мы, дайте нам». Каждый должен сначала решить, что он сам может дать.

– Как вы находите нужную грань: с одной стороны, у вас работа на результат, а с другой – для детей весь смысл в процессе? Приходится на детей давить, требовать дисциплины?

– Стараюсь предлагать, ставлю задачу. Они должны эту задачу выполнить. Но, конечно, кричать и требовать от ребенка не стану. Я стараюсь подбирать такие пьесы, которые были бы знакомы и понятны детям и подросткам.

– А вам самой доводится чему-то учиться у детей?

– Учусь у детей их вниманию и серьезности. Они так трепетно волнуются, что хочется сказать: расслабься, это всего лишь игра! Да, ответственность, но мы же должны сделать это весело! Если ты даже на сцене умираешь, как Меркуцио или Ромео с Джульеттой, ты все равно от этого «ловишь» удовольствие. Смерть на сцене не смерть в жизни. В жизни это всегда катастрофа и трагедия совсем не театрального характера. То, что мы видим на картине, в фильме, музыке, театре, – это смерть другого качества. Да, человек может рыдать по поводу смерти собачки в кино, в человеке при этом что-то происходит – дело не только в жалости! Но реальная потеря домашнего животного – совсем другое.

Это всего лишь игра! Да, ответственность, но мы же должны сделать это весело!

– Наверное, дети, особенно девочки, воспринимают вас как старшую подругу, поверяют сердечные тайны…

– Подростковый возраст закрытый, особенно когда дети переживают внутреннюю переоценку ценностей. Они берегут свое личное пространство. Иногда, действительно, подходят с какими-то житейскими вопросами, «открываются». Но чаще им требуются не реальные практические советы, а просто доброе слово.

– Возможно, вы пытаетесь дать детям то, чего сами были лишены в детстве?

– Я абсолютно ничем не была обделена, хоть и родилась в простой советской семье в городе Богородске Нижегородской (тогда Горьковской) области. Мои бабушка и дед работали на местном механическом заводе. Дед был инженером, бабушка – экономистом. Папа тоже был инженером на механическом заводе, потом работал на других предприятиях. Моя мама безумно творческий человек, она хотела быть актрисой, но у нее в молодости не было такой возможности. Она из многодетной семьи, тринадцать детей, первые малыши умерли в тяжелые годы, остальные девять выросли, создали семьи. Сейчас из них уже многих нет. Старшая мамина сестра жива, теперь она инокиня Алипия; остались всего три сестры и младший брат. Мама жива, а вот мой папа уже второй год как почил.

Мамочка всю жизнь была очень музыкальной, вокруг нее складывались потрясающие сначала детские, потом подростковые, потом молодежные компании. Она в детстве жила в поселке одной из южных республик, куда в сталинские времена ссылались представители разных народов – греки, немцы, интеллигенты из Ленинграда и т.д. Мама рассказывала про руководителя замечательного кукольного кружка в их школе. Вообще преподаватели в школе были удивительные. Все это создавало почву для творчества и вообще интересной жизни. Мама пела в ансамбле, они много ездили с выступлениями, даже на телевидении их записывали. Она всегда интересовалась кино, собирала фотографии артистов. До сих пор очень любит музыку, литературу, театр. В моем детстве мама работала воспитателем в детском саду, а это тоже творческий народ. Праздники она и ее друзья устраивали на 8 марта и Новый год не хуже, чем «Голубой огонек» на ТВ! Только что без Гурченко и космонавтов. Но народ был потрясающе талантливый. Наряжались, сами шили. Энергетика удивительная! Праздники получались замечательными, я в детстве не видела особой разницы между концертами в телевизоре и в местном ДК завода искусственных кож.

Люди вокруг меня жили весело и радостно. Понятно, ужасы советского времени тоже где-то были. Но не рядом со мной. Мне повезло. Хотя я понимаю, что люди жили по-разному и то, что начиналось в 1917 году со лжи, не могло привести к свету и правде. Но мое детство было счастливым, мы много ездили, поскольку было много родни. У меня есть младший брат, он тоже человек творческий, любит музыку, хотя по роду своей деятельности от творчества далек. В моем детстве, конечно, были музыкальная школа (скрипка), художественная школа, там тоже работали потрясающие преподаватели, уровень этих педагогов ничуть не ниже московского. Это талантливые и великодушные люди, устремленные к творчеству. Благодаря Марине Анатольевне Сусоровой – сейчас она директор художественной школы – и ее коллегам богородские выпускники теперь работают и в столице, и на Западе.

Вот чего я в детстве была лишена, так это балета. Хореографического училища в Богородске не было, моя детская мечта стать балериной осталась мечтой. А когда в театральном училище я увидела в расписании занятий хореографию, классический танец – было такое счастье! Хотя когда встала к станку, поняла, что это совсем не то, что представляешь в раннем детстве. Но все равно я убеждена: ничего лучше классического станка для изящества и красоты люди не придумали. Сейчас возмещаю, хожу заниматься в хореографическую студию для взрослых. Я очень уважаю профессионалов в этой области, понимаю, что нужно иметь железный характер. Это такая дисциплина… Но мне важно в этих занятиях еще другое. Вот «отцы-пустынники и жены непорочны» удалялись от людей, могли уйти в раздумья – а в Москве особо не уйдешь, даже дома, мешает телефон. А тут я пришла на занятия – и занимаюсь, выполняю упражнения, это и физическая нагрузка, и работа головы. И для меня в некотором смысле аскетика.

– Вы ведь и сами проводите с учениками Алексеевской школы занятия по хореографии…

– Да, школа уже год работает дистанционно. Театральные постановки в этом формате мы не потянули: дети слишком долго находятся у экранов, потом еще за монитором домашние задания делают. Но я веду уроки хореографии. Актеры вам что угодно сыграют, хоть хореографа, хоть врача! И педагога в том числе. Конечно, пришлось подумать, как именно вести такие уроки, что ребятам предложить. Но сам предмет я считаю совершенно необходимым, по-моему, он должен быть в каждой общеобразовательной школе. Там и музыка, и мозг работает отлично. Знаете, те, кто говорит, что танцоры – глупые люди, глубоко ошибаются. Как раз наоборот.

– А что вам помогает отдохнуть, снять стресс?

– «Откупорить шампанского бутылку иль перечесть “Женитьбу Фигаро”»? Сейчас времени на отдых совсем нет. Понемногу смотрю что-то на ютубе, в основном из области культуры. Мне интересны люди истории наших современников, творческих людей, священников, их проекты, которые они реализуют в своих приходах. Пытаюсь читать книги – лежит у меня на столе несколько недочитанных и недоперечитанных. Иногда рисую. Это здорово, но меня хватает ненадолго, пока что-то не отвлечет.

Мне интересны люди – наши современники, творческие люди, священники, их проекты, которые они реализуют в своих приходах

– Дома приветствуют занятия живописью? Или ваши мужчины возмущаются: «Мы есть хотим, а ты тут, мама, с кистью сидишь»?

– Стараюсь кормить! Нет, они не против. Отчасти благодаря моим художественным порывам и сыновья-подростки, Василий и Тихон, иногда рисуют, им знакома творческая радость. Мы несколько раз вместе участвовали в фестивале «Рисуем Покровский собор». Это замечательное мероприятие: в один из майских дней центр Москвы превращается в арт-площадку, где собираются и художники-профессионалы, и любители самых разных возрастных категорий. Такое счастье – просто сидишь и рисуешь! Конечно, мы не занимаем никаких мест. Но в последний раз, когда мы участвовали, мне позвонили и пригласили на выставку, оказалось, профессиональное жюри отобрало туда картину старшего сына. Выставка в Историческом музее! Приятно, почетно и совершенно неожиданно, тем более что работа не представляет никакой художественной ценности, но оценили эмоциональное видение и образ. Чудо, что Вася сумел передать настроение момента. Позже все выставки проекта за десять лет повторили онлайн.

– В числе ваших проектов нет планов создания театральной студии при Сретенском монастыре?

– Если будут такие предложения, обязательно их рассмотрим! Это было бы прекрасно. Но… нужна финансовая поддержка. Потому что на одном энтузиазме театр долго держаться не может. И никогда не мог, ни в какие времена. Не зря же Немирович-Данченко со Станиславским сидели три дня в «Славянском базаре»: думали не только о творчестве, но и о бизнес-плане. И пока Шехтель строил безвозмездно Московский Художественный театр, придумывал зал, как сцена вращается, «Чайку» на занавес, Савва Морозов спонсировал проект реальными деньгами. Надо же было материалы откуда-то брать, из чего-то стулья и механизмы делать и рабочим, которые монтировали, платить. Всегда нужны средства на реквизит, костюмы, декорации; хочется, чтобы они были качественными. На что-то великое я не замахиваюсь, но стараюсь, чтобы было эстетично и в едином стиле.

– Алла, профессия артиста помогает в реальной жизни? Ну, мужа-коллегу вряд ли обманете, а вот детей и окружающих с помощью актерских приемчиков можете убедить что-то сделать?

– Я считаю, что в жизни надо оставаться честным и со своими родными, и с теми, с кем встречаешься. По-моему, это правильно. Когда спрашивают: «Вот вы актриса, вы в жизни играете?», хочется ответить: вот вы повар, вы, наверное, дома все время готовите? Или: вы уборщица, тоже дома, наверное, все время убираетесь? А когда меня хвалят за то, что получается на сцене, я в очередной раз говорю: «Спасибо моим учителям, и Господу Богу слава». Значит, я что-то усвоила в профессии и это работает, я могу заставить служить людям важные, как в математике, формулы моей профессии.

С Аллой Плакатиной
беседовала Наталья Крушевская

Алла Плакатина 27 марта 2021
Размер пожертвования: рублей Пожертвовать
Комментарии
Написать комментарий

Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.

Введите текст с картинки:

CAPTCHA
Отправить