Составитель этой книги – выдающийся иерарх Русской Православной Церкви, архиепископ Никон (Рождественский; 1851–1919). Долгие годы, будучи насельником Троице-Сергиевой лавры, он трудился на ниве книжного просвещения, и в 1885 году, еще в сане иеромонаха, опубликовал эту книгу, которую издательство Сретенского монастыря издает уже в пятый раз.
В поисках красоты поста
«Что ты думаешь о посте?» – спрашивают меня верующие и неверующие знакомые.
Вначале мне хочется спрятаться от этого вопроса дежурным «а при чем тут я, женщина в церкви да молчит, спросите у святых отцов». Конечно, не потому, что я достигла высот смирения, а потому, что этот вопрос обличает меня. Потом, сокрушившись об уровне современной церковной катехизации, я загораюсь идеей восполнить существующие пробелы актуально-молодежным текстом с благородным названием «О красоте поста». Но осекаюсь на полуслове, потому что описывать красоту, которую ты не познал, это лицемерие в двунадесято-фарисейкой степени. И, оставив попытки учить людей жизни, я просто смотрю в зеркало.
|
Наверное, единственным честным ответом на вопрос о посте может быть моя собственная история о том, какие посты и связанные с ними открытия были в моей жизни. Но вот беда: история эта не поучительная, не оконченная и совершенно бесполезная с катехизаторской точки зрения. Но в ней – жизнь, такая, какая она есть.
Когда я родилась, моя семья проживала период неофитства в самом благоухающе-жизнерадостном значении этого слова. Все, связанное с верой и храмом, казалось мне увлекательным приключением. Уже двухмесячной малышкой я на маминых руках участвовала в крестных ходах. В три года моей любимой игрой было целование и протирание от пыли многочисленных иконочек нашего домашнего иконостаса. Эту «благочестивую уборку» я могла проводить по несколько раз в день. Для шестилетней меня самым захватывающим чтением были жития святых. Причем не просто из тоненьких детских книжек, а из сурового двенадцатитомника святителя Димитрия Ростовского. Меня огорчало лишь одно: читая жития мучеников, мама пропускала описание их страданий. Она замолкала на самом интересном месте (да, у меня были весьма специфичные интересы), бежала глазами по строчкам и произносила вслух смягченную версию мучений и казни. Я мечтала вырасти и прочитать жития без маминых купюр.
|
Каким тогда был мой пост? Детским и наивным. Я ходила в храм по воскресеньям, по-деловому следила за свечками и убегала после «Отче наш» расставлять чашки в трапезную воскресной школы. Мы с подружкой хвастались друг перед другом списками грехов, которые старательным почерком переписывали из книжечки «В помощь кающимся». Не смея поднять глаза на чистый лик Христа, я сокрушенно рассказывала батюшке о съеденной колбасе, а потом, получив прощение, радостно бежала навстречу празднику.
В те годы пост был чем-то из сложного взрослого мира, чем-то не моим, чем-то из серии «однажды я это пойму». Зато праздники были моей стихией, и я проживала их со свойственным детям восторгом. Рождественские гуляния с колядками и вертепом, пасхальные куличи и ликующее «Христос Воскресе», пушистые вербочки и ледяная крещенская вода – все это наполняло меня радостью и благодарностью.
В 11 лет я попала на клирос, и моя вера начала становиться сложнее и вдумчивей. Центральной молитвой тех лет стала просьба: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я не ушла из храма». Я жадно собирала крупицы православных лекций, участвовала во всех видах околоцерковной движухи, с тоской рисовала кресты и загадочное «ХВ» на полях школьных тетрадей. Каждая запись в моем личном дневнике кончалась словами «хочу в храм». И дело тут не в каких-то высотах благочестия или святости. Мое «хочу в храм» расшифровывалось примерно так: «В храме служит добрый отец Лев, там поет тетя Алла, которая интересно жалуется на свою работу, и тетя Наташа, которая подвозит меня до дома на переднем сидении». Я – ребенок – была включена в настоящую взрослую жизнь. И в этой жизни у меня были своя роль и свое значение, я была нужна, я активно читала и пела, мне платили (смешную, но все же) зарплату, меня благодарили и любили. Чувство нужности, вовлеченности, личной ответственности, незаметное и благотворное влияние верующих людей – что еще нужно для счастливого взросления?
|
В эти подростковые годы я парадоксальным образом полюбила посты больше, чем праздники. Ведь в постах есть динамика и цель. В меру своих сил я карабкалась, сражалась, двигалась. И, забравшись на гору праздника, растерянно озиралась по сторонам. «А куда дальше? Неужели вот это вот всё?» – думала я. Мне было жаль ослаблять затянутый пояс, расставаться с постовой собранностью, с особой церковной насыщенностью жизни. Конец поста казался мне чуть ли не разлукой с Богом, потому что тогда я не смела думать о том, что Он присутствует не только в храме, но и в бренном мире и рутинных делах.
В подростковые годы я парадоксальным образом полюбила посты больше, чем праздники
Как я постилась? Импульсивно и непоследовательно. Накануне поста я торжественно убирала из шкафа все яркое, оставляя лишь черные юбки в пол. Старательно составляла плейлист с постовыми песнопениями. Взвешивалась (конечно, смысл поста не в похудении, но все-таки зафиксировать текущее положение дел было бы не лишним). Устраивала небольшую сцену на тему «какая школа, а кто же будет ходить на службы?», и, натыкаясь на спокойные папины напоминания о своих учебных обязанностях, трагично закатывала глаза. Отмахивалась от маминого «пожалуйста, помой посуду» и бежала в волонтерский центр, чтобы жертвенно и искренне помогать незнакомым людям. Давала Богу много торжественных обещаний, обязательно используя слова «никогда» или «всегда», а потом при первом же промахе разводила руками: «Не получилось, теперь стараться бессмысленно, продолжу жить по-старому». Поэтому обычно первый же день моего сухоядения заканчивался какой-нибудь вечерней шоколадкой, потому что не умирать же с голоду молодому растущему организму, верно?
|
Пишу со щепоткой иронии, но, если честно, я испытываю к тому времени и к той версии себя самые светлые чувства. Ведь благодаря этой первой неуклюжей влюбленности я пошла дальше.
Моим «дальше» была Регентская школа при Московской духовной академии. Вера вступила в переходный возраст критического осмысления, проверки на прочность старых авторитетов. Горячие споры, неожиданные открытия, столкновение с разнообразием церковных культур и традиций – все это оживило, всколыхнуло и перевернуло мой мир. Я узнала, что горячо любое мной пасхальное слово Златоуста написано не Златоустом, что первые христиане не имели понятия об Успенском посте, что батюшка не выходит из алтаря не потому, что отвлекся и заснул, а потому что читает тайные молитвы, что Богодухновенность Писания – незыблемого авторитета христиан – не такая очевидно-простая вещь, как казалось мне в воскресной школе. Одним из самых главных плодов этой напряженной внутренней работы стало мое решение сделать Евхаристию не редким праздником, а моей регулярной жизнью (за это, конечно, на каникулах я выслушивала в родном храме выговоры за впадение в ересь).
|
Как я постилась в годы учебы? Как и все. Ежедневные службы, многочасовые спевки, гречка с тушеной капустой в трапезной. Чувство усталости и голода, озябшие плечи под черным форменным платьем, подсвеченные прожекторами купола Лавры на фоне темного неба, громкое карканье монастырских ворон в 6 часов утра. Внутренний бунт от многочисленных обязательств, желание убежать в какую-нибудь непостную кафешку, скинуть неудобно-суровую часть христианства, оставив только то, что «про любовь».
Выпорхнув на свободу, я действительно смело и без сожалений сбросила с себя многое тяготившее: вечернее молитвенное правило, за неявку на которое наказывали послушаниями и длинными моралями, бесформенную рыбную котлету, вызывающую приступ дурноты и печали, сковывающее дирижерский жест синтетическое платье. Ломая универсально-безликие рамки, я знала, что рано или поздно придется создавать новые: подбирать свое молитвенное правило, пересматривать свое отношение к физическому и духовному посту, находить царский срединный путь, но принятие этих решений постоянно переносилось на благоприятное «завтра», а потом ожидаемо-удивительно наступила беременность. Весь Рождественский пост и по совместительству третий триместр я, запивая печенку гранатовым соком, поднимала падающий гемоглобин. По выходным муж-диакон пропадал на службах в Москве, а по будням муж-студент пропадал на кухне, где писал свой бакалаврский диплом. Из режима ежедневных служб я резко перепрыгнула в режим «хорошо бы дойти до храма в воскресенье».
Ломая универсально-безликие рамки, я знала, что рано или поздно придется создавать новые
Если раньше я выбирала храм по духу, священнику или пению хора, то теперь я стала обращать внимание на два важнейших критерия: служба должна начинаться рано утром (иначе разбушевавшийся во чреве младенец съест меня изнутри) и (пардон за столь анатомическую подробность) рядом должен быть туалет. Потому что, как оказалось, глубоко беременная женщина не может позволить себе роскошь уходить от туалета на несколько часов. А потом родился малыш и наличие туалета стало неважным, но зато критически необходимым стало наличие закутка для кормления и лавочки, потому что держать на руках своего тяжелого и пока что не стоящего на ногах богатыря я могла не больше 10 минут.
Как проходит мой пост сейчас? Мимо. То есть, пост происходит где-то и с кем-то в параллельной вселенной, где люди успевают смотреть на календарь и часы, а у меня происходит вхождение в материнство. Эта адаптация длится дольше и труднее, чем я могла бы представить. Слишком часто мой план-максимум на день звучит как: «Выжить». Или в расширенной версии: «Выжить с хорошим настроением и приготовить что-нибудь теплое». Пункты «сходить в душ в одиночестве», «поесть двумя руками», «прочитать главу из Писания» попадают в мой список нечасто.
|
Пока где-то в тишине храмов люди смиряют свое тело земными поклонами, мое тело кусают, дергают за волосы, царапают и едят. Пока послушник отдаленного монастыря по поручению старца поливает из решета засохшее дерево, я собираю за любознательным сыном раскиданную одежду и посуду. Праздники тоже не несут мне облегчения, потому что они рифмуются со словом «одиночество», ведь муж-священник в эти дни пропадает в храме до позднего вечера, и если служба совершается ночью, то я остаюсь одна в пустой квартире. Иногда, в моменты ностальгии по активной церковной жизни, я показываю сыну икону. Говорю: «Боженька». Целую. Он смеется и тянет свою ручку. Даю ему икону и тут же получаю ей по голове. Профессиональные уроки смирения с доставкой на дом – что еще нужно для духовного роста?
Профессиональные уроки смирения с доставкой на дом – что еще нужно для духовного роста?
«По-детски», «импульсивно», «как и все», «мимо» – не слишком жизнерадостные слова подобрались для описания моей постной биографии. Но я не унываю, потому что знаю: биографии пишутся долго. На каждом этапе жизни я учусь чему-то новому и по-своему иду к Богу. Клиросное послушание не хуже и не лучше, чем воспитание доверенного Богом человека. Аскетические подвиги не соревнуются с подвигом создания мирного семейного очага. Поэтому я стараюсь жить настоящим: охранять хрупкий детский сон, ждать с прихода мужа-священника и писать на телефоне ответ на прилетевший в сообщения вопрос: «Что ты думаешь о посте?..»
«Я думаю, что пост – шанс, которым можно не воспользоваться. Да-да, прям-таки можно. У тебя есть право сказать: "У меня полный аврал, давайте в другой раз". Звучит революционно, но на практике это случается постоянно и далеко не всегда из-за лени и нерадения (хотя, чего уж там, чаще именно из-за них). Авралы действительно бывают, как бывают и болезни, и трагедии, и потеря близких. Бог знает. Знает, почему ты не набираешь Его номер, почему плачешь ночью, почему не находишь в себе силы для поста. Он знает, Он любит, Он ждет.
Пост – это шанс, которым можно воспользоваться, несмотря на все обрушившиеся авралы. Можно, лежа дома с загипсованной ногой, наполнить свои наушники песнопениями, а сердце – молитвой. Если у тебя хватит сил сделать этот выбор, то жизнь наполнится новой глубиной. События станут перекликаться с церковными датами, а в стихирах будут звучать ответы на глубинные вопросы твоего сердца. Эти неслучайные совпадения будут наградой за твой труд.
Если у тебя хватит сил сделать этот выбор, то жизнь наполнится новой глубиной
Пост – это талантливо организованный и продуманный до мелочей марафон. В каждом кармашке постового адвент-календаря есть свое Евангельское чтение, свое песнопение, свой святой. Каждый – действительно каждый – сможет найти в многовековом опыте Церкви что-то свое, близкое по духу и интересам.
|
Пост – это личное дело. Каждый проживает его в меру своих сил, обстоятельств и талантов. Кто-то украшает свою душу тайными и не видными со стороны добродетелями, а кто-то, переполненный радостью, сияет для ближних и дальних. Один мой знакомый посвящал свой пост тому, чтобы помочь своим забуксовавшим в снежном коме учебы друзьям написать курсовые работы. Другой объявлял борьбу своей телефонной зависимости, а третий, напротив, давал обещание выставлять укрепляющие душу публикации каждый день.
Пост – это общее дело. Нам – разделенным – трудно это понять и пережить. Но не могу не упомянуть опыт одного подмосковного прихода, где священник обратился к пастве: "Грядет Петров пост. Исторически он создан для тех, кто не постился Четыредесятницу. К нам это не относится, и вроде как можно не поститься. Но в нашем храме беда: отец N. ушел из семьи. (Легкий гул в храме.) Давайте посвятим этот пост молитве о его душе". Удивительно не осуждение павшего клирика, не очередной, а потому поблекший призыв к борьбе с неизвестно чем, а приглашение к любви…
|
Пост – это проверка связи, медосмотр и военное учение. Конечно, можно и без всяких проверок надеяться на то, что телефонные линии работают, болезней нет, а духовные мышцы находятся в нужном тонусе. Но опыт показывает, что проверки мобилизуют и заставляют повнимательнее всмотреться в привычные вещи. Их можно назвать испытанием и даже кризисом, но после них становится чище, просторнее и легче. Потому что неполадки устраняются, нужные лекарства выпиваются, мешки с мусором относятся на свалку.
Пост – это красота, которую я только учусь видеть. Это музыкальный инструмент, из которого я едва научилась извлекать первые звуки. Это шапка на вырост, съезжающая мне на глаза. И я рада, что мне есть чему учится, куда стремиться и о чем мечтать».
23 декабря 2021
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.