Жил-был Петер, или Иностранцы в Сретенском монастыре

Жил-был Петер. Жил он сначала в Германии, но ровно наполовину был человеком русским. Мама его, русская девушка, учась в 1950-е годы в Ленинградском университете, повстречала там немецкого юношу, приехавшего по обмену студентами из ГДР – очень дружественной нам тогда соцстраны. Гэдээровский студент был, разумеется, всячески проверен нашими соответствующими структурами на благонадежность и признан человеком, вполне заслуживающим доверия: морально устойчивым и политически правильным. У себя на родине он даже состоял одно время на должности комсомольского секретаря. Следовательно, подразумевалось, что никаких непредсказуемых и непозволительных поступков от него ждать не приходится. Но к концу учебы он вдруг повел себя самым возмутительным и неподобающим образом: очаровал нашу студентку, чего категорически не разрешалось делать иностранцам, и, так сказать, умыкнул – женился и увез к себе в Германию.

Для наших соответствующих отечественных служб это явилось, вероятно, весьма удручающим обстоятельством. Ведь как получается: растили-воспитывали-учили, и вот, получите себе, немецкие товарищи, готового специалиста: умницу, красавицу, комсомолку! Вполне возможно, что были даже назначены взыскания кому следует, ведь они, ответственные службы эти, не знали, что у Бога «все ходы записаны» и что со временем данная ситуация может иметь весьма положительный результат.

1.jpg

Мальчиком Петер, несмотря на сложности в деле пересечения границы, довольно часто гостил у своей кемеровской бабушки, а со временем приезжал к ней уже вдвоем со своей юной женой Маргит.

Навсегда остались у него в памяти трогательные картины завтраков в уютной бабушкиной кухне: высокая горка блинчиков с пылу с жару, а к ним в изобилии творожок, сметанка, маслице, варенье всех сортов…

Петер пошел по профессиональной стезе своих родителей и тоже стал высококлассным энергетиком. Пришло время активного экономического сотрудничества двух стран, и он был признан лучшей кандидатурой для работы в России. Еще бы, классный специалист, в совершенстве владеет русским языком, а главное, не понаслышке знаком со всеми российскими реалиями вплоть до мелочей!

И Петер стал жить на два дома – в Мюнхене и в Москве. Он разъезжал по всей России, совершенствовал прежние электростанции и строил новые. Так его жизнь оказалась связана с Россией еще теснее и на долгие годы. Россию он еще с детства воспринимал как свою вторую родину, а теперь уже вполне осознанно увидел все те несомненные достоинства – в первую очередь нравственные, – которые с каждым годом все более явно выделяли ее из общего ряда современных европейских государств.

Нынешнего президента российского он уважает чрезвычайно, весьма одобряя его внешнюю политику, и на этой почве у него постоянно происходят пикировки с друзьями и знакомыми в Германии. Петер неустанно пытается убедить их, что с Россией надо дружить и поменьше внимать советам из-за океана, а особенно не доверять лукавой информации их СМИ.

– Я им говорю: не читайте вы американских газет! Ни до обеда, ни после! Но они уперлись и стоят на своем: мы, мол, прекрасно во всем разбираемся и, в отличие от тебя, понимаем коварную политику Москвы, а вот ты совсем подпал там под влияние русской пропаганды и ничего не замечаешь… До них не доходит, что более трезво может судить о предмете тот, кто видит этот предмет как минимум с двух сторон.

– В Германии с каждым годом все труднее и труднее жить нормальному человеку, – говорил Петер с горечью. – Жизнь там становится просто невыносимой. Принимаются какие-то совершенно скотские законы, с которыми большинство немцев спокойно соглашаются как с нормой. Я не понимаю: что происходит с людьми? И главное, это ведь, похоже, навсегда…

– Так переезжайте в Россию насовсем, Петер, – советовали ему мы.

– Да я уже давно переехал, – отвечал он. – Осталось только жену уговорить.

Многие же «русские немцы», напротив, как только открылась возможность, уехали из России в Германию, «на родину предков», и среди них немало вполне довольных этой переменой.

Сидел однажды Петер с одним таким «русским немцем» вдвоем за дружеским столом. Шла непринужденная беседа. Вдруг его собеседник перешел на немецкий язык. Все попытки Петера вернуться к русской речи успеха не возымели.

Тогда он сказал своему другу:

– Николай Иванович, ты что… глупый? Ты прожил в России всю свою жизнь, я, можно сказать, тоже чуть ли не полжизни. Оба мы прекрасно владеем русским языком. И ты, сидя здесь со мной наедине, хочешь говорить по-немецки?! Я тебя совершенно не понимаю!

Чувствуете замечательную двусмысленность последней фразы?

Россию, как уже было сказано, Петер давно и искренно любил, причем какой-то «лермонтовской» любовью:

«…Но я люблю – за что не знаю сам –
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям…»

И далее буквально по тексту: «дрожащие огни печальных деревень», «в степи ночующий обоз», «чету белеющих берез», «избу, покрытую соломой», «с резными ставнями окно»…

Россию Петер давно и искренно любил

На стенах его московской квартиры одна за другой, в солидных рамах, появлялись картины старых и современных русских живописцев: покосившиеся избушки, белье, развешенное на веревке в саду, утлые лодочки в тихой заводи реки. Приветствовались также изображения профилей кротких «тургеневских девушек» и туманные виды петербургских набережных.

Место на подоконнике в кухне долгое время почетно занимал латунный самовар XIX века, приобретенный в антикварном магазинчике. Потом, правда, он уехал в качестве подарка в Германию.

2.jpg

Появились в квартире Петера и иконы, приобретенные у того же антиквара, – предметы, так сказать, русской старины. Предпочтение, однако, отдавалось почему-то исключительно двум святым – великомученикам Пантелеимону и Георгию: их иконы на дереве, на финифти, совсем древние и поновее, большие и маленькие стояли повсюду, вплоть до тумбочки у кровати. Насчет Пантелеимона (Петер называет его «Пантелей») можно было предположить, что это влияние жены Маргит, которая, не будучи вообще-то христианкой, тем не менее всегда очень почитала его, ведь Маргит по профессии врач, а этот святой, как известно многим, и даже неверующим, особенно покровительствует врачам. И икона великомученика Пантелеимона, по рассказам Петера, с давних пор стояла в ее врачебном кабинете.

Причина же расположенности к святому великомученику Георгию остается пока невыясненной. Да, кажется, Петер и сам себе не может объяснить свою симпатию к нему. Но он явно отмечает великомученика Георгия, трогательно называя его «мой любимый герой», не умея пока именовать святым.

Мы пригласили Петера посетить Сретенский монастырь, который сразу же ему понравился. В древнем храме монастыря имеется большая, очень красивая икона святых великомучеников Георгия и Пантелеимона, где они изображены в полный рост, а главное – вместе, что пришлось Петеру чрезвычайно по душе. Икона была немедленно сфотографирована, а фото отправлено в Мюнхен – порадовать Маргит.

Понравилось ему и монастырское кафе «Несвятые святые», оформленное в стиле ретро, и он впоследствии даже сделал его местом встречи с друзьями за чашечкой кофе, а когда приехала в гости Маргит, то Петер пригласил ее в это уютное кафе и, конечно же, показал старинный монастырь с его храмами.

Особенно хотелось ему, чтобы Маргит увидела необычную большую крещальную купель в новом храме монастыря, выложенную смальтой в стиле византийских мозаик, но, к сожалению, нижний храм был в это время по какой-то причине закрыт, и они только издали, через стеклянные окошки дверей смогли полюбоваться на чудесную купель.

3.jpg
Крещальная купель Сретенского монастыря

– Петер, когда же вы все креститесь, наконец? – спрашивали мы.

– А я уже много раз крестился! – ответствовал Петер. – Последние несколько лет каждую зиму крещусь в купели!

– ???

– Ну да, у нас с друзьями есть такая традиция: каждый год 19 января мы едем к одному из них на дачу и там окунаемся в ледяную купель! И батюшка непременно бывает! Замечательный такой батюшка, молодой, несколько языков знает.

Непонятно было – шутит он или всерьез считает, что «крестился уже много раз», но любые попытки завести разговор о крещении он всякий раз умело отводил в сторону.

– В Германии сейчас очень многие «выходят» из протестантизма, – случалось, рассказывал он. – У протестантов каждый крещеный приписан к определенному приходу, и ежемесячно некая сумма со счета работающего человека автоматически переводится на этот приход. Но так как подавляющее большинство немецких протестантов – это сейчас совершенно ни во что не верующие люди, то они абсолютно не понимают, почему должны перечислять куда-то свои деньги. Чтобы прекратить эти выплаты, требуется написать следующее заявление: «Прошу не считать меня больше христианином, отменить факт моего крещения…»

Да уж, после такого становится понятным, насколько непросто обстоятельному немцу принять решение о крещении.

У Петера есть два взрослых сына, которые тоже практически уже не живут в Германии. Младший Александр обосновался в Голландии, а старший Феликс отправился, можно сказать, прямо на край света, в саму Поднебесную и открыл там кафе, чтобы готовить традиционные немецкие блюда для китайских товарищей.

Дела у него пошли настолько хорошо, и настолько он там прижился, что вскоре и женился – на прекрасной китаянке Мей.

Через несколько месяцев после свадьбы молодые отправились с визитом к родственникам в Европу и первым делом решили побывать у Петера в Москве.

В духе настоящих путешественников отправились они из Пекина в Москву Транссибом, великой Транссибирской магистралью, и ехали шесть суток по самой длинной железной дороге в мире – одному из грандиознейших творений рук человеческих.

Феликс и Мей пересекли семь часовых поясов и увидели более двадцати регионов России. Они обозревали бескрайние просторы Сибири, Уральские горы, среднерусские равнины. Они проехали по берегу озера Байкал, пересекли более десяти крупных рек, поднимались более чем на тысячу метров над уровнем моря и прибыли наконец в Москву, пораженные всем увиденным.

В Москве у них тоже была намечена большая культурная программа – на целых две недели. Они хотели увидеть все значимые места Москвы, а также побывать в Троице-Сергиевой лавре.

4.jpg
Свято-Троицкая Сергиева лавра

Дело было еще до всемирной пандемии, и мы сказали Мэй:

 – О, там вы встретите большое количество своих соотечественников! Да-да, среди китайцев, насколько мы в последнее время могли заметить, наблюдается просто какой-то невероятный интерес к православию. Ежедневно Лавру посещает по несколько туристических автобусов, и она, без преувеличения, бывает просто переполнена китайскими гражданами. Конечно, для лаврских монахов это нелегкое испытание – такая масса народа, довольно смутно к тому же понимающая сакральность этого места. Но что делать, как сказал Спаситель: «Приходящего ко Мне не изжену» (см.: Ин. 6: 37)…

Помнится, во времена нашего далекого советского детства благочестивые старушки говорили: «…когда придет китаец – тогда и миру конец». Эти слова воспринимались нами в то время как страшное и ужасное пророчество о нападении на нас китайцев и последующем за этим разгроме ими всего мира, а ведь, может быть, здесь заложена та мысль, что когда православие придет в Китай, то есть «когда придет китаец к православию», то это будет означать, что проповедь Евангелия покрыла всю землю, и все, кто хотел, ее приняли, вот тогда и придет «миру конец», потому что на этом смысл существования этого мира закончится. Так что давайте, братья-китайцы, добро пожаловать в православие – успевайте заскочить в последний вагон!

На третий день по прибытии в Москву Феликс и Мей пришли с Петером в Сретенский монастырь, удачно попав прямо на всенощное бдение под праздник Сретения Господня. Войдя в просторный новый храм, они остановились в полном восхищении…

«Мы в середине зала! Все впечатлены!» – звякнуло в телефоне сообщение от Петера.

И было чем впечатлиться: прекрасный храм встретил их слаженным и вдохновенным пением двух мужских хоров на галереях, огнем бесчисленных свечей, таинственно-сладостным запахом ладана, огромным количеством народа и ни с чем не сравнимым ощущением большого и светлого праздника.

Они стояли в середине храма и с радостным любопытством все вокруг разглядывали.

Красивая и яркая, как экзотическая птица, Мей вдруг обратила внимание на то, что люди вереницей подходят к помазанию, и спросила через переводчика Петера, можно ли ей тоже подойти к тому великолепному человеку в сине-золотом плаще, чтобы он и ей помазал кисточкой лоб.

5.jpg

– Священник ставит освященным маслом крестик на лбу, – объяснили мы и, желая доставить ей радость, побежали к помазывавшему батюшке с этим вопросом. Он разрешил:

– Можно, пусть только прежде поцелует икону.

Мей ужасно заволновалась, спрашивая, как ей все делать правильно, мы, также в волнении и страшно торопясь (чтобы батюшка, чего доброго, не передумал и не ушел), стали поспешно подталкивать Мей в спину, а также знаками и собственным примером показывать, с какой стороны подходить и как икону целовать.

Батюшка каким-то образом умудрился помазать закрытый до самых бровей густой черной челкой лоб Мей, и она вернулась к нашей группке сияющая и чрезвычайно довольная.

Тут на амвон вышел не менее великолепный в своем роскошном облачении иеродиакон Серафим и впечатляющим голосом стал призывать:

– Паки и паки миром Господу помолимся!

Весь народ сосредоточился и стал активно креститься и кланяться. Заметив это, Мей тоже стала усердно кланяться и креститься – слева направо…

Мей тоже стала усердно кланяться и креститься – слева направо…

В своей длинной и широкой шелковой зеленой юбке она оказалась практически неотличимой от классической молодой женщины-христианки, особенно когда накинула на свою иссиня-черную головку с модной стрижкой «каре» цветастый шарф мужа.

– Мей, быть может, католичка? – спросили мы.

– Нет, – сказал Петер, – она вообще «никто»… У них там только буддизм и мусульмане. Христиан почти нет, еще до недавнего времени их жестоко изгоняли.

Как мы узнали позже, у самой Мей тоже была весьма драматичная судьба: она родилась в те годы, когда в Китае еще запрещалось иметь более одного ребенка в семье, и ее, уже родившуюся, приказывали умертвить… За ней охотились, но, к счастью, родителям удалось спрятать ее в отдаленной деревне.

– А что говорит там этот молодой человек? – спросила Мей, не сводя глаз с молящегося на амвоне иеродиакона.

– Он призывает всех нас помолиться Богу, попросить Его милости, прощения грехов, мира всему миру и каждому из нас ангела-хранителя… – постарались мы в нескольких словах передать содержимое ектении.

– А… – проговорила Мей, – а я думала, все просят, чтобы поскорее наступила весна…

После занесенных снегом улиц Москвы ее, видимо, вдохновил на эту мысль внутренний вид храма – такой весенне-жизнерадостный в своем зеленоватом обрамлении фресок на стенах, теплом золоте икон, с легким, словно парящим над головами паникадилом, прозрачные лазоревые лампады которого походили на тающие льдинки, пронизанные яркими лучами солнца…

Мы действительно всегда молимся о приходе весны – Вечной Весны!

И Мей была совершенно недалека от истины! Как сказал Тертуллиан, «каждая душа по природе христианка», вот и ее душа тоже уловила дух всего здесь происходящего, ведь мы действительно всегда молимся о приходе весны – Вечной Весны! Так сами святые называют воскресение мертвых, обновление всего мироздания и жизнь будущего века. Да к тому же и сам этот храм освящен именно в честь Воскресения Христова, поэтому он такой радостный, весенний, ликующий!

6.jpg

Увидев, что его жена крестится, Феликс тоже сотворил крестное знамение, но уже совершенно по-православному: справа налево.

– Феликс очень хочет купить здесь икону Евфросина, – сообщил нам Петер после окончания службы.

– Да что вы? – изумились мы. – А вот мы, к своему стыду, даже не совсем хорошо осведомлены о том, кто такой святой Евфросин…

Оказалось, что святой Евфросин является общепризнанным покровителем поваров, так как сам был монастырским поваром, и в его житии повествуется о совершенно необычном случае, связанном с «доставкой» на землю плодов и фруктов прямо из райского сада. Феликс, возможно, в подражание своей маме Маргит, тоже захотел купить хорошую икону покровителя профессии и поместить ее в своем немецком кафе в далеком Китае. С этой целью они уже заходили в монастырскую иконную лавку, и, хотя хорошей писаной иконы святого там не оказалось, Феликс все же не оставил своего намерения и тут же, в лавке, договорился, чтобы ее специально для него написали. Как современный молодой человек, он мог бы, конечно, заказать написание иконы по интернету у кого угодно и когда угодно, и ему бы написали и доставили куда угодно, даже в Пекин, но он хотел сам купить ее именно в Москве, в православном монастыре.

Уходя из храма, они все долго благодарили и признательно жали нам руки, а Мей, распахнув объятия, захотела даже обнять от избытка чувств.

– Приезжайте к нам в Китай! – со слезами на глазах приглашала она.

– При первом же удобном случае… – не менее растроганно отвечали мы.

– Я показал им мозаичную купель в нижнем храме, – на прощание успел с удовлетворением сообщить Петер.

Через непродолжительное время в квартире Петера была замечена новая икона – святого апостола Петра. Причем никакой не антиквариат и не художественная ценность, а самый обычный, софринской работы православный образ.

Елена Дешко 13 марта 2023
Размер пожертвования: рублей Пожертвовать
Комментарии
Наталья Мукашева   20 марта 2023, 11:03
Спасибо, дорогая Елена!
Замечательная статья, получила удовольствие от впечатлений, которые испытывают иностранные гости при посещении нашего любимого монастыря!
Также приятно воспринимается твой слог! помоги тебе, Господи, и в дальнейших твоих трудах, дорогая Леночка!  
Написать комментарий

Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.

Введите текст с картинки:

CAPTCHA
Отправить