Главная > Журнал > Общество > «Двойная жизнь» академика и священника

«Двойная жизнь» академика и священника

Иерей Сергей Кривовичев

Распечатать

Что самое главное для человека, независимо от того, занят ли он наукой, служит в Церкви или решает вопросы иного порядка? На эту тему размышляет доктор геолого-минералогических наук, профессор Санкт-Петербургского университета, профессор, академик РАН, генеральный директор Кольского научного центра РАН, настоятель храма Успения Пресвятой Богородицы города Апатиты Мурманской области иерей Сергей Кривовичев.

– Отец Сергий, на недавно состоявшейся в стенах Сретенской духовной академии международной научно-богословской конференции «Бог – человек – мир» Вы делали доклад о Владимире Ивановиче Вернадском и его учении о жизни и человеке с точки зрения христианского богословия. Это для Вас одно из любимых имен в науке?

– Да, имя Вернадского для меня очень дорого. Хотя и не только оно: еще имена кристаллографа-минералога академика Николая Васильевича Белова, отца Павла Флоренского, который был настоящим ученым и священником-богословом, святителя Луки (Войно-Ясенецкого), рассуждения которого мне очень близки по духу... Что касается Вернадского – в марте этого года прошел его юбилей – 160 лет со дня рождения, – и хотелось поговорить именно о нем. Это пророк науки. Человек, сказавший о вечной загадке жизни. Ему принадлежит признание жизни первичной сущностью, смена парадигмы в современной науке.

Вообще Вернадский – это знаковое имя для отечественной минералогии, кристаллографии, геохимии, биогеохимии. Конечно, я знал его работы со студенческих лет и даже еще до университета, когда увлекался геологией и занимался в кружке юных геологов в Ленинграде во Дворце пионеров, поэтому Вернадский для меня – это давно известный человек и ученый. С духовной точки зрения мне близко его понимание четкой границы между живым и неживым веществом. Жизнь – это нечто особенное. Она не сводима к чистой материи. По Вернадскому, жизнь – это первичное космическое явление. И сознание – это тоже первичное явление. Материя, время, пространство – всё это первичные явления и сущности. Это понимание у Вернадского с духовной точки зрения приводило его к религиозному видению реальности. Но не в церковном и христианском смысле, а скорее в смысле пантеизма в понимании одушевленности материи. Он больше тяготел к восточным религиям. Но уже сам факт, что в эпоху господствующего атеизма он ставил науку, философию и религию на один и тот же уровень, говорит о многом.

В эпоху господствующего атеизма Вернадский ставил науку, философию и религию на один уровень

– У Вас прозвучало сожаление о том, что Вернадский остановился на пороге веры и не переступил черту.

– У него не было полного отрицания христианской веры, его окружали люди глубоко верующие, хотя сам он и говорил, что христианская вера ему чужда, заявлял: «Я – язычник». Если сравнивать его с отцом Павлом Флоренским – тот был такой средневековый человек, попавший в наше время. А Вернадский – уже человек нового времени, он воспитан в цивилизации, автономной от Бога. Не нигилистической, а цивилизации нового времени. В этой картине Богу как Личности не было места. Несмотря на то, что Владимир Иванович владел достижениями новой физики и квантовой механики, которые совершенно по-другому открыли проблемы свободы воли, проблему личности и проблему сознания, все-таки он был еще человеком классической науки. Как говорил французский математик Лаплас: «Я не нуждаюсь в гипотезе Бога». Это автономная от Бога научная картина мира. Наука новейшего времени – квантовая механика, теория относительности – уже совершенно по-другому смотрит на эти проблемы. Мне очень жаль, потому что Вернадский – это человек глубоко русской культуры. Мне очень созвучно его мировоззрение и мироощущение. Тем более что у нас есть с ним родственные связи по женам: отец жены Вернадского и прапрадед моей жены – родные братья. Супруга Владимира Ивановича была из старинного рода Старицких, к которому принадлежит и Ирина. Я узнал об этом, когда познакомился со своей будущей супругой, мы вместе учились в Санкт-Петербургском университете.

На международной научно-богословской конференции в СДА

– Как Вы думаете, Вернадского ограничивало то, что он не сумел принять Христа?

– В духовном плане – возможно, но в науке это его никак не ограничивало.

– Современная наука сделала шаг вперед в духовном самосознании? Говорят, что для современного физика, как и для любого ученого-естественника, уже нет вопроса о существовании Бога.

– Вопрос еще, что такое наука. Хорошо, если человек задумывается, как она устроена и какой в ней заложен философский смысл. Ученых это очень мало волнует. Во многом это как работа сапожника или строителя. Они решают конкретные вопросы и задачи. Многие даже считают все эти разговоры о философии болтовней, которая не имеет ничего общего с настоящей наукой. К науке и философии очень утилитарное и скептическое отношение, а тем более к теологическим глубинам научного мировоззрения. Современная наука, конечно, содержит в себе массу иррационального, но люди науки об этом не задумываются. Им нужно решить конкретную проблему, и они ее решают.

– Среди сотрудников Академии наук много верующих людей?

– Я думаю, такой же процент, как и в общем среди населения. Людей церковных у нас 2–3 процента, есть какой-то процент неверующих. Я знал и знаю церковных людей в своей среде.

– Вы служите и работаете в небольшом городе. Среди Ваших коллег есть Ваши прихожане?

– Прихожане есть, но их немного. Так или иначе многие связаны с Кольским научным центром, который я возглавляю. Один алтарник у нас сотрудник этого центра, а другой женат на сотруднице. Супруга диакона – ученый секретарь в Институте экономических проблем. Если не напрямую, то опосредованно многие связаны.

– Можно ли считать Ваше служение проповедью христианской веры в научном мире?

– Не думаю. Пастырское служение касается вопросов, как правило, не связанных с научной работой. Я начал серьезно заниматься наукой уже после того, как пришел в Церковь, к концу учебы в университете. Я родился в научной семье, родители мои ученые, и мне хотелось доказать, что настоящий верующий тоже может быть хорошим ученым.

Фото: foma.ru

– Есть много церковных людей, которые ушли из науки и выбрали религию. Очень редко удается это совмещать.

– Конечно, я об этом все время думаю. Я чувствую, что как священнику мне хотелось бы больше времени посвящать приходу. А так получается, что не столь активно участвую в приходской жизни, как хотелось бы. В основном удается служить только в выходные и праздники. Так уж сложилось. Наверное, в этом тоже есть какой-то смысл. Иногда чувствуешь себя таким «полусвященником», если можно так сказать. Приходится очень много заниматься мирскими делами.

– Сейчас многие священники имеют еще и другую работу, это же разрешается?

– Да, но она, как правило, так не поглощает человека в эмоциональном плане, это больше физическая работа. А административная работа подчас предполагает определенные жесткие шаги. По-человечески, может быть, мне не хотелось бы делать какие-то вещи, но приходится, потому что этого требуют интересы организации. Конечно, это не связано с нарушением заповедей. С другой стороны, и епископ как администратор тоже иногда обязан принимать жесткие меры...

– Сложно переключаться с одного вида деятельности на другой?

– Я уже привык, у меня такая «двойная жизнь» давно тянется. С 2006 года я был диаконом, в 2018-м стал священником. Не сложно, но иногда чувствуешь, что мог бы больше времени уделять священнослужению. Сами научные занятия не вызывают у меня диссонанса. А вот административная работа – да. Я возглавляю большой центр – полторы тысячи человек и 11 институтов. И вот эта работа непростая. Хотя у меня очень хорошая команда, помощники. Я доверяю этим людям. Но последнее слово всегда за руководителем.

– То, что люди идут к Вам в команду, означает, что они принимают Ваши религиозные убеждения?

– Конечно, если бы они были убежденными атеистами и богоборцами, вряд ли пошли бы ко мне работать.

– Как Вам удается все успевать? Помимо работы с утра до вечера и церковного служения у Вас еще большая семья.

– Сейчас пятеро старших детей находятся в Питере, а двое младших вместе с супругой Ириной и со мной в Апатитах – там располагается наш самый северный в мире академический научный центр. Надо сказать, что жизнь провинциального города гораздо проще. Не теряется время на бесконечные переезды. От дома до церкви мне пять минут на машине, а до места работы – две минуты пешком. Без всяких пробок можно спокойно доехать или дойти. Это гораздо легче, чем в Петербурге или тем более в Москве. Жизнь спокойнее, и люди спокойнее.

Фото: foma.ru

– Как человек, немало поездивший по миру и поживший в разных городах Европы и Америки, Вы можете сравнивать...

– В Америке как раз идея научных центров хорошо реализована. Университеты там расположены в небольших провинциальных городках. Я работал по приглашению в католическом частном Университете Нотр-Дам в городе Саут-Бенд. Там тоже жизнь спокойная – то, что нужно для занятия наукой. При этом нет ощущения, что ты находишься в каком-то захолустье. И в Апатитах этого нет, прекрасный город. Этому городу меньше ста лет. Конечно, по сравнению с Москвой, там нет крупной концентрации ученых, но, с другой стороны, это и не всегда нужно. Если будет необходимость, всегда можно приехать и пообщаться. Тем более что сейчас есть средства коммуникации.

– Отец Сергий, поделитесь опытом: какова роль молитвы в воспитании? Легче ли священнику, который молится у престола Божия, воспитывать детей? Или это одинаково сложно для всех?

– Одинаково сложно, может быть, священнику даже сложнее. Мы не можем отнять у детей их собственный выбор. До какого-то момента мы ведем их, а дальше они начинают думать сами. Попадая в мир, где Церковь и христианство всерьез не рассматриваются, нужно иметь силу воли и желание, чтобы удержаться в Церкви.

Попадая в мир, где Церковь и христианство всерьез не рассматриваются, нужно иметь силу воли и желание, чтобы удержаться в Церкви

– Сейчас многие семьи сталкиваются с тем, что дети уходят из Церкви на время или навсегда…

– Среди наших детей есть и те, и другие. Кто-то остался, кто-то ушел.

– Они еще учатся?

– Двое уже работают. Старший сын – программист, второй тоже собирается стать программистом. Старшая дочка занимается керамикой, выбрала художественное направление. Еще одна дочка заканчивает химфак, у нее уже три статьи вышло в международных журналах. Еще один мальчик у нас математик, учится в университете. Маленькие дети пока школьники.

– Такого увлечения наукой, как у Вас в детстве, у Ваших детей нет?

– Нет, и я даже не уверен, что это нужно. Меня это привело к определенным шагам. Но по-настоящему я начал заниматься наукой только на третьем курсе.

– В этом было влияние родителей?

– Несомненно, очень сильное.

– А Вы как ученый повлияли на своих детей?

– Я думаю, что они ценят то, что их дедушка и папа – профессора, бабушка – научный работник. Есть уважение к науке.

С семьей. pravoslavie.ru

– Ваши родители приняли Ваш параллельный религиозный путь?

– Сначала не очень приняли, боялись, что он уведет от науки, а посты повредят здоровью. Но после того, как я защитил докторскую, они уже достаточно спокойно стали к этому относиться.

– Родители пришли к вере?

– Они сочувствуют, но, к сожалению, не церковные люди. Когда меня рукоположили в диаконы, папа спросил, смогу ли я стать патриархом. Конечно, я молюсь о том, чтобы они пришли в Церковь.

– Вы еще и преподаете – одновременно в Санкт-Петербургском университете и в Санкт-Петербургской духовной академии. Есть ли различие между студентами-естественниками и студентами духовных учебных заведений?

– Я преподаю дистанционно и там, и там, потому что ездить сложно. На расстоянии мне трудно оценить, иногда я не вижу в лицо своих слушателей. Студентов духовных заведений я меньше чувствую, потому что меньше с ними соприкасался вживую, а в университете я очень много преподавал.

– Что самое главное в духовном восприятии мира? На чем Вы стараетесь фокусировать внимание своих студентов и прихожан?

– Конечно же, это ощущение присутствия Божия, страх Божий. Сегодня у человека гораздо меньше присутствует это ощущение, чем, скажем, еще сто лет назад. Ощущение присутствия Божиего было тогда как чувство холода и тепла. Сейчас это уже во многом утеряно. Мы окружили себя таким техническим миром, который заслоняет нерукотворный Божий мир. Виртуальный мир отрывает нас от ощущения реального мира, который сотворен Богом и в котором присутствует Бог. Это ощущение уходит из мира. Увы, наука способствует потере этого ощущения. Если брать современную науку, она как раз строилась на удалении гипотезы Бога из научной картины мира.

Виртуальный мир отрывает нас от ощущения реального мира, который сотворен Богом и в котором присутствует Бог

– Это естественное, закономерное развитие науки?

– Да, все объясняется естественными причинами. Думаю, что это, с одной стороны, закономерность развития. Но даже отец Павел Флоренский говорил, что слово «революция» слабое, то, что произошло в ХХ веке, было «мыслительной стремниной нашего времени». Вся классическая наука действительно обрушилась. То, что открылось, казалось, что уходит корнями в Средневековье, – всё стало возможно. Британский астроном начала ХХ века Артур Эддингтон заявил, что для ученого человека стало возможно верить в Бога, когда прошел Сольвеевский конгресс 1927 года, где была окончательно сформулирована квантовая механика и стало понятно, что вероятность – это способ устроения мира.

– Можно говорить о перспективах примирения науки и религии?

– Я думаю, что они уже примирились. Вообще это была не вражда науки и религии. Враждуют всегда люди. Носителем и того, и другого является человек. Например, нельзя представлять историю Галилея как историю прирожденного еретика. Это мифология. Галилей был верующим человеком. Его оппоненты не были обскурантистами. Это были образованные люди своего времени. Это миф о борьбе науки с религией. На самом деле это был научно-теологический спор. Именно личные черты Галилея, его характер, то, что он оскорбил папу Римского, сыграли большую роль в последствиях такого спора.

Фото: gorod-812.ru

– Расскажите немного о Ваших книгах. На какого читателя они рассчитаны?

– Первая книга «Наука верующих или вера ученых: XX век» была издана в 2015 году, она рассчитана на образованного человека, который уважает науку. А новая книга «Православие и естественные науки. Учебник бакалавра теологии» вышла в прошлом году в издательстве «Познание» и рассчитана уже на верующего и такого человека, который интересуется соотношением религии и науки. Я писал ее, ориентируясь на две эти аудитории. С одной стороны, старался очень точно все отразить с точки зрения науки, чтобы не допустить ошибок, а с другой стороны, чтобы и с церковной точки зрения тоже все было в порядке.

– Какие болевые моменты в состоянии общества Вы сейчас ощущаете как ученый и пастырь?

– Это погруженность в виртуальную информационную реальность, что не всегда благоприятно сказывается на людях. Раньше был телевизор, в 90-е годы были «войны с телевизором», священники их просто не покупали. А сейчас вместо телевизоров пришло другое – это всё так затягивает и создает вокруг человека оболочку, через которую он подчас не чувствует реальности. Особенно молодое поколение сложно в этом ограничить.

– Вы привлекаете молодых ученых в ваш центр?

– Я очень позитивно отношусь к молодым людям, которые к нам приходят. Среди моих учеников уже пятнадцать кандидатов и четыре доктора наук.

– Вы в свое время стали самым молодым доктором наук в области минералогии и кристаллографии. И еще – трудно удержаться, чтобы это не подчеркнуть, – единственным носителем духовного сана среди академиков. И, наоборот, единственным академиком среди священнослужителей.

– Да, так получилось, если не считать академика-медика Юрия Леонидовича Шевченко – ныне архимандрита Георгия. Правда, он стал священником уже после получения академического звания.

Беседовала Наталья Крушевская

Иерей Сергей Кривовичев 17 мая 2023

Издательство
Сретенского монастыря