Они всегда приезжали вдвоем. Большой и добродушный протодиакон и невысокого роста иеромонах. Ряса у последнего была с широченными рукавами, из которых удивительным образом выныривали коробки конфет, шоколадки или маленькие игрушки. Малышня это знала и всегда бежала к ним, встречая отцов с радостным предвкушением. Да и как можно было приехать к детям-сиротам со страшным диагнозом – ВИЧ-инфицированные – с пустыми руками.
|
Отцы окормляли этот маленький, с красивым названием «Аистенок», детский приют с медицинским уклоном. Крестили, причащали, и церковные таинства творили с этими малышами чудеса. Они оживали, анализы становились лучше, дети набирали вес и рост. Спустя некоторое время они стали походить на обыкновенную веселую детвору, ничем не отличающуюся от своих сверстников. Вот только диагноз оставался на всю жизнь. Хотя профилактика других заболеваний, почасовая выдача лекарств и хороший, почти домашний уход, делали свое дело.
Время шло. Отцы продолжали ездить. Малыши их ждали, чтобы прижаться к ласковым рукам, повиснуть на широких рукавах подрясника и просто получить обыкновенное человеческое тепло. Тепло взаимной любви и участия – чего так не хватает маленькому человечку без родительской любви. Персонал подобрался прекрасный. Заведующую этого центра ребятня ласково называла мамой Розой. И всегда ждала ее дежурств, ведь вечером опять будут веселые игры, вплоть до бросания подушек. Но незаметно пришла беда.
Малыши их ждали, чтобы прижаться к ласковым рукам, повиснуть на широких рукавах подрясника и просто получить обыкновенное человеческое тепло
Кому-то, наверное, понадобилось здание, где находился этот центр для ВИЧ-инфицированных детей. И приют в короткий срок расформировали. Детей просто выкинули в небытие, вернее сказать, обрекли на смерть. Детские дома, куда отправили этих малышей, не имели элементарной квалифицированной помощи для ребят с подобным диагнозом. Несколько детей сразу попали в реанимацию. Позже мы пытались посетить места их распределения. В некоторых нам даже не дали переступить порог детского дома. А куда нас допустили, работники открыто возмущались: как могли поместить среди здоровых детей «подобную заразу». Их не волновали больные дети, смогут ли они выжить без привычных условий и медицинской помощи, а волновал лишь их диагноз. Насколько я поняла, «подобных» детей изолировали от здоровых. Мало того, наших «аистят» называли «существами с антиобщественным, дикарским поведением».
Отцы нервничали, пытались подключить компетентных людей. Все было безрезультатно. Решение окончательно и бесповоротно принял кто-то из вышестоящих особ в администрации области. Врач, который когда-то опекал своих подопечных в маленькой обители «Аистенок» и которую ребятня нежно называла мамой Розой, пыталась обивать пороги городского и областного здравоохранения, но все усилия были тщетны. А потом мама Роза попала под такой психологический прессинг, что просто сломалась. Ее обвинили в воровстве и растрате государственных денег. Когда мы вместе отправились в детские дома, она с такой любовью описывала каждого из своих подопечных, описывая их диагнозы, истории появления, черты характера, моменты оздоровления, включая радостные открытия в их маленьких жизнях, что, глядя на нее, мне трудно было представить всю ложь обвинений в ее адрес. Она отворачивалась от меня, пряча слезы, якобы рассматривая пейзажи за окном, и я невольно вспомнила себя.
Как-то, придя по делу в районный детский дом, я попала в группу, где малыши как раз обедали. Все резко повернули свои головки в мою сторону. Я остановилась на пороге. Минуту длилось молчание, затем кто-то один произнес: «Мама». И все тут же подхватили это слово, добавляя лишь свое: «Моя мама». Крик начался такой невообразимый, что воспитатели растерялись, а я вылетела из группы, как ошпаренная. Говорят, весь мир не стоит и одной слезы плачущего от горя ребенка, а здесь я услышала боль целой группы детей. И мое слабое сердце не понесло их тяжести одиночества и ненужности в этом мире. В дальнейшем я стала избегать таких посещений.
Говорят, весь мир не стоит и одной слезы плачущего от горя ребенка, а здесь я услышала боль целой группы детей
А воспитатели, педагоги, нянечки, врачи делали все, что могли, для ослабленных, больных и никому ненужных детей с таким рвением, что для меня это был настоящий подвиг.
Шел 2006 год. Страна еще не отошла от страшного безвременья лихих 90-х годов, когда властвовало одно лишь понятие – беспредел. Больные наркоманией женщины продолжали усиленно рожать и бросать детей в роддомах, на улицах и на вокзалах. Определяли детей в инфекционку. Никакого специального ухода, и по документам этих малышей просто никогда не существовало. Дети лежали по кроватям, от них боялись заразиться, и малыши не умели элементарного – есть с ложки. Неравнодушные люди забили тревогу, я опускаю их фамилии и высокие должности. Но не тут-то было. Им выносили ложные обвинения, а потом увольняли, не допускали к ВИЧ-инфицированным детям тех, кто пытался заострить внимание общественности и журналистов на одной из самых страшных бед России того времени: «Мол, у нас все хорошо».
С трудом, но центр был все-таки организован. Небольшой, детей на тридцать. Проект большого помещения частного детского дома остался в мечтах, мало того, ликвидировали и этот, малый. Он просуществовал всего четыре года. Вопрос «почему?» оставался без ответа. А нам лишь оставалось гадать о причинах.
Закрытие «Аистенка» чиновники и «врачи» объяснили Конституцией РФ, согласно которой спидовские дети (внимание!) должны воспитываться и развиваться среди своих сверстников. Они так «защищали» их «право на жизнь».
В этой жизни есть понятие – чувство ответственности. Жизнь ведь состоит не только из земных удовольствий. И корень в этом слове – «ответ». Всем нам придется за все ответить, держать ответ перед Всевышним, особенно – за каждую пролитую слезу ребенка. Видно, не все понимают, что самое страшное в человеке – это равнодушие. Черствость и омертвение души заложников человеческих амбиций и жадности.
Самое страшное в человеке – это равнодушие
Все понимали: дети не выживут. Без лекарств, без специального режима, без должного ухода и без любви своих привычных сердобольных нянечек и своего врача, заменившего им всем маму. Мир не переделать. Пробивать бетонную стену безразличия и наглости оказалось не по силам неравнодушным и небезразличным людям. Мы попытались обратиться к местным церквям, к священству, чтоб оказать хоть какую-то помощь нашим детям таинствами Церкви, но батюшек в итоге перестали допускать до больных малышей: вдруг отцы сообщат куда надо ненужную информацию.
Как утопающий хватается за соломинку, так и один из наших отцов поехал к своему духовнику с просьбой помочь молитвой в этой ситуации. Но после небольшого раздумья тот вдруг тихо сказал, вздохнув: «Мы не добрее Бога». Опираясь на слова Господа «а у вас и волосы на голове все сочтены» (Лк. 12: 7), узрел наш батюшка, что пришло время уходить этим страдающим ангелочкам из бездушного и жестокого мира.
|
Имея весь материал, касающийся этой истории, зная о жизни каждого малыша (ее подробно описывала мама Роза), я должна была написать еще одну статью, дополнительно к другим. Но сколько ни садилась, работа никак не шла. Переживая, что подвожу отцов, решила поехать к нашему общему духовнику, настоятелю К.
На мой вопрос «Что делать? Поставить на всем точку?» получила ответ: «Почему же? Будет время, напишешь». Я часто задавалась вопросом: почему Богу было угодно попустить произойти всему этому? Почему люди оказались бессильны?
Мы часто ищем в этом мире справедливость. Но по высшим духовным понятиям ее здесь нет. Она лишь у Бога. И никому из нас не придет в голову сомневаться в Его мудрости. И все-таки, оставаясь немощным человеком, я продолжала искать ответ. И Господь не заставил ждать. Он напомнил тогда мое круглосуточное нахождение в детском садике, далеком от моего дома. Мы жили в Иркутске, а садик я посещала в Ангарске. И так как отцу было сложно мотаться за мной ежедневно, меня иногда оставляли на ночь. Казалось бы, всего лишь на ночь. Но какую тоску одиночества я испытывала в этих казенных стенах, при чужих мне ночных нянечках. Засыпала я всегда на мокрой от слез подушке. Отец знал это и всегда пытался забрать меня домой. Мы шли по шпалам, весело напевая знаменитую тогда песенку: «Опять от меня сбежала последняя электричка, и я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке».
Мать удивлялась, почему отец не оставил меня в детсаде на ночь в очередной раз, и только сейчас, спустя целую жизнь, во время написания этой статьи, я поняла, почему он, любя меня, приемную дочь, старался не оставлять в казенных стенах. Его самого в послевоенное время мать сдала в детский дом. Он не выдержал, сбежал и вырос беспризорником в тяжелые послевоенные годы. Он мне был отчимом, но навсегда остался любимым отцом, несмотря на строгость воспитания. Без чего не может жить человек? Без любви. Без нее все мертво и теряет смысл.
Всем нам придется за все ответить, держать ответ перед Всевышним, особенно – за каждую пролитую слезу ребенка
Что могло ждать тех детишек после «Аистенка»? Что может испытывать маленький ребенок без родительской любви, без объятий матери в этом огромном и жестоком мире? Ведь даже малые всплески любви чужих отцов и матерей в виде приходящих воспитателей, врачей и нянечек или, наконец, добрых приходящих священнослужителей – увы, кратковременны и быстротечны. А дальше? Опять уколы, системы, лекарства, казенные стены и бесконечное одиночество в огромном мире. Взрослый порой не может совладать с чувством оставленности и ненужности, и случаются самоубийства. А здесь – маленькое и брошенное дитя.
Что ожидало этих детей дальше? Знал только Господь. Может, здесь и скрыт ответ на слова нашего духовника: «Мы не добрее Бога». Ведь мы мыслим часто по-земному, а наши духовники – по-небесному. Ведь эти ни в чем не повинные малыши, расплачиваясь за грехи своих матерей и отцов, родились в эту жизнь в страшной болезни, на муки и страдания.
Когда человек начинает познавать Бога не разумом, а сердцем, то окружающий мир со всеми его прелестями и пристрастиями теряет для него весь свой смысл. Почему святые и подвижники Церкви всю суть своего существования вкладывали в служение Богу и людям, забывая о своих собственных потребностях? Почему они так стремились к Нему? Потому что, не доверяя своей святости, они стремились лишь к Его всеобъемлющей любви.
А. Ансио «Христос, благословляющий детей»
|
Отцы, в то время окормлявшие «Аистенок», были молоды, верили в добро и справедливость в этом несовершенном мире. Тогда им сложно было даже принять ту мысль, что каждый из этих больных СПИДом малышей уже выпил свою чашу скорби, боли и страданий. А для ухода в иной мир главное было сделано: Крещение и Причастие. Этим ангелам было не больше пяти-шести лет.
«На берегу синего-синего моря стоит большой дом. В нем живут мои бабушка и дедушка, папа и мама. Они очень меня любят. Скоро я туда поеду. Я же знаю, как они меня ждут». Так говорил мечтатель «Аистенка» – шестилетний Андрюша. Его нашли на вокзале, на лавочке. Мама Роза говорила, что он прячется в мире фантазий, закрываясь от жестокого внешнего мира. Может быть. Может, он смог бы стать великим писателем. А может – «устами младенца глаголет истина?» И мальчик верил в Того, Кто его ждал в Свои отеческие объятия.
Каждый из этих больных СПИДом малышей уже выпил свою чашу скорби, боли и страданий
Вы, например, сомневаетесь, что он сейчас в вечной любви Создателя? Я – нет.
*
Меня подтолкнула написать эту статью трагедия в Кемерово. Заставляла себя поверить в то, что дети сначала задохнулись от дыма, а не сразу попали в горящее пламя. Вот тогда вспомнилась и эта трагедия развала «Аистенка», и медленная смерть ее маленьких обитателей. Как и написанное стихотворение иеромонаха Аверкия (Белова) после событий в Кемерово:
«...Ведь Бог допустил им отсюда уйти,
увидев, что их ожидало в пути.
Напомним в огне потерявшим детей –
в соблазнах терять их намного страшней...»
Когда в семье верующих людей вырастают дети и отпадают от Бога, то гибель их души становится истинной трагедией для любящих отцов и матерей. Вот тогда может прийти горькая мысль: «Лучше бы тебя Господь забрал младенцем...»
Эта давняя история произошла в одном из детских домов нашего города, в специальной палате, где лежали ребятишки-отказники с отклонениями. Это сейчас здесь детей крестят, причащают, крестные следят за жизнью малышей, привозят в храм, но главное – молятся за них вместо родных матерей, а тогда ситуация была другой. Тогда все было по-другому.
Психологические и физические отклонения привязали к малышам воспитателей и нянечек. Глядя на страдания малюток, никто из окружающих не мог оставаться равнодушным. Одна из дежурных нянь решилась поговорить с остальными и вскоре убедила их окрестить малышей. Самое главное – тайно. Все знали, что наложен запрет на приход священника в дом ребенка. Кем? Самим главврачом.
Нашли батюшку в местном приходе, подобрали крестных по количеству ребятишек, и утром через боковые двери для медперсонала нас провели в нужную палату. Я шла последней, и мне досталось быть крестной маленькой девочки лет пяти. Все обошли ее, с жалостью глядя на малышку, на лице которой лежал отпечаток недетских мук. Она была больна туберкулезом костей, поэтому брать на руки ее хрупкое тельце было очень сложно. Звали девочку красивым именем – Анастасия.
Крещение подходило к концу. Для многих время пролетело незаметно, для меня же отсчитывалась каждая минута. Настенька была мученицей уже в ангельском возрасте. Может, за страшные грехи своих предков?
Как часто мы творим свои беззакония, не задумываясь о том, что своими поступками подставляем под удар жизнь своих детей, внуков и правнуков. Помилуй нас, Господи, за наши прегрешения и не вмени их нашим детям!
Каждое движение приносило Настеньке боль. Когда я вынуждена была взять ее на руки, она застонала, обливаясь слезами. Наконец-то я смогла положить Настю в кроватку.
Чего греха таить, у меня вырвался вздох облегчения, когда мы покинули дом ребенка. Мы часто бежим от чужих страданий, боясь близко к ним прикоснуться сердцем и душой. А уж чужие тяготы носить…
Мы часто бежим от чужих страданий, боясь близко к ним прикоснуться сердцем и душой
Через некоторое время был организован автобус для доставки детей на Причастие. Я не пришла, каюсь. Не помню причины своего отсутствия, она явно была маловажной, скорей всего это была трусость – опять взять на руки «сплошное страдание». Не знаю, не помню. Человеческая память не любит хранить неприятные воспоминания, как бы совесть не взывала к ним. Прости меня, Господи!
Но я обрадовалась всем сердцем, когда узнала, что мою Настеньку причастили.
И, наконец, эпилог моей печальной истории. О дальнейших событиях я узнала со слов Светланы, в то время занимающейся Крещением «отказников» (этим сухим словом называют всех детей, брошенных своими родителями) по детским домам и больницам.
О нашем тайном Крещении, а также тайном Причастии, было доложено главврачу. Кем? Какая уже теперь разница, пусть это будет на совести человека… Был гнев, была ярость… Обслуживающий персонал этой группы разогнали и, самое страшное – палату детей-инвалидов расформировали. Этим малышам нянечки и воспитатели заменяли родителей. Привязавшись к ним всем сердцем, они изливали на малюток всю свою любовь и участие.
Ф. К. Робинсон, фрагмент полиптиха «Дела милосердия»
|
Кто-то, прочитав это, сделает замечание: «Какое право имели работники нарушать общепринятые правила и заниматься самоуправством!» Наверное, этот человек будет прав, но жалость женщин, которые пытались помочь уже не чужим для них детям, все же оправдывает их поступок. Тем более, что диагнозы малышей были очень серьезными, что говорило об их недолгом пребывании на нашей грешной земле.
Что чувствовали бедные дети-инвалиды, оказавшись среди чужих для них людей? Очевидно, кто-то посчитал, что в этой жизни они еще недостаточно страдали. Хотя наказаны были явно непослушные взрослые, а дети... были просто не в счет. Моя Настя отказалась принимать пищу и через некоторое время умерла. Я утешала себя только одной мыслью – отмучилась. На этом мое самоуспокоение закончилось.
Когда в наших руках – власть над людьми, тем более – над детьми, брошенными детьми, детьми- инвалидами, понимаем ли мы, какую ответственность берем на себя? Осознаем ли в полной мере, что нам доверили десятки, сотни маленьких жизней, уже с рождения раненных, покалеченных горем и страданием детей? Весь мир не стоит и одной слезы ребенка, в чьих распахнутых глазах часто немой вопрос к каждому из нас: «Ты мой папа?», «А ты, наверное, моя мамочка?» Неужели так трудно проявить чуточку внимания, капельку сострадания и милосердия? Одним словом, оказать участие в жизни детей, лишенных самого главного – родительской любви. К сожалению, в нашем случае – еще и здоровья.
Говорят, во время отпевания души умерших стоят рядом. Я убедилась в этом. Несмотря на сосновый запах постового ладана, я вдруг попала в облако удивительного благоухания цветов. Теперь, непонятно почему, у меня есть светлый ангел с прекрасным именем – Анастасия.
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.