Не тогда мы почитаемся смиренными, когда только сами
себя уничижаем, но когда, быв уничижены от других, без
смущения приемлем, яко достойные того.
Так же душевное наше бесплодие невольно должно
нас низводить в глубину смирения, и страсти,
мучающие нас, такое же производят действие.
Преподобный Макарий Оптинский
– Куда дальше? – спросил отец М.
– В Оптину.
– Ну-у-у тогда держитесь. Это вам не Печоры. Оптина смирять умеет.
Мы переглянулись, и мне как-то сразу расхотелось покидать любвеобильный Псково-Печерский монастырь, где монашеская братия, включая наместника, так дружно трудилась, собственным примером спасая других.
– Может, нам остаться? – нерешительно спросила я.
– Нет-нет, – поспешил ответить отец М. – Поезжайте с Богом.
Пора было трогаться в путь. Впереди, кроме знаменитой обители XIX века, планировались еще Дивеево, московские и питерские монастыри.
|
И вот она – Оптина. Нас поселили в общем бараке. Монастырь был в процессе восстановления, и в то время еще не было нынешних красивых и уютных гостиниц. Но было главное – храмы, где почивали мощи оптинских отцов, и тот самый скит Иоанна Предтечи, где стоял домик самого Амвросия Оптинского. После прочитанных книг и жития батюшки Амвросия мысленно мы бывали здесь не один раз. Но мечты мечтами, а действительность оказалась совсем другой. Приехали мы поздно, темнело, барак казался неуютным, трапезная – мрачной, спать нам предстояло аж на третьем ярусе деревянных полатей, почти под потолком. Старшая по бараку была хмурой и недовольной, хотя скорее уставшей. Но, признаюсь, после солнечного пребывания в Печорах, все здесь казалось ужасно мрачным.
Мысленно мы бывали здесь не раз. Но действительность оказалась совсем другой
Может, беда была в нашем современном внешнем делании и уродливо нескончаемом неофитстве? Особенно у нас, мирян, которые считают, что приход к Богу означает: главное – послушание и смирение, и приступать к сему делу нужно сиюминутно. Чем больше смиришь окружающих, тем больше наград ждет тебя на Небесах. Вчерашние комсомольцы, коммунисты, активисты, переступив порог храма в 90-х, автоматически становились «опытными» православными, активно взявшимися за спасение всего окружающего мира, перенеся на это свой опыт работы с общественностью. В этом мы видели «исполнение» заповедей и свою «христианскую любовь» к Богу и ближнему. Наше смирение состояло из «тяжелой ноши», именуемой «спасением человечества». А титаническое терпение «спасателей» заключалось в непонимании творимого нами подвига. Кем? Да все ими же – пасомыми нами непутевыми овечками стада Христова. А если мы не стерпели, да еще и сорвались в «праведном гневе», то виноват, естественно, «мудро пасомый, но такой худой овец».
Приезжающие в Оптину паломники, конечно, понимали, куда попали. Но, как бывает у современных христиан, – дома-то мы сами оторвемся по полной, ежели чего, в смысле посмирять ближнего, но здесь приходилось прикусывать бойкие язычки, надевая маски благоговейного, хотя и вынужденного смирения перед «учителями послушания».
Правда, меня надолго не хватало. Мой буйный характер давал о себе знать, и маска мнимого благочестия вскоре затрещала по швам. Да и шита она была такими белыми нитками, что почти с порога, прозорливо видя во мне неуемную строптивость, меня «зацепили». И я, не умея скрыть расстроенного вида, сразу не пришлась ко двору ответственной за жилье.
На следующий день нам дали послушание, и мы отправились мыть полы в храмах, залитых таким ярким солнечным светом, что радость от пребывания около мощей великих святых полностью стерла вчерашний унылый приезд. Сначала был Введенский храм, где находятся мощи любимого всеми батюшки Амвросия, который учил нас в книгах, а также своим ласковым взглядом с икон призывал к послушанию и смирению перед Богом и людьми. Полы мы мыли тщательно и даже радостно. А вот проблемы с характером, увы, у меня так и оставались, впрочем, так и по сей день. Если кто-то хочет дать мне совет, то всегда может за одно только сказанное слово или фразу получить в ответ целую лекцию, вернее, тираду с моей «начитанной» стороны. Мол, сами с усами.
|
Затем был Казанский храм, где, усердно махая шваброй, я умудрилась зацепить лампадку и облить маслом себя и стену под Тихвинской иконой Божией Матери. Старшая, округлив глаза, вместо взбучки удивленно прошептала: «Ну тебя отметила Сама Пречистая!» Я же в тот момент ничего, кроме испуга, не испытывала. Стена была залита основательно. Приведя первого попавшегося монаха, мы в страхе ждали приговора. Но он, вздохнув, сказал: «Попробуем потом отмыть». А что ему оставалось? До сих пор не пойму, как я смогла умудриться зацепить так высоко висевшую лампаду. Но факт оставался фактом. Были и до этого подобные случаи, как у слона в посудной лавке.
Старшая вместо взбучки удивленно прошептала: «Тебя отметила Сама Пречистая!»
И вот возникает вопрос: почему среди наших церковных обывателей бытует мнение, что это – указанная свыше избранность? Поверьте, ничего такого, кроме последующих после этого скорбей. Скорее всего, такие чудеса даются самым немощным в вере для поддержки в будущих искушениях. Так было после пролитого на меня масла из лампады у Голгофы Господней в Крестовоздвиженском храме. После такого же случая в храме Ксении Блаженной у меня вообще распался венчанный брак. Когда опрокинула лампаду у Тихвинской иконы Богородицы в Оптиной, перед которой, как правило, молятся за детей, пришлось окунуться в сильные переживания о своих внуках. В этом избранность? И так со всеми чудесами – мироточения, благоухания, обновления икон.
На мои вопросы духовнику об очередном чуде (которых, признаться, я уже стала бояться) и предстоящих бедах, он ответил коротко, но утешающе: «Это для поддержки, вернее, утверждения веры», то есть верь, что все от Бога. Может, по генетически заложенному во мне пессимизму и вытекающему из него унынию я всегда легко теряю под собой твердую почву и в этом причина такой «поддержки»? Не знаю, но признаюсь, в последние годы я не испытываю щенячьих восторгов при виде чудес. После мироточения Тихвинской иконы у себя в доме я чуть совсем не выпала из церковной жизни. А это уже дело страшное, когда мы умудряемся уподобиться Лотовой жене.
Но вернемся к нашему пребыванию в Оптиной. В тот момент старшая по послушанию смотрела на меня не только с удивлением, но и с каким-то восхищением. Я даже начала подозревать, не засветился ли нимб над моей головой. Но залитая маслом стена притормозила мой сарказм. Вину за неосторожность и разгильдяйство с меня никто не снимал.
Вечером монастырь облетела весть: в обитель на одну ночь прибыла проездом из Пензы Владимирская икона Божией Матери. И главная деталь – икона мироточивая. Мы практически бросили свое послушание и устремились к святыне, уговаривая по ходу старшую: «Мы всё успеем, вот только приложимся. Всё-всё-всё успеем». Бедная женщина в замешательстве бежала рядом, пытаясь вяло протестовать. Видно, дневная история с пролитым маслом не позволила ей со мной спорить. И вот, оказавшись на пороге храма Владимирской иконы с единственным желанием успеть, мы очутились за спинами монахов.
|
Залитая светом икона лежала на аналое. Она была прекрасна. Внизу под киот была подложена вата, уже полностью пропитанная миром. Струи практически на наших глазах продолжали стекать вниз. Это ли не чудо Божией милости над нами, живущими в темноте своих страстей и падений?
Мы часто видим себя избранными, когда сталкиваемся с такими явлениями, но не подозреваем, что миро на иконах в храмах и монастырях подобно слезам. Слезам о нас, потерянных для веры целых поколениях, поэтому так много было чудес в начале ХХ века перед революцией, Гражданской войной, репрессиями, Великой Отечественной. История повторяется. Сейчас нас оплакивают как неспособных к истинной жизни христиан. Нам осталось лишь покаяние, но и на него мы не способны, умудряясь в своих бедах, ошибках и падениях обвинять окружающих, но не себя, единственных и любимых.
История повторяется. Сейчас нас оплакивают как неспособных к истинной жизни христиан
Наутро мы поспешили опять приложиться к иконе, но храм был закрыт, а икону увезли. Стоявший у двери послушник спросил:
– А разве вчера вы не успели?
– Почему, – гордо заулыбались мы, – успели, конечно.
– А зачем сегодня пришли? – удивленно спросил он и не удержался от еще одного вопроса:
– Вы не боитесь принимать так много Божией благодати?
Удивленно взглянув на него, мы переглянулись, но он продолжил:
– Ведь за все в этой жизни придется платить.
В этом мире нет случайностей: кто верит в них, тот не верит в Бога. А мы тогда не задумывались об этом. Пробыв в Оптиной лишь два дня, мы встретили Владимирскую икону, посетившую эту обитель всего на одну ночь. И мы пересеклись: в этом монастыре, в этом отрезке жизни, в Вечности. В дальнейшем жизнь преподала нам очередные уроки, мы совершили очередные ошибки, так и не поняв, к чему готовила нас Царица Небесная, желая оградить от падений, ропота и греха.
|
Вернувшись в барак, мы получили новое послушание. Накануне вечером я умудрилась высказать свое недовольство черными простынями. Времена были тяжелыми. Спонсоров для восстановления монастырского хозяйства пока не хватало, главное было храмы восстановить. Рабочих рук было мало, паломников приезжало много. А мне, видите ли, белые простыни подавай. Ну и получила я рабочее место в прачечной. Да я-то заслуженно – по ропоту моему. Напарницу было жаль. Весь день мы провели в прачечной по колено в воде за стиркой тех самых простыней. Но, видно, этого урока мне не хватило. Укладываясь вечером спать на своей трехэтажной кровати, я вдруг увидела у изголовья на стене икону Божией Матери «Целительница». «Вот ведь придумали! – воскликнула я. – Иконам место в иконостасе, а не у кроватей». Закончила свою мысль вслух и, оторвав икону, унесла ее в специальный угол для молитв.
Не успела я от усталости провалиться в глубокий сон, как вдруг началось. Меня пронзила нестерпимая боль в суставах. Всю ночь она не давала мне покоя. Я, растягивая свои конечности, мешала напарнице отдыхать. Еле дотянув до утра, я ринулась в медпункт за таблеткой аспирина. Но он был закрыт, и мне пришлось уехать за пределы обители в поисках аптек. И опять же, если мне было поделом, то напарница моя, не захотев оставаться без меня, хотя я и заверяла ее – подожду в Москве, расстроенная собрала сумку, и вскоре мы были на автовокзале. Когда ты получаешь заслуженную епитимью свыше – слава Богу, но когда рядом пострадал невинный человек, стыд начинает жечь вдвойне.
Оптина хорошее место для уроков смирения. Отец М., когда-то начинавший свой путь монаха именно там, знал, о чем предупреждал. И для меня всем известная мысль «в чужой монастырь со своим уставом не ходят» там облеклась в свою форму и дала хороший опыт.
А старшая по бараку прощения все-таки попросила и даже объяснила почему. Духовник монастыря настоял, отец Илий. Правда, просила прощения она почему-то у стоящей перед ней моей напарницы, в отличие от меня ничем не смутившей ее внутренний покой. Но, видно, я была слишком далека и недоступна. Сидела на своем третьем ярусе, свесившись вниз, как курица на насесте. Радуясь приходу старшей и не имея возможности быстро спуститься, я из-под потолка вторила ей вслед привычное: «И вы нас простите, и мы прощаем, и Бог всех нас простит».
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.