Главная > Журнал > Бог и человек > «Наш мир сжат до площади стола, на котором стоит компьютер»

«Наш мир сжат до площади стола, на котором стоит компьютер»

Иеромонах Зосима (Сахипгораев)

Распечатать

Беседа с иеромонахом Зосимой (Сахипгораевым)

Иеромонах Зосима приехал в Москву из Удмуртии на несколько недель. Он настоятель монашеской общины прихода Тихвинской иконы Божией Матери, что в с. Паздеры. Мы встретились с ним в Сретенской обители, где отец Зосима проходит стажировку. Он имеет огромный опыт миссионерской работы в Удмуртии. Этот край сохранил уникальные традиции, культуру и язык.

О пути к монашеству, о том, как организовалась и живет община в Паздерах, почему туда так любят приезжать семейные люди и почему монашество – это круто, – наша беседа с отцом Зосимой.

«Однажды я зашел в православный храм – и было мне чудо»

– Отец Зосима, расскажите, как вы пришли к Богу.

– Я воспитывался в детском доме, куда меня определили, потому что моя мама была глухонемая. Уже в раннем детстве я встречался с проявлениями иного мира: Господь мне его показывал. Конечно, в то время считалось, что это всё иллюзии, что этого не может быть… Но это хранилось где-то в сердце, в душе как откровение Божие, как чувство, что тот мир был мне приоткрыт… Но сознательно я начал приходить к Богу лет в 30.

–А до этого жили как все: учились, работали?.. У вас ведь светское образование техническое?

– Я закончил Ижевский монтажный техникум и по распределению приехал в столицу – тогда много строили перед Олимпиадой. Из тех московских впечатлений: купался в бассейне, который сделали вместо храма Христа Спасителя. И был в Троице-Сергиевой Лавре – но она меня тогда не задела. Более того, увидев источник, из которого кружками пили воду, я почувствовал к этому даже брезгливость. Но меня поразило пение бабушек в Троицком храме. Я тогда одевался модно и относился к верующим как к отсталым людям, но это пение меня ошеломило. Я немного играл на гитаре и понимал, хорошо или плохо поют. А тут – гармония! Не знаю, служба была или акафист, бабушки стояли в разных местах храма, но как слаженно пели!

Потом я работал в Челнах, у меня была семья, 30 лет уже стукнуло… Я тогда уже знал, что Бог есть. Знал Евангелие, читал святых отцов… И вот однажды зашел в православный храм – и было мне чудо…

– Поделитесь, пожалуйста, воспоминанием об этом.

– Вообще мне стоять в храме было тяжело. И все равно я ощущал, что рядом со мной Бог. Тогда недалеко от храма по воскресеньям собирались баптисты и разные другие «христианские» организации, и вот у них можно было сидеть, и музыка у них, и Евангелие изучают… Многим привлекали. Но я начал ходить именно в православную церковь и именно в ту, которая была далеко от моего дома. Пешком ходил.

И вот стою я в храме – и из иконостаса луч вошел прямо мне в сердце.

Я его почувствовал, этот луч, и сразу на душе легко стало, и я понял, что ни о чем не должен думать… Служба прошла как-то незаметно, в конце ее все, как обычно, подходили ко кресту, к аналою, и когда я ко кресту подходил, я увидел еще чудо: увидел святых, как они смотрят на меня… Я это объяснить не могу.

Я тогда и креститься-то правильно не умел – крестился всей пятерней.

– А что за история с вашим крещением и шубой?

– Время было тяжелое, 1990-е годы. Я был основной кормилец семьи, зарабатывал хорошо, но деньги как-то уходили. Я некрещенный еще был. А крещение тогда стоило дорого: крест только 100 рублей, да еще за само Таинство надо было заплатить. В общем, выходили немалые деньги.

Моя жена всё просила купить ей шубу, и я сказал себе: «Если мама даст нам деньги на шубу и у меня что-то останется после покупки, я крещусь». Приехал к маме, объяснил про шубу и крещение. И она без разговоров дала нужную сумму, так что хватило и на шубу, и на крещение. Вот так я крестился в 1997 году, 26 января.

Я стал ходить в храм, прошло полгода, и на Пасху опять было чудо: мне было показано житие святых, монашеская жизнь – а я тогда не знал, кто такие монахи, для меня это были просто последователи Христа. Я смотрел, как в кино, и было много показано моментов из их жизни, но я все сразу забыл, остались в памяти только три последние. Я видел жизнь этих подвижников, полную страданий; видел, как один ползет по пустыне в изнеможении, таща с собой камень; видел, как другой замурован, зажат стенами… И я понял, что духовная жизнь – это тяжелый подвиг. Для меня тогдашнего это было очень неожиданно – зато все понятно: смысл жизни – это крест, и вся жизнь – это искушения и страдания для того, чтобы человек поднимался духовно.

– У вас ведь особые отношения с исламом. И тема вашей научной работы тоже ислам...

– Да, эта тема близка мне: у меня тесть мулла, и сын ушел в ислам. Я ради него писал работу про ислам и диплом защитил – ему это отправил, все объяснил. Конечно, он понял, что христианство выше, но он уже не может перейти ко Христу, так как у него все родственники, вся его семья – мусульмане. Но и меня он не осуждает типа: «Папа, ты ушел не туда, не в ту сторону».

А как было непросто, когда я уходил из семьи в монастырь!

– Из семьи – в монастырь?!

– Да, именно так. И когда я пришел в монастырь, мне через полгода было откровение, как тогда, когда я увидел всех святых, но тогда мне было лишь показано, это еще не было призвание к монашеству.

В монашество я уходил из семьи, а это очень-очень-очень трудно – не скажешь же, что уходишь в монастырь. Как и всем другим не объяснишь. Я бригадир был, надо было с работы уволиться среди сезона – в июле. Мне ребята говорят: «Серега, ты куда? Возьми и нас с собой». Я ушел, как будто уехал в командировку. И только одна живая душа знала, куда я ухожу. Я сказал: «Вот письмо, опусти его через 10 дней, если я не вернусь».

А когда перешагнул порог обители, у меня было чувство, что я, как блудный сын, где-то шлялся и вот теперь иду домой. И было подтверждение, что это так.

Только через 18 лет я встретился с детьми, сейчас они уже большие, я с ними общаюсь, но для жены я, конечно же, дурной человек. Хотя она вышла замуж через два года… И по церковным канонам так нельзя было делать. Но когда я рассказал обо всем старцу, он сказал: «У нас Законодатель Бог, и если на это будет Его воля, то для тебя будет сделано исключение».

«С помощью Божией всё устроится»

– А как появилась община при храме Тихвинской иконы Божией Матери и сам храм в Паздерах?

– Тут опять чудо. Я служил третьим священником, уже иеромонахом Зосимой, в Успенском женском монастыре в Перевозном, что в Удмуртии. В 2000 году меня туда определил служить владыка. И вот узнали, что я люблю творчество, книги, живопись, и мне местные краеведы дали материалы по «старым иконам». Эти «старые иконы» – самые главные святыни обители. Некогда они приплыли по реке в Паздеры – большое село в 7 километрах от Перевозного, которое существовало еще с конца XVIII века. Чудотворные иконы много помогали людям, и отовсюду они шли в Паздеры молиться перед ними. Храм, а потом часовня, где пребывали эти святыни, при советской власти были разрушены или запущены, и «старые иконы» перенесли к нам в Перевозное.

Я написал об этих иконах книгу, она вышла в 2002 году тиражом аж 3000 экземпляров – для тех времен это очень много.

Бывшее село Паздеры – место очень красивое, тихое, пустынное. И нам подумалось: как хорошо было бы устроить тут скит женского монастыря. А в 2005 году нам было открыто, что здесь надо строить мужской монастырь, но не на берегу, где мы хотели скит устроить, а именно внизу, где исторически располагалось это село. Хотя вроде бы это место должно быть затопленным, что всех очень озадачило. Но ведь есть Божие благословение, значит, с помощью Господа всё устроится. И действительно, оказалось, что это место никак не может быть под водой.

Паздеры – место очень красивое, тихое, пустынное. И нам подумалось: как хорошо было бы устроить тут скит

– А почему вдруг были такие опасения, что место затоплено?

– Считалось, что вода нескольких ГЭС заливает эти места, но обнаружилось, что это блеф: в 1980-е годы была политика по уничтожению сел, вот и придумали про затопление.

Но не всё так просто шло. Эта земля числилась как сельскохозяйственная, и ее надо было перевести в другую категорию по назначению – для религиозного использования, но так как подобной категории вообще в советское время не существовало, то пришлось долго всё это оформлять. Потом еще препятствие: выяснилось, что земля принадлежит администрации сельсовета, а мы были уверены, что монастырская: матушка Афанасия, наша игумения, сверяла по планам… И фермер, который дал обители эту землю, уверял, что нашего монастыря. Поэтому я, нимало не сомневаясь, начал строительство. И тут местная администрация спрашивает: «А где ваши документы?» Конечно, так как я священник и меня уже все знали, меня спрашивали вежливо. Но всё же… Пришлось еще три года делать документы, чтобы земли перевести на нас. И то, что все эти трудности были преодолены, тоже чудо. Но на сердце у нас всегда была уверенность, что всё получится и всё будет хорошо. Так что и наш Тихвинский храм уже освящен, и монастырь строится.

– Это, так сказать, строительство внешнее. А как обстояло дело с людьми?

– Тогда в Паздерах уже как бы подвизались несколько человек. Увы, они были «бесконтрольные»: случались всякие нарушения. А в 2012 году, когда мы построили и освятили Тихвинский храм, меня окончательно перевели служить из женского монастыря сюда. Конечно, нельзя было ожидать, что будет всё просто, и проблемы начались – с теми, кто тут уже жил. Ведь когда я к ним приезжал вроде бы «в гости» – это одно, и совсем другое – когда с ними живу и буду их контролировать. В общем, у меня было такое ощущение, что я из рая попал в вертеп разбойников. Примерно с неделю. А потом, через неделю, внутренне стало так хорошо, что я понял: я на своем месте.

И люди стали приходить. Сейчас нас 20 человек – тех, кто живет монашеской жизнью. И трудники наши все выполняют утреннее и вечернее монашеское правило, ходят в наш храм.

–Но судя по фотографиям, к вам приходят и семейные люди…

– У нас есть гостиница, и да, с семьями приезжают, некоторые на недельку даже. Мы, конечно, как монашество, любим уединение, и самое лучшее наше время было раньше, когда зима, осень, распутица, когда людям трудно до нас добраться. Мы ощущали себя так хорошо! Но, с другой стороны, мы понимаем, что должны быть миссионерами, что миссия всегда лежит на монашестве. Понятно, что этот крест надо нести в любое время. Сейчас дороги лучше, поэтому к нам и зимой, и летом приезжают. Наш монастырь очень популярен в Удмуртии, его знают. Когда хорошая погода, люди вообще приезжают сюда отдыхать. Тут природа великолепная, они здесь и отдыхают, и молятся. У нас два родника, где можно искупаться, третий родник обустроили. И храмы рядом.

О примере христианской жизни, местных традициях
и богослужении на удмуртском

– А в чем, на ваш взгляд, главная особенность миссионерской деятельности в Удмуртии?

– Монастырь показывает, как может осуществиться христианство. В миру это трудно сделать. Именно в обители ты видишь, как братия живут, как молятся, как трудятся. Сама наша жизнь – то дело миссионерское, которое и привлекает людей к Богу.

Монастырь показывает, как может осуществиться христианство. В миру это трудно сделать

К нам приезжают разные люди. Кто-то просто так, кто-то со своими проблемами, даже неверующие приезжают. Приезжают и понимают: здесь хорошо, здесь благодать. Раньше рядом было предприятие, которое из Камы доставало песок и отправляло его на строительные объекты. И шум такой стоял! И вот однажды остановились «Жигули», бабушки деревенские вышли и говорят: «У вас такая тишина!» – а тут сразу: бум-бум-бум-бум. Так тишина именно в духовном плане! Люди это чувствуют: у них сердце успокаивается.

– Хотелось бы спросить о местных традициях. Случалось ли сталкиваться с обрядами, верованиями, не совместимыми с христианством? Как с этим быть? Ведь тут нужна деликатность, уважение к другой культуре.

– Когда отпеваешь где-нибудь в деревне, в марийских селах, то да, встречаешь обычаи довольно странные. Покойника с гармошкой провожают, представляете? Чтобы весело было. Поют песни… А чего только в гроб не кладут! Даже деньги. Я спрашиваю: «Для чего деньги покойному?» «Там пригодятся», – отвечают. Суеверий много. Заземляют покойника, чтобы меньше «испортился». Я этого не понимаю; может быть, действительно какое-то народное средство… Закрывают зеркала – повсеместно. Я, конечно, объясняю, что так нельзя, но мне отвечают: «Батюшка, у нас традиция такая – хоронить с гармошкой». Я в таких похоронах не участвую.

В монастыре у нас всё по-христиански. К нам приезжают люди из внешнего мира и понимают, что у нас свои традиции.

–Священное Писание переведено на удмуртский язык. Это повлияло как-то на миссионерскую работу среди местного населения?

– Да, конечно. Перевод сделал Михаил Атаманов, я его очень хорошо знаю, он к нам приезжает. У него даже есть мечта поселиться у нас – рядом построить домик.

Он действительно совершил подвиг: перевел на удмуртский язык сначала Евангелие, потом Ветхий Завет, а потом все богослужение. Он сам человек светский, ученый, филолог. Пишет и об удмуртской истории, и стихи. Он, кстати, диакон.

Но было очень много противников перевода служб на удмуртский, как сейчас тех, кто против перевода богослужения на русский язык. Говорили, что надо именно на церковнославянском служить и только на нем. И даже некоторые верующие удмурты боролись с переводом, что очень огорчало Михаила Атаманова. У него даже книжка есть о том, как он в больницу попал, потому что некоторые священники в Удмуртии на него напали с резкой критикой.

Рядом с иеромонахом Зосимой Михаил Атаманов. Паздеры. Август 2020 года

Знаю, что сейчас в некоторых храмах служат на удмуртском языке, например в Ижевске, именно благодаря этим переводам. И Михаил там очень часто служит как диакон. Он уже в возрасте, ему за 70; его все бабушки знают и любят, он заслуженный и почетный у нас.

– Сколько лет он занимался этим переводом?

– Я думаю, где-то с перестройки, как пришел к Богу.

У нас же есть деревни, где русского не знают. Бабушки приезжают к нам, исповедаются, а я не знаю, что они говорят, вижу только, что они искренне каются, и кладу на них епитрахиль. Они действительно верующие, и поэтому для них это хорошее дело. И мы некоторые возгласы делаем на удмуртском языке.

–Есть святые, которых в Удмуртии особо чтят?

– В Удмуртии много храмов Александра Невского, и, кстати, бывший кафедральный собор был Александра Невского. Я там рукополагался и практику проходил, и очень хорошее у меня впечатление об этом соборе. И начинал я тоже в монастыре, где храм был во имя Александра Невского. Думаю, что это один из самых значимых святых.

Конечно, здесь много храмов, в которых чтут пророка Илию, Покров, даже монастырь есть Покровский. Троицу чтут. Все, что было до революции, сейчас возрождается.

На нашем месте и прежде был храм в честь Тихвинской иконы Божией Матери. Я спрашивал, почему такое посвящение, и мне ответили, что по аналогии с чудом обретения Тихвинской иконы: как она приплыла – и был столб света, так и наши «старые иконы» приплыли – и был столб света.

«Монашество – это круто»

– А какова молодежь Удмуртии? Она отличается от молодежи Москвы или Петербурга?

– Мне кажется, что сейчас ничем не отличается. Сейчас наш мир сжат до площади стола, на котором стоит компьютер. Меня поражает молодежь, она не такая, как была в мое время. Более раскрепощенная, чем мы. Я помню, что взрослые для меня были другим миром. Взрослый сказал – для тебя это священный закон, а сейчас с тобой могут и поспорить, еще станут доказывать, что ты неправ. Но мне это нравится.

Мы практически ничем не отличаемся от европейцев и американцев. Мы стали свободными. И более красивыми духовно. Потому что когда человек свободен, он красив, он не зажат, он мыслит свободно. Он может быть и неправ.

Конечно, в каждой эпохе есть свои плюсы и минусы. А молодежь одинаковая, потому что общается со всеми.

– На ваш взгляд, стоит ли рассказывать молодежи о монашестве? Это нужно ей?

– Как делаю я, например? Когда я крестился и прочитал первую «православную книгу» – Серафима Саровского, меня так удивило его житие, так потрясло. Я подумал: «Почему такие книги не распространяют?! Это такой стимул к духовной жизни!» Жития святых – это вообще необыкновенно. И конечно, монашество – это один из путей, который отличен от того, что предлагает мир. Монашество – это круто.

Монах и должен быть в некоторой напряженности, чтобы не отступать и не падать

Вся монашеская жизнь строится на некоей духовной напряженности. Монах и должен быть в некоторой напряженности, чтобы не отступать и не падать.

– Вы в самом начале нашей беседы сказали, что люди в храме казались вам, тогда молодому еще, отсталыми. Вам не кажется, что современных монахов, да и вообще верующих сейчас тоже воспринимают как отсталых?

– Как раз с монахами я тогда не встречался, и поэтому у меня не было о них никакого представления. В советское время была пропаганда, что вера православная построена на заблуждениях, на суевериях, да еще и бабушки были в черных одеждах, выглядели несовременно.

– Но ведь молодежи монахи могут казаться людьми недалекими…

– Возможно. Но к нам молодежь приезжает. Все люди современные, и девчонки, и ребята…

А вообще мне кажется, что юности более свойственно внешнее состояние. Юным трудно прийти к духовному, это как бы отречение от внешнего. Им трудно смотреть вглубь себя. К этому приходят после 30 лет.

В отрочестве человек познает этот мир, он хочет залезть во всю грязь, во все уголки ада хочет заглянуть. Он все хочет попробовать на зубок. Чужой опыт не учит – учит опыт только свой. Это надо знать. И как бы мы ни проповедовали христианство, очень важен и личный духовный опыт. Кого-то, может быть, Господь заденет благодатью; кого-то заденет каким-то чудом, как меня; кого-то, может быть, Господь с детства ведет, как тоже у меня было: Господь открывал иной мир. Вопрос в том, куда с этим опытом молодой человек придет. Он может с этим опытом прийти в секту или еще куда-нибудь залететь. Бог может нас немного и принуждать какими-то обстоятельствами, чтобы мы пришли именно туда. Или можно даже очень сильно упасть, чтобы сильнее подняться.

Но Господь к Себе молодежь приводит.

* * *

Фильм «ОБИТЕЛЬ» о монашеской общине прихода
храма Тихвинской иконы Божией Матери села Паздеры