«Тело Христово всегда ломимое»

Современное поколение православных христиан в России спокойно приходит молиться в Церковь, живя в ней в мире и благоденствии. Но мы помним, что еще недавно невозможно было спокойно окрестить ребенка, купить Библию, молитвослов, не говоря уже о трудах христианских богословов, или без последующих гонений посещать храм, особенно это касалось людей, занимающих государственные должности. О том, как жили верующие люди во времена СССР, мы беседуем с митрофорным протоиереем Валентином Асмусом, настоятелем храма Покрова Пресвятой Богородицы, что в Красном селе, доктором богословия.

1.JPG
Протоиерей Валентин Асмус

– Батюшка, Вы родились в семье московских интеллигентов в те времена, когда вера в Бога не приветствовалась, так как советское государство строило рай на земле. Ваш папа известный философ Валентин Фердинандович Асмус. Как Вы пришли в Церковь? Или вера Вам была уже от рождения передана родителями?

– Я не могу сказать, что меня систематически учили вере. Но были очень сильные впечатления. Отец читал нам избранные места Библии, не только в Ветхом, но и в Новом Завете. Это была книга большого формата, с крупным шрифтом, в кожаном переплете с золотым теснением. Как я был рад, когда в 2018 году Почаевская лавра репринтно переиздала то самое издание и даже скопировала переплет, хотя и в новом материале. Стараюсь пользоваться дореволюционными изданиями русской Библии. Не признаю полезности последующих правок текста, начиная с издания 1956 года редактуры апостата Александра Осипова, отлученного от Церкви в 1959 году (ЖМП 1960, № 2, С. 27). Но дело не только в отдельных, хотя и многочисленных «правках» (работа над ними шла десятилетия после издания 1956 года), но и в катастрофической трансформации или, скорее, деформации текста при переводе его на новую орфографию. «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам, не так, как мир дает, Я даю вам» (Ин. 14: 27) становится неудобопонятным при исчезновении орфографического различия мiръ (вселенная) и миръ (примирение).

Очень сильно на мою детскую душу воздействовали иконы: меня с раннего возраста водили по музеям и церквам-музеям, а дома было много альбомов с репродукциями икон. Но самое сильное впечатление я получил от богослужения, на которое меня привели в семилетнем возрасте. Я тогда еще не знал, что в младенчестве был крещен. Как-то я случайно нашел у бабушки житие святой великомученицы Варвары. Считаю необходимым для воспитания детей чтение подобных (внимательно отобранных) житий в добавление к Священному Писанию.

В моем воспитании сказалась связь поколений старой России и России, изуродованной революцией. Мой отец и моя бабушка родились еще в XIX веке. Отец в детстве прислуживал в алтаре киевскому священнику Иоанну Мельниковскому. Бабушка, внучка диакона, не только пела в хоре гимназической домовой церкви, но и читала за Литургией Апостол.

В моем воспитании сказалась связь поколений старой России и России, изуродованной революцией

Уже в 19-летнем возрасте я с мамой и сестрой посетил Псково-Печерский монастырь. Когда мы вернулись к отцу и начали наперебой восторженно рассказывать об увиденном, отец вдруг с глубокой тоской воскликнул: «Боже, неужели еще где-то есть нормальная жизнь?» Отец в детстве бывал и в Киево-Печерской лавре, и в Михайловском Златоверхом монастыре, где тогда покоились мощи великомученицы Варвары, и рассказывал, как его отец-протестант подводил его приложиться к мощам святой.

2.jpg
Мощи вмц. Варвары во Владимирском соборе Киева

Независимо от того, что говорили или не говорили эти старые люди, отец и бабушка, в них жила сильная ностальгия. Когда однажды я спросил отца, в какое время он хотел бы жить, ответ был: родиться при Николае I, умереть при Николае II.

В первый раз я, по собственной инициативе, исповедался и причастился лет десяти. Это произошло в Покровской церкви местечка Станислав Херсонской области, где мы в те годы проводили лето. К сожалению, это был последний год жизни этого храма. Шли хрущевские гонения, которые принимали бандитские формы. Церковь подожгли. Гореть там было нечему, это была прочная каменная постройка самого конца XIX века. «Пожарники» зачем-то пробили дыру в куполе, после чего здание было объявлено непригодным к использованию. Священник бедствовал еще несколько лет (церкви закрывались повсюду, вакансий не было), пока наконец не получил место. Больше 20 лет церковь стояла пустой, пока в 1985 году ее не снесли.

Церковь представала нам как Церковь страждущая, «Тело Христово всегда ломимое», по слову приснопамятного Святейшего Патриарха Алексия I. С детства Церковь была для нас неотделима от страданий протоиерея Димитрия Балуцы, настоятеля Никольской церкви того же местечка Станислав, «дяди Мити» бабушкиных рассказов, священника Анатолия Жураковского, с которым отец подружился в Киевском университете Святого Владимира, священника Павла Флоренского, с которым отец познакомился уже в Москве. Читая в юности книгу отца Павла «Столп и утверждение истины», я все время помнил, что автор – священномученик. Также невозможно было не думать о страданиях А. Ф. Лосева, который печатно, в книге, вышедшей в СССР, обличил лжерелигию большевизма: «Так под силой анафемы, как исчезает дым от лица огня, рушится неправая вера, ведущая тем или другим путем к безбожию. Полное же безбожие… Полное безбожие?»

– В студенчестве Вы посещали храм Пророка Илии в Обыденском переулке. Почему выбрали именно этот храм? Возможно, в нем было что-то особенное?

– Я ходил не только в Обыденскую церковь. Я бывал на Ваганьковском кладбище, в «шаговой доступности» от нашего дома; на Соколе. Обыденская церковь многим была замечательна. Батюшки Николай Тихомиров, Александр Егоров, Владимир Смирнов, Сергий Борздыка – непохожие друг на друга, и каждый чем-то выделялся. О двух из них уже вышли книги. В этом тихом храме была какая-то ощутимая ностальгия. Недаром рядом было место, где когда-то стоял Храм Христа Спасителя. Левым клиросом управляла старушка Милица, бедно и скромно одетая. Но все знали, что у ее отца был магазин венских стульев. У ступеней амвона стояла маленькая горбатая старушка, всю жизнь проработавшая машинисткой в какой-то советской конторе. Но все знали, что она – австрийская баронесса. В основном из старушек состоял не только левый, но и правый хор. Но под руководством бесподобного регента Валерия Георгиевича. Он был на высоте.

3.JPG
Храм Пророка Илии в Обыденском переулке

– Выбор Вашего филологического образования, случайно, не был связан с Вашей христианской верой? Как мне показалось, когда читала мемуары людей, живших в то время, многие молодые люди старались связывать свою судьбу с филологией, искусствоведением, чтобы впоследствии через свою трудовую жизнь быть ближе к Богу, иметь свободный доступ к духовной литературе, которая тоже была под запретом.

– Специальность, которую я выбрал, называется классическая филология. Это классические языки – греческий и латынь – и соответствующие литературы. У отца были словари и учебники этих языков, и собрание литературы на них – не только философы, но и Гомер, трагики, историки. Латинская литература была представлена не так полно в своей античной части, но зато были отдельные творения не только средневековья, но и Нового времени: латынь долгое время оставалась универсальным языком науки. Но меня влекла христианская письменность. У отца был греческий Новый Завет в двух разных изданиях и Вульгата – латинская Библия. Из святых отцов почти ничего не было, только «Исповедь» и «О граде Божием» блаженного Августина. Я хотел научиться читать все это и вообще иметь доступ к святоотеческим творениям. На филологическом факультете я получил то, чего хотел.

Ломая все наши стереотипные представления о советской системе образования, незабвенный профессор Андрей Чеславович Козаржевский прочитал с нами на греческом языке Евангелие от Матфея и Апокалипсис. Это был специальный курс «Об особенностях языка койне», объединивший горстку историков и филологов. Никакого ажиотажа не было: греческого языка никто, кроме нас, не учил, и никто с улицы не хотел упражняться в определении падежей греческих существительных и форм греческих глаголов.

Для меня классическое образование имело огромное значение и очень широкий смысл. Начать с того, что русский язык я стал понимать гораздо лучше. Всякий, кто живет в среде «материнского языка» и читает на нем много книг, чувствует себя знающим свой язык. Изучая греческий и особенно латынь, я ощутил, что не знаю русского, и красивая логичность, детальная разработанность синтаксиса открывали совсем новые тонкости родного языка. Я понял, почему так дорожило классицизмом царское Министерство народного просвещения и отчего его так ненавидели большевики и им подобные. В конце 1940-х годов, когда образовался «социалистический лагерь», где по местам сохранялись гимназии с латынью и даже греческим, решили и у нас провести эксперимент: издали учебник латыни Кондратьева и Васнецова и ввели латынь в 8–10 классах немногих школ Москвы и Петербурга. При Хрущеве этот эксперимент сразу оборвали. Но успех был вдохновляющий: из этой эфемерной школьной латыни выросли такие великие ученые, как Сергей Аверинцев и Михаил Гаспаров.

Для меня классическое образование имело огромное значение и очень широкий смысл

– В 1978 году Вы преподавали в московских духовных школах невероятное количество дисциплин, специально перечислю: латинский язык, церковнославянский язык, византологию, древнегреческий язык, патрологию, историю Поместных Православных Церквей. Поразительно! Все это богатство знаний Вам дал Московский университет?

– Я преподавал не только в 1978 году, но и в последующие годы, до 2007-го. По мере надобности мне давали новые предметы, иногда освобождая от старых. По своему университетскому диплому я имел право преподавать только греческий и латынь. Но уже в 1978 году мне дали старославянский и французский. С годами я сдал экстерном экзамены за семинарию и академию и уже имел право преподавать все предметы курса. Но начальство и в моем, и во всех остальных случаях исходило не из формальных прав, но из наклонностей и способностей преподавателя. И Вы не назвали один из моих любимейших предметов – Новый Завет в IV классе семинарии (Деяния и Соборные Послания).

– Простите, упустила из внимания этот предмет. Отец Валентин, как сложилось, что Вы стали священником? Скажите, пожалуйста, Вы когда-нибудь думали в детстве или юности, что ступите на эту благодатную стезю?

– О священстве я думал в детстве. Но потом я начал понимать, насколько это высоко, насколько это ответственно, насколько я не соответствую этому служению. На рукоположение в сан диакона меня благословил мой духовный отец протоиерей Всеволод Шпиллер. Меня направили к нему родители, которые знали о нем от своих друзей. Отец Всеволод был, по словам одного старца, «великий священник». Он был великолепным проповедником, тонким богословом, вдохновенным священнослужителем. Старец все это знал и ценил, но, думается, в своей краткой характеристике он имел в виду прежде всего несравненный пастырский дар отца Всеволода.

Предки отца Всеволода были военными. Отец его был архитектором, но все дяди были офицерами. И сам он мечтал стать военным. В кадетский корпус принимали только с 10 лет. Для подготовки к корпусу маленький Всеволод Дмитриевич Шпиллер поступил в киевское реальное училище святой Екатерины, в старших классах которого учился в это время мой отец. Но революция не дала возможности окончить корпус, и юный Всеволод Шпиллер стал участником Белого движения, сначала в кавалерии, потом в артиллерии. Осенью 1919 года Антон Деникин издал роковой указ об отправке всех недоучившихся с фронта в соответствующие учебные заведения, и Шпиллер был зачислен в Сергиевское артиллерийское училище, окончить которое ему довелось уже в изгнании, в Болгарии.

В это время русская молодежь в Болгарии имела двух старцев: архиепископа Феофана (Быстрова), бывшего царского духовника, и владыку Серафима (Соболева), недавно прославленного в лике святых Русской и Болгарской Церквами. Всеволод Шпиллер встал под духовное руководство владыки Серафима, который направил его учиться на только что открытый богословский факультет Софийского университета. Открытие факультета стало возможным благодаря появлению в Болгарии русских церковных ученых. Это корифей русской библеистики и патрологии Николай Никанорович Глубоковский, юрист Михаил Валерианович Зызыкин, протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский, Михаил Эммануилович Поснов. В то же время Всеволод Шпиллер знакомился с болгарским монашеством и был одно время на послушании в славном Рыльском монастыре.

4.jpg
Протоиерей Всеволод Шпиллер

Получив назначение настоятелем русского прихода в болгарском городе Пазарджик, отец Всеволод одновременно преподавал в болгарских учебных заведениях. Когда в ходе Второй мировой войны Красная армия пришла в Болгарию, архиепископ Серафим должен был перейти в юрисдикцию Московской Патриархии. Отец Всеволод сроднился с Болгарией, ее Церковью и ее верующим народом. Но владыка Серафим благословил его вернуться в Россию, и отец Всеволод беспрекословно вместе со своей семьей вернулся в 1950 году.

Жизнь в России не была безмятежной. К примеру, в том же году был арестован московский священник Иоанн Крестьянкин, который в наше время стал известен всей России. В 1951 году отец Всеволод был назначен настоятелем Николо-Кузнецкой церкви Москвы, где и прослужил до конца жизни (†1984). В 1970 году я пришел к отцу Всеволоду и с тех пор жил под его руководством. Сам я, начав что-то понимать, знал: священнослужение «велико и страшно», как говорится в одной из богослужебных молитв. Но отец Всеволод, задав мне два-три раза шутливый вопрос: «Ну что ты еще не поступил в семинарию?», начал серьезно говорить со мной о рукоположении.

Поначалу он ходатайствовал о моем посвящении в сан диакона к Николо-Кузнецкой церкви, но его просьба была молча отклонена. Потом мой друг Владимир Воробьев, ученый физик, для поступления в духовную семинарию поступивший в Патриарший Елоховский Богоявленский собор на должность ризничего, сообщил мне, что собору нужны чтецы, и энергично советовал мне не упускать такой возможности. Когда я уже некоторое время занимал должность чтеца, староста собора Николай Семенович Капчук представил меня своему другу со времени обучения в духовной академии архиепископу Дмитровскому Владимиру, ректору Московской духовной академии и семинарии.

5.JPG
Архиепископ Дмитровский Владимир (Сабодан)

Владыка Владимир принял меня в число преподавателей вверенных ему духовных школ, где я и начал трудиться с сентября 1978 года. В конце этого года владыка ректор призвал всех преподавателей-мирян к принятию священного сана. Когда отец Всеволод об этом узнал, он велел мне немедленно писать соответствующее прошение. Очень скоро, 11 февраля 1979 года меня рукоположили в сан диакона. Я стал клириком Покровской церкви МДАиС на территории Троице-Сергиевой лавры, но фактически я сразу начал служить в Николо-Кузнецкой церкви. Отец Всеволод хотел, чтобы меня рукоположили во пресвитеры, но при его жизни это оказалось невозможным. И только 14 февраля 1990 года меня рукоположил во пресвитера архиепископ Алексий (Кутепов; ныне митрополит Тульский и Ефремовский) по просьбе нового, после смерти отца Всеволода, настоятеля Николо-Кузнецкой церкви протоиерея Владимира Рожкова.

– В годы гонений на веру подвизались и служили Богу, Церкви и людям многие духоносные старцы. Вы кого-то из них встречали? Расскажите, пожалуйста.

– Господь даровал мне общение со святыми старцами. Один из них – иеромонах Павел (Троицкий) из Данилова монастыря. О нем была издана книга, и поэтому я не буду о нем много говорить. Он предостерегал меня от болтливости. Когда Данилов монастырь был уже восстановлен, отец Павел строго запрещал рассказывать о нем, чтобы кто-нибудь не пытался его разыскивать для праздных расспросов и сенсационных сообщений. После освобождения из лагеря он жил в строгом затворе и общался только через письма. Его знали немногие, но паства его жила в самых разных концах страны. Он писал: «Я никого не боюсь, но хочу умереть тихо, без всяких почестей, как миллионы людей умирали в лагерях без всякой вины».

Господь даровал мне общение со святыми старцами

Отец Павел имел дар прозорливости, которая не знала границ. Он видел и внешние события, даже если они происходили за сотни или тысячи верст от него, видел их заранее, еще до того, как они имели место. Но главное, он видел глубины человеческого сердца, то, о чем человек никогда никому не говорил. Кто дерзал обращаться к отцу Павлу, делал это чаще всего для получения жизненно важного совета – духовного или житейского. Советы были императивны: на это есть воля Божия, а на это – нет воли Божией. Обычно советы благоговейно принимались и тщательно исполнялись. Но если у кого-то в трудных случаях возникало сомнение и колебание, со временем обстоятельства показывали, что совет старца действительно выражал волю Божию. Общение с отцом Павлом давало огромную радость, и жизнь наполнялась ощущением длящегося праздника.

Имя другого старца, посланного нам Господом, тоже Павел – архимандрит Павел (Груздев). Его знают очень многие – о нем сохранилось множество письменных свидетельств, а также много аудио- и видеозаписей. Два отца Павла очень разные. Иеромонах Павел (Троицкий) – образованный человек, окончив духовную семинарию, он учился в духовной академии, и только Первая мировая война заставила его стать офицером. Архимандрит Павел (Груздев) не мог нигде учиться, так как родился слишком поздно: когда он достиг школьных лет, у нас уже не было семинарий, не говоря об академиях. Он выглядел как «простонародный» батюшка, ничем не отличавшийся от своей деревенской паствы. Но однажды в Москве его попросили сказать проповедь в воскресный день. Он произнес проповедь, составленную по всем правилам дореволюционной гомилетики, без тени народного говора, который был его обычной речью.

Объединяла двух старцев прежде всего очень сильная любовь к пастве. Милосердие, сострадание, терпение, снисхождение – все это в архимандрите Павле горело и согревало, и к нему тянулись и деревенские старушки, и молодежь, и убеленные сединами ученые мужи. Высокомерные и поверхностные критики изображали его «потаковником», которым он вовсе не был: он внятно говорил о зле и строго требовал чуждаться и избегать его. Но его оружием были не грозные обличения, но безмерная любовь, способная растопить самое холодное или отчаявшееся, разбитое сердце. И рядом с ним тоже чувствовалась торжественная радость «победы, победившей мiр».

6.jpg
Протоиерей Валентин Асмус

– Отец Валентин, один из Ваших научных интересов представляет византология. Часто невольно сравниваешь Византийскую и Российскую империи. Появляются вопросы, хочется их Вам задать. Наша вера православная пришла из Византии. И это был самый главный Божий дар русскому народу. Как православие повлияло на духовное и историческое развитие нашего народа и на устройство Российского государства?

– «Византия» – фальшивое имя, изобретенное уже после ее гибели ее врагами. В самой «Византии» это имя было известно как прежнее название столицы – Константинополя. Поскольку литература культивировала архаику, историки часто пользовались этим названием Цареграда, подобно тому как очередных врагов империи (арабов, турков) называли персами, каковые были древними противниками греков. Мы принимаем имя Византия как общепринятое, но не забываем о его неадекватности.

Влияние Византии на славян, румын, грузин, армян, да и на Запад безмерно. Гораздо легче перечислить то, чего мы не взяли, чем то, что вошло «в плоть и кровь». Мы не взяли греческого языка. Некоторые историки культуры сетуют, что если бы греческий стал тем, чем на германском Западе стала латынь, мы имели бы непосредственный доступ не только к античности, но и к безмерным богатствам самой Византии. Действительно, пока в XVII веке у нас не появились школы западного образца, богословия у нас не было, и не было даже возможности переводить греческих святых отцов: имели хождение почти исключительно южнославянские переводы. Даже в Символе веры были неправильности перевода: «несть конца».

Русская летопись называет византийцев греками. Это не только игнорирование их самоназвания, но также проявление существенного их недопонимания. Византийцы с самого начала христианства отреклись от имени эллинов. В Новом Завете эллин – не столько этноним, сколько обозначение религии – язычник (Ин. 12: 20; Деян. 11: 20; 19: 10; 17: 20 и мн. др.). Как же называли себя отрекшиеся от имени эллинов? Они называли себя по имени своего государства – римлянами. Даже когда Римская держава была языческой и гнала христиан, святые апостолы Петр и Павел ценили ее положительно (1 Пет. 2: 13–17; Рим. 13: 1–7; 1 Тим. 2: 1–2).

7.JPG
Святые апостолы Петр и Павел

Русский богослов протоиерей Иоанн Мейендорф писал, что никто не обратил так много людей в христианство, как император Константин Великий. В Византии соединились три начала. Христианская вера освятила и одухотворила римское государство и греко-римскую культуру. Культурный блеск и духовное сияние Византии просвещали и озаряли окрестные народы. Когда старая, ослабевшая Византия уже не могла непосредственно руководить народами, вокруг нее образовалось сообщество духовно вскормленных ею народов и государств, которое русско-английский ученый Димитрий Оболенский удачно назвал византийским Commonwealth – содружеством наций. Византия оставалась идеально-символической главой этого содружества.

Благодаря потрясениям последних столетий имя и понятие империи девальвировалось. Появилась и Британская империя, и Французская, и Японская, и Сиамская… Для разрушения законной Венской империи выросла Прусско-Берлинская. Все это искажало то понятие империи, которое жило в Византии и которое понимали даже не все ее современники. Однажды великий князь Василий Дмитриевич заявил: «У нас есть Церковь, но нет царя». Имеется в виду Константинопольская Церковь, одной из митрополий которой была Россия, и византийский император, которого до того поминали в русских церквах наряду с Цареградским Патриархом.

На этот вызов ответил Патриарх Антоний IV: «Ничего хорошего в том, что ты говоришь, что у нас есть Церковь, а не Царь; невозможно христианам Церковь иметь, а Царя не иметь, ибо Царство и Церковь единство имеют и общение, и невозможно им отделяться друг от друга… послушай и верховного апостола Петра… "Бога бойтесь, Царя чтите"… он не сказал "царей", чтобы кто-нибудь не подумал, что речь о так называемых царях отдельных народов, но "царя", показывая, что один только всеобщий Царь… ибо если и иные некие христиане имя царя себе приписали, это противоестественно и незаконно, и происходит скорее в порядке тирании и насилия, ибо какие это отцы или какие Соборы, или какие каноны о них говорят? Но о естественном царе, горе и долу, коего и законодательства и постановления и указы уважаются по всей вселенной и кого единого повсюду поминают христиане, а не другого кого…

А если и, попущением Божиим, язычники окружили место, подвластное царю, все же даже до днесь такую же хиротонию имеет царь от Церкви и такой же чин и те же молитвы и великим помазуется миром и хиротонисуется царем и самодержцем римлян, то есть всех христиан». Здесь кратко выражено самосознание Византии, сознание великой ответственности всемирного служения. Это служение не государству, не народу или народам, но Богу, Христовой правде и истине.

Самосознание Византии – это служение Богу, Христовой правде и истине

Это – церковное воспитание народа. Это – христианская миссия для нехристиан. Чтобы принять это учение в полном объеме, нужно духовно дорасти и всесторонне культурно развиться. Одной воли к преемству совершенно недостаточно. Когда пала Византия, Россия могла только входить в наследство. Ответственность за судьбу вселенского православия стала непреложным заданием России, но различных средств для успешного исполнения этого задания бедственно не хватало. Знаменитый князь Курбский имел серьезные богословские интересы. Желая изучать догматические творения преподобного Иоанна Дамаскина, он в своем прекрасном далеке изучал латынь, чтобы читать Дамаскина в латинском переводе. Останься он в царстве Ивана IV Васильевича, он, увы, вряд ли нашел бы более короткий путь к Дамаскину. Появление полной славянской Библии (впервые в истории) в 1499 году в Новгороде стало возможным, потому что святитель Геннадий пригласил католических монахов, которые, не зная греческого, перевели недостающие книги со своей латинской Вульгаты. Да что говорить, если и прямые наследники Византии, такие как преподобный Максим Грек и братья Лихуды, были вынуждены учиться в западных университетах, поскольку иных не было. Создание православной высшей школы было насущнейшей, хотя вовсе не единственной задачей поствизантийской России.

– Все наши державные правители заслужили много похвал и благодарности от потомков. Первые цари дома Романовых получили разоренную Смутой, с отторгнутыми историческими землями страну, и в какую великую и прекрасную империю превратили ее последующие государи вместе со стараниями трудолюбивого народа. Однако наше телевидение, показывающее сериалы о русских императорах и императрицах, очень часто искажает отечественную историю. Как к этому относиться?

– Я принципиально не смотрю фильмы о царях и белогвардейцах.

– Мне бы хотелось все-таки немного продолжить тему. Думается, что в этих псевдобиографических телеверсиях особенно пострадало имя императрицы Екатерины Великой, так много сделавшей для Российской державы.

– Можно много и долго говорить о неоспоримых достижениях царствования Великой Екатерины, о славных победах и других ее свершениях, о великих ее благодеяниях русскому народу. Но хотелось бы сказать и о пререкаемом деянии ее царствования – секуляризации церковных земель. В наше время всякий добросовестный, с внутренним императивом справедливости человек не может иметь возражений против права Церкви на земельные владения. Но в XVIII веке имения были неотделимы от крепостных крестьян. И эти крестьяне, создавая Церкви сомнительную репутацию первого крепостника России, представляли большую проблему в глазах государства. Нещадная эксплуатация крестьян часто приводила к восстаниям, которые были большой проблемой царствования Екатерины II. А пока не доходило до восстаний, крестьяне жаловались, и этими жалобами были завалены государственные инстанции. Перевод «церковных» крестьян в разряд «экономических» (государственных) решал проблему, так как положение этих последних считалось завидным.

8.JPG
И. Лампи Старший. «Императрица Екатерина II»

Гуляет фраза, что Екатерина, проведя секуляризацию, «раздала своим любимцам» имения со всеми этими крестьянами. Это клевета. Даже при желании раздать почти миллион (более 900 000) бывших церковных крестьян было нелегко. Но такое разбазаривание государственной собственности и не было в обычаях императрицы. Имениями с государственными крестьянами она могла бы наградить только своих сподвижников масштаба Суворова и Потемкина, независимо от характера их личных отношений. А когда были какие-то личные мотивы для пожалований, она на свои деньги покупала имения (помещики могли продавать свои владения, и они обращались на рынке) или еще что-нибудь, например, хорошие городские дома. Секуляризация, явившись благодеянием для крестьян, была благодеянием и для самих монастырей. Там вспомнили об умном делании, возродилось старчество, начали изучать «Добротолюбие», и расцвет монашества в XIX веке был обеспечен.

– Отец Валентин, хочется задать вопрос Вам как филологу. В последние несколько лет в нашем народе поднялась всеобщая волна черной матерной брани. Ею накрыло не только, как сейчас говорят, маргиналов, но и людей, получивших высшее образование, работников культуры; эти слова можно услышать с экранов телевизоров, особенно в этой брани тонут дети, страшно сказать, даже младшего школьного возраста. Батюшка, как Вы думаете, откуда этот девятый вал на нас обрушился? Как людям здравого ума не соглашаться с этим, возможно, пытаться объяснить сквернословам, почему это не просто плохо, а опасно для их жизни?

– Не нужно думать, что «черная брань» – достижение нашего времени. До революции было гораздо хуже. Нет, тогда не было такого широкого разлива. Но у знатоков и мастеров она имела чудовищные, изощреннейшие формы, позволяющие считать эту брань одной из мистических причин революции. Эта последняя, спустив всю нашу жизнь на уровень какой-нибудь «Эллочки-людоедки», привела также и к радикальной примитивизации черной брани, удалив самые страшные ее пласты (нет худа без добра!). Если будут знать, что такие вещи наказываются революциями, может, будут меньше грешить.

– Теперь хочется спросить о нашей современной русской обыденной речи. Мы потеряли навыки владения ею и действительно, как Вы сказали, докатились в нашем общении до уровня вышеупомянутой героини романа 20-х годов ХХ века. Насколько возможно возродить наш живой великорусский язык? Наверное, корни этой проблемы кроются все-таки в семье?

– К сожалению, не все зависит от семьи. Но семья должна изо всех сил делать что можно. Надо приучать детей к чтению. Наши современники разучились читать. Чтение классической литературы – мощное средство очищения языка. Надо бороться не только с ругательствами, но и с советизмами – «вуз», «редколлегия», «задействовать» и многое другое. Надо исключать неграмотные, грамматически бессмысленные словосочетания вроде «имеет место быть». Надо использовать преимущество нашего времени, когда цензура больше не препятствует доступу и к полноте русской литературы, и к церковнославянской книге, а Академия наук даже издает словарь нового церковнославянского языка.

– Батюшка, что бы Вы хотели пожелать в эти святые дни нашим читателям?

– Поздравляю всех с праздниками, желаю радости о Господе, желаю вникать в таинство веры и внимать каждому слову Божественной службы.

Беседовала Светлана Рыбакова

Размер пожертвования: рублей Пожертвовать
Комментарии
Написать комментарий

Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.

Введите текст с картинки:

CAPTCHA
Отправить