Составитель этой книги – выдающийся иерарх Русской Православной Церкви, архиепископ Никон (Рождественский; 1851–1919). Долгие годы, будучи насельником Троице-Сергиевой лавры, он трудился на ниве книжного просвещения, и в 1885 году, еще в сане иеромонаха, опубликовал эту книгу, которую издательство Сретенского монастыря издает уже в пятый раз.
«Мы просто ждем, когда он умрет»
История про жизнь и чудо, рассказанная двумя женщинами
...Когда Ирина и ее мама закончили свой рассказ, мне почему-то больше всего было интересно, смогли ли они простить ту женщину-профессора…
– Мне не за что ее прощать, – ответила Ира. – Я не держу на нее зла и никогда не держала. Она говорила то, что видела. И что было на самом деле. Мой сын был нежилец. Тем ярче чудо, которое с нами произошло.
Долгое время мы общались с Ирой в соцсетях, я видела ее у себя в ленте, привыкла к ней и считала «своей». Но даже представить не могла, через что ей пришлось пройти. Она рассказала мне это вместе со своей мамой, Ольгой Владимировной. И это стало для меня историей о вере, доверии Богу, о Его помощи и милости, о силе человека и его смелости. И о любви, которая побеждает все. Историей, рассказанной двумя женщинами…
|
«Мне уже четырнадцать, а замуж я так и не вышла!»
– С самого детского садика я присматривала себе мужа, – начинает Ирина. – В четырнадцать лет считала, что жизнь уже заканчивается, а замуж я так и не вышла. А мне очень хотелось иметь рядом надежного друга и десять детей. Всем знакомым парням так и говорила: «Хочу десять!» Потому со мной никто и не встречался – боялись. Сергей – единственный, кто в это не поверил. Сейчас у нас семеро.
Сама Ирина из Санкт-Петербурга, а ее муж из Пскова. Познакомились во время учебы. Встречаться начали в конце второго курса. Девушке было 17, а парню – 18.
Мне очень хотелось иметь рядом надежного друга и десять детей
– Моя мама, как только увидела Сергея, сразу сказала: «Можете год повстречаться, и мы вас поженим», – вспоминает Ирина. – А его родители были сначала в шоке. Они отправляли сына, как приличного человека, учиться, а тот себе нашел непонятно какую девушку. Пытались его отговорить. Но у меня такой супруг! Если что-то решил – с места не сдвинешь! Но в итоге они все поняли. С большим трудом дождались мы моего восемнадцатилетия, потому что нам уже очень хотелось пожениться. Ну и поженились. Сереже было, соответственно, девятнадцать. Сначала жили у его родных, потом, ближе к родам, переехали к моей маме.
– Между ними сразу возникло очень сильное чувство, – вспоминает Ольга Владимировна. – А я, как только увидела будущего зятя, подумала: «Таких не бывает! Надо брать!» Мужественный, ответственный, принципиальный, дисциплинированный, обязательный, руки золотые. Не курит, не пьет, никогда не ругается матом. Список могу продолжать до бесконечности...
Нечасто услышишь такое из уст тещи, согласитесь.
|
– Единственное, зять искренне не понимал, почему, зная, что они поженятся, дочь не хочет до свадьбы переехать к нему, – признавалась Ольга Владимировна. – Ведь они любят друг друга. А Ирочке было очень важно сохранить целомудрие до брака. Я даже обращалась в опеку с просьбой поженить детей до того, как моей дочери исполнится восемнадцать:
– Принесите справку о беременности, и мы дадим разрешение.
– Но как я вам принесу такую справку, если моя дочь – девственница?
– В таком случае мы вам разрешения не дадим!
Абсурд какой-то. Чтобы поженить детей, когда обе семьи уже согласны, нужно, чтобы дети уже были в пороке? Но такие, оказывается, правила.
Спустя два месяца после свадьбы Ирина обнаружила две заветные полоски. Она была счастлива: мечты о настоящей семье, где муж рядом и дети вокруг, начали сбываться.
Беременность протекала легко и хорошо.
– Но в двадцать недель на УЗИ врач сказала, что у ребенка увеличены почки, – рассказывает Ирина. – Возможно, после родов понадобится операция. И меня направили на консультацию в медико-генетический центр.
«Раз я смогла встать с кушетки, значит, я должна жить дальше»
– Сейчас я уже точно могу сказать, что от большей беды меня тогда спасла моя юношеская легкомысленность, – говорит Ирина. – Дело в том, что в этой же консультации наблюдалась когда-то моя мама. И дважды, когда она была беременна моими братьями, на УЗИ ей сказали, что это будут девочки. А родились мальчики. И я была уверена, что все эти почки – просто ошибка. Все у моего ребенка прекрасно, и ни в какой центр мне ехать не нужно. И не поехала. Потом, в районе двадцати недель, мне дали направление в детскую больницу. К профессору! Но я опять же все проигнорировала.
– В моей голове опасность тоже не вмещалась, – признавалась Ольга Владимировна. Я говорила: «Дочь, не верь, врачи часто ошибаются. Будешь ходить всю беременность и думать о плохом. Не надо никуда ездить».
|
Но где-то после тридцатой недели врач УЗИ в их женской консультации повторил, что у Ириного сына большие проблемы с почками. Консультация медико-генетического центра жизненно необходима. В этот раз она послушала и приехала туда ближе к тридцати пяти неделям.
– УЗИ мне делали в течение примерно полутора часов, – вспоминает Ирина. – И в итоге просто задавили диагнозами: «Мочевой пузырь растянут и огромный. У ребенка гидронефроз обеих почек, они увеличены более чем в два раза и почти не работают. Они задавили легкие, и ребенок не сможет дышать после рождения. Как вы такое допустили?!»
– В тот день после УЗИ она вошла в квартиру и осталась стоять у входной двери, – вспоминала Ольга Владимировна. – Красивая, юная, в новой серебристой мутоновой шубке. Мы купили ей ее на последних неделях беременности. «Мама, все то, что говорили в двадцать недель беременности, – правда. Мой ребенок болен! Но раз я смогла встать с кушетки после этого УЗИ, значит, я должна жить дальше». Ей тогда было неполных девятнадцать лет. А меня как будто накрыло плитой. Это я виновата! Может, можно было что-то сделать, если бы мы послушали врачей вначале? Может, можно было как-то помочь малышу?
Когда Ирина пришла в женскую консультацию с результатами обследования, ее направили прямиком в роддом.
– Перед кесаревым я уже все понимала, – рассказывала она. «Если он родится живым и сможет вдохнуть, это будет чудо!» – говорили врачи. Но я до последнего молилась и надеялась, что Господь помилует и все равно как-то все разрешится. В мои восемнадцать лет какие-то тяжелые детские болезни казались мне чем-то из разряда фантастики. Ни у кого из моих знакомых такого не было. И вот так представить, что у моего ребенка будет что-то серьезное, я просто не могла.
|
– За день до кесарева сечения мы втроем были у дочери в палате. Я, Сергей и Ирочка, – вспоминала Ольга Владимировна. – Ждать скучно, и они устроили какую-то игру. Баловались, смеялись. Я смотрела на них и думала: «Какие же они еще дети». Смотрела на дочь – восторженный, доверчивый, детский взгляд. Этот взгляд был ее особенностью. Был... Тогда она последний раз так смотрела на мир. Пройдет чуть больше суток. Она спустится ко мне в холл родильного дома. И на меня будет смотреть очень взрослая женщина. Больше детского выражения ее глаз я уже не видела никогда...
«Ой, он писает! Писает!»
Но это будет завтра... Сейчас Ирина сильно молилась. В Бога она верила с самого детства. Сергей крещеным был, но в церковь начал ходить с Ирой за компанию. Она по воскресеньям назначала ему встречу в храме, а потом они шли гулять...
– После свадьбы мы практически перестали бывать на службах, – признавалась она. – То хотелось выспаться, то приезжали его родители и командовали, что нам делать. В общем, постоянно находилась какая-то отговорка. Во время беременности я особо не молилась. А вот, как грянули те диагнозы, замолилась как миленькая. И в церковь побежала. Службы с тех пор не пропускаю и молюсь почти непрерывно...
Прямо перед кесаревым сечением будущая бабушка позвала к дочери в роддом священника. Тот пособоровал ее и причастил. И объяснил, как крестить ребенка мирским чином, – если что.
|
– Мы просили разрешения, чтобы батюшка присутствовал во время операции. Чтобы мгновенно окрестить ребенка, – рассказывала Ольга Владимировна. – Получили отказ:
– В операционную священника не пустим!
– Хорошо, я прошу Вас лично сразу окрестить ребенка мирским чином, – попросила я врача.
– Нет! Это невозможно! Я буду останавливать кровотечение на матке!
Было видно, что она раздражена моей просьбой.
– И я готовилась крестить его в реанимации, если он вдруг начнет умирать, – говорила Ирина. – Но и шутила, что хочу, чтобы сын родился, описал всех врачей, вся моча из него вышла и стало все прекрасно. Готовилась к худшему, а верила в лучшее… И первое, что я услышала после родов: «Ой, он писает, писает!!!» Он, действительно, родился и описал там всех.
Я готовилась крестить его в реанимации, если он вдруг начнет умирать
Мальчика тут же забрали в детскую реанимацию. Ирина смогла добраться до него только через четыре часа – когда отошел наркоз.
– Я как-то сползла с кровати и пошла с бутылкой святой воды в реанимацию. Не знаю, почему меня никто не остановил. Я шла по роддому в этой прозрачной операционной рубашке. Наверное, просто никто не попался по пути. Каким-то образом обнаружила, где он лежит, пробралась туда, нашла там своего ребенка и покрестила. Мы назвали его Романом.
«А когда матери можно будет кормить его молоком?»
– Диагнозов оказалось даже больше, чем предполагалось по УЗИ, – рассказывала Ирина. – Поликистоз и гидронефроз обеих почек. Двусторонний обструктивный мегауретер. Мегацистиз. Вторичный пиелонефрит. Двусторонний крипторхизм. Абсолютно нерабочий мочевой пузырь. Гипоплазия легкого. Коарктация аорты, открытый артериальный проток, нарушение каркасности левого главного бронха и левого нижедолевого бронха. Дистония второй степени. И даже синдром сливового живота. Это когда лежит ребенок, а вокруг лежит его живот, потому что полностью отсутствуют мышцы передней брюшной стенки. Только кожа. Можно было прощупать все внутренние органы. И видно было, как бьется сердце...
Ирина не до конца понимала, что говорили ей врачи. Казалось, что все это происходит с кем-то другим, но только не с ними. Непонятно, как все это произошло и как дальше с этим жить.
|
– У меня на тот момент не было понимания, что я бабушка, – говорила Ольга Владимировна. – Просто мне хотелось заслонить от страданий дочь. И я ищу и ищу, чем ей помочь. И не нахожу. Дома мы с зятем впервые не делим свободу. Ходим каждый по своей траектории и молчим. Такой тишины между нами не наблюдалось уже девять месяцев. Я думала... думала... И никак не могла смириться, что это случилось с моей дочерью, которая сохраняла целомудрие до брака! Ни разу за жизнь не выпила, не покурила! Которая с момента своего рождения была взрослой и ответственной. Которая всего девять месяцев назад вышла замуж. И я отказывалась верить, иначе от мыслей можно было сойти с ума...
На вторые сутки после рождения по просьбе Ольги Владимировны Рому из роддома перевели в реанимацию детской больницы.
– Потом Ира расскажет мне о том, как они прощались: «Он посмотрел на меня как взрослый и протянул ко мне руку. Я его перекрестила». Они впервые расставались – мама и сын.
На третьи сутки выписали из роддома и саму Ирину.
– Первым делом я побежала делать свидетельство о рождении и прописывать сына в квартире. Хотелось хоть как-то закрепить его в этом мире. Мне казалось, что, если я все это сделаю, он точно будет жить – он же уже прописан!
А в это же время ее мужу Сергею и маме разрешили приехать в больницу.
– Сейчас я понимаю, что врачи приглашали нас прощаться, – говорила Ольга Владимировна. – Нас одели в стерильные одноразовые голубые халаты и проводили в реанимацию. Мы впервые увидели нашего малыша: многочисленные трубки, катетеры, кислородная маска, издающая звуки, контролирующая жизнь аппаратура и какое-то странное дыхание.
Резкий вдох и, казалось, совсем не было выдоха. А дальше врачи повели нас на беседу... И диагнозы: один страшнее другого, которые звучали приговором. И вдруг в этой тьме раздается голос зятя: «А когда матери можно будет кормить его своим молоком?» Он как будто отмахнулся от любых слов о смерти своего сына.
Ирине разрешили лежать вместе с сыном.
– И начался ее материнский подвиг, – рассказывала Ольга Владимировна. – Так же, как и Сережа, она не слышала диагнозов. Вернее, конечно, слышала. Но от этих удивительных родителей исходила уверенность: «Наш сын будет жив, наш сын будет здоров!»
Но в больнице Роме практически ничего не делали. Чтобы как-то повлиять на ситуацию, мама Ирины попросилась на консультацию к той самой женщине-профессору. Она была заведующей в той больнице. И именно к ней отправляли Иру тогда еще – в двадцать недель беременности.
|
– Мы пошли вместе, – рассказывала она. – Спрашивали, почему ребенка не пытаются спасти, не лечат, не делают никаких операций. Он просто лежит, и всё. И профессор ответила, что ничего не делают, потому что ничего нельзя сделать. Нужно оперировать сердце, но при таких проблемах с бронхами это невозможно. А почки нельзя оперировать, потому что не прооперировано сердце. «И, знаете, у всего медперсонала ощущение, что ваша семья не понимает всей ситуации. К нам свозят самые сложные случаи со всего Питера и области. Ваш мальчик – самый тяжелый. Мы поддерживаем его жизнь аппаратурой. И просто ждем исхода. Где-то через два месяца он умрет, и мы будем просить у вас разрешения на вскрытие. А у вас еще будут здоровые дети!»
Таков был вердикт!
«Зачем вы хороните живого ребенка?»
У Ирины ушла земля из-под ног. Как-то она добралась до палаты интенсивной терапии, где они в тот момент лежали, стояла рядом с кувезом, смотрела на своего ребенка и рыдала.
– Ко мне подошла врач этого отделения:
– Что случилось?
Я ей рассказала про эти два месяца.
– Зачем вы хороните живого ребенка? Чудеса случаются! Может, через два месяца вас отсюда выпишут!
Ирине разрешили находиться с сыном, но не давали прикладывать к груди. Сначала он питался только капельницами, потом разрешили подкармливать его глюкозой.
– Чуть позже разрешили сцеживать через зонд по пять миллилитров молока. Правда, врач сказал, что сохранить молоко, когда ребенок вообще не прикладывался к груди, невозможно. Но мне посоветовали молокоотсос. И я так расцедилась, что кормила Ромку сцеженным молоком вплоть до года. Мне кажется, это чудо и милость Божия.
– То, что она, не имея опыта грудного вскармливания, сохранила молоко, даже для врачей было удивительным, – добавляла Ольга Владимировна. – Роман не мог даже глотать. Сначала – зонд. Потом – крохотный рожок... Молоко выливалось изо рта, а она опять его пыталась кормить. Она научила его глотать.
А сама Ирина говорит об этом всем очень спокойно, даже буднично. Как будто не было страданий, усилий, боли, страха. И мне интересно, как удалось пережить это им с мужем в их всего лишь восемнадцать и девятнадцать лет. Когда большинство думают о нарядах, тусовках и легкости бытия. А не о детях – не то что о больных, но даже о здоровых…
|
– Наверное, то самое нежелание слушать, понимать и принимать, что наш сын умрет. А еще истории детей, которые были написаны на стенах в коридоре отделения. Детей со страшными диагнозами, которые выжили.
И, конечно, она молилась. Горячо, непрестанно...
Когда Роме исполнился месяц, в реанимацию пришел священник.
– Я уже не помню, как мой сын туда попал из терапии, – говорит Ирина, – но суть в том, что батюшка дополнил таинство Крещения. И в этот же день, как только он закончил, неожиданно было принято решение оперировать Роме сердце. Операция прошла успешно. И через два месяца, как и сказала та врач в интенсивной терапии, нас выписали домой.
Конечно, Ирина переживала, нет ли ее вины в том, что сын родился с таким количеством диагнозов. Быть может, если бы она тогда, вначале, прислушалась к врачам и поехала в консультацию, что-то можно было бы исправить. Как-то помочь внутриутробно. Переживала и ее мать.
– Потом уже, после родов, я этот вопрос задавала специалистам в больнице, и врачам, и той женщине-профессору. Ведь именно к ней посылали меня в двадцать недель беременности. Они сказали, что просто отправили бы меня на прерывание на любом сроке, потому что ребенок этот нежилец. И ничем ему помочь нельзя. И тогда я порадовалась, что, благодаря своей беспечности, лишние семнадцать недель не переживала. Аборт бы я, конечно, делать не стала. Но носить ребенка, зная, что он умрет, очень, наверное, трудно. Но я этого уже никогда не узнаю…
|
– Когда профессор сказала, что однозначно отправила бы мою дочь на аборт, я обрадовалась, – признавалась Ольга Владимировна. – Вина, которая плитой ответственности давила на меня все это время, рассыпалась вдребезги:
– Тогда правильно, что мы к Вам не поехали. Моя дочь все равно бы не стала делать аборт!
– Неужели даже теперь, когда вы все знаете?
– Однозначно!
– Тогда можно просто снять перед вами шляпу...
Да... Ни Ира, ни ее муж, ни ее мама не держат зла на профессора, которая не давала их мальчику ни одного шанса. Она говорила то, что видела и что было на самом деле...
– И она всю нашу боль пропускала через себя, это было заметно, – рассказывала Ольга Владимировна. – И было понятно, что врачи делали все, что в земных условиях им было дано понимать и делать. Просто, наверное, чудо не входит в сферу доказательной медицины.
«У нас есть проблемы, но и чудеса происходят каждый день»
И сейчас, вопреки всем прогнозам, Рома жив. И это самое настоящее чудо.
– И чудеса у нас происходили и происходят каждый день и на каждом шагу, – говорит Ирина. – Вот, например, мы с сыном первые год-два не вылезали из больниц с нашим вечным пиелонефритом. А когда ему исполнился год, я узнала, что жду второго ребенка. Было очень страшно. Но я не думала ни о каком аборте. Я знала, что буду рожать всех детей, которых даст Господь. Боялась я не нового ребенка, а того, как я разорвусь между двумя. Одному нужно грудное вскармливание и мама рядом. Другой болеет, и нужна госпитализация... Я поняла, что не готова к кресту инвалидности моего старшего сына. И тогда я просто помолилась: «Господи! Если есть такая возможность, замени мне крест инвалидности на крест многодетности, потому что при большом количестве деток есть трудности, но они радостные». А видеть, как плохо твоему сыну, – это очень больно. Лучше бытовые проблемы... Я тогда рассуждала так: «Господь не дает больше, чем человек может понести. Значит, если я возьму крест многодетности, мне два креста будет не потянуть, и Господь снимет крест инвалидности».
Господи! Замени мне крест инвалидности на крест многодетности
И получилось так, что у Ирины с Сергеем один за другим рождались дети, и с каждым ребенком со старшего снимались диагнозы. А если не снимались – он научался с ними жить.
|
– При этом никакого кардинального лечения ему не проводили... Только при пиелонефрите снимали обострение. И когда родился второй ребенок, я научилась заранее видеть эти обострения. Звонила педиатру, она подбирала лечение, и я делала дома уколы. И все это было чудо: и то, что мы купировали пиелонефрит без больниц, и то, что я смогла сама колоть, потому что я смертельно боюсь всех этих процедур. А однажды перед очередной госпитализацией я поделилась со своей мамой: «Хочу, чтобы сказали, что все хорошо, и сняли Ромке катетер!» В больнице врач осмотрела его и говорит: «Мы снимем вам на время катетер. Попробуйте писать сами». Года два ему было.
Это было удивительно, потому что мочевой пузырь у мальчика не работал и не работает до сих пор. И катетер у него должен быть пожизненно.
– Но катетер – это ужас. Он постоянно забивался, ребенок не мог ходить в туалет. И я так боялась к нему вернуться, что придумывала разные способы, как выдавить из сына мочу: мочевой пузырь же не сокращается. Я обматывала ему живот полотенцем, давила руками, надевала бандаж... Врачи порывались поставить нам катетер обратно, но мы не давались. И в итоге сейчас, в тринадцать лет, сын наконец может сам полноценно сходить в туалет. До этого я помогала... И, если бы мне сразу кто-то показал и объяснил, как «выписать» ребенка, очень многих проблем можно было бы избежать. Но, насколько я понимаю, у наших врачей просто нет такого опыта. Катетер – и все! Хотя их тоже можно понять: такие дети обычно и не писают. Наш делает это мышцами живота и какими-то еще мышцами...
«Сильно радоваться в присутствии инвалидной комиссии не стоит»
– Кстати, насчет мышц. Это еще одно чудо, – рассказывает Ирина. – У Ромки же был сливовый живот, то есть полное его отсутствие. Только кожа... Врачи планировали сделать операцию, вживить какие-то сетки, чтобы хоть что-то держало органы. Но за сына плотно взялся наш папа, который считает, что нет ничего невозможного. И начал качать ему пресс. Сначала помогал, потом заставлял его самостоятельно качать. В итоге из ничего, практически из воздуха, мужу удалось накачать ему пресс, и никаких операций делать не пришлось.
|
Еще Ирина вспоминает, как им пытались лечить рефлюкс – обратный заброс мочи из мочевого пузыря в почку:
– Делали операцию, чтобы этот рефлюкс убрать. Через какое-то время провели обследование и сказали, что операция не помогла, рефлюкс есть. Позже нам надо было на повторный осмотр, и, как тогда с катетером, я сказала маме: «Хочу, чтобы мы приехали и нам сказали, что нет у нас никакого рефлюкса». Приезжаем, делаем обследование, и нам говорят: «Рефлюкса нет!»
У парня со временем сократились почки. И сейчас они нормально справляются со своей работой. За три последних года не было ни одного обострения. Все анализы хорошие.
– Да, бывают и проблемы. И большие проблемы. Например, в десять лет у Ромки был инсульт, – рассказывает Ирина. – Было очень страшно. Но после него у ребенка восстановились все функции.
– Со стороны видно, что она несет этот крест, несет его с честью. Видно, как всегда рядом с ней Господь. Видно, что она с Богом, – говорит о своей дочери Ольга Владимировна. – Даже когда страшно.
– В общем, сейчас, в свои тринадцать, Ромка – красивый, умный, парень, – говорит Ирина. – Не пользуется никакой медикаментозной помощью. А ведь в самом начале мне говорили, что даже если он и выживет, то будет отставать в развитии. Но он растет, он развивается, он прекрасный ребенок! А мы благодаря ему научились радоваться каждой мелочи. Каждой маленькой победе мы радовались и радуемся, как большой. Каждому миллилитру выпитого молока. Каждому грамму прибавленного веса, каждому дню. А проблемы решаем по мере их поступления...
– Он не просто догнал, но и перегнал своих сверстников, – утверждает Ольга Владимировна. – Очень рано и очень разумно научился рассуждать. Очень достойный парень! Реально старший брат. Ирочка обучает детей дома. Роман быстро прочитывает учебник по истории от корки до корки. У него образная речь. Его слушать всегда очень интересно!
|
И хотя для бабушек их внуки всегда самые лучшие, что бы там ни было, я уверена, что в случае с Ромой это действительно так.
– Это, конечно, все радостно, но был у нас забавный случай, – улыбается Ира. – Когда мама сказала, что надо оформлять инвалидность, я закатила истерику: «Мой ребенок инвалидом никогда не будет!» Но, конечно, потом оформила, потому что это возможность быть с ребенком, это деньги, льготы, реабилитация... Но мы не относимся к нему как к инвалиду. Для нас он – обычный ребенок. Тем более когда стали уходить проблемы.
Вот сняли мы тогда катетер, все стало налаживаться. Приехали на МСЭ на очередное переосвидетельствование. Меня спрашивают: «Как у вас дела?» А я говорю: «Ой, так хорошо! Катетер мы сняли! Сами писаем! Все круто!» Круто и круто. И с нас сняли инвалидность. Потом, правда, вернули. Но я поняла, что сильно радоваться в присутствии инвалидной комиссии не стоит.
«Ну ты как всегда...»
Я очень не хочу заканчивать наш разговор. Я хочу поговорить не только о Роме, но и о «кресте многодетности».
– Сейчас у нас семеро, – отвечает она. – Последняя – двойня. И это отдельная, удивительная история. Все – путем кесарева сечения. Моя гинеколог с ума сходила, когда я к ней пришла с двойней после пяти кесаревых. И я ее понимаю. Но помочь ничем не могу.
|
Эти свои роды Ирина тоже считает чудом и милостью Божией.
– Но это наше измерение милости и помощи Божией. А многие меня не могут понять. И не верят, что можно шесть кесаревых пережить. Свекрови ее знакомые прямо говорят, что я ей вру и такого не бывает. Ведь в роддомах после двух трубы перевязывать требуют.
Как случилось первое кесарево, мы с Ириной уже рассказали. Из-за пороков развития старшего сына ждать естественных родов было уже нельзя.
Второго ребенка Ира хотела рожать сама. Договорилась с врачом на платные роды.
– Но мы с ней условились: если что-то пойдет не так, она меня прокесарит. В итоге – слабая родовая деятельность и второе кесарево.
Третий ребенок вплоть до тридцать девятой недели не мог определиться: головой он ляжет или тазом. В результате тоже решили прокесарить.
В четвертый раз Ирина все еще надеялась родить самостоятельно. Приехала в роддом со схватками. Но вновь слабая родовая деятельность и маленькое раскрытие. Кесарево...
– С пятым ребенком я тоже приехала уже со схватками. Меня положили, сказали, что продержат до тридцать седьмой недели и прокесарят. А я сбежала из роддома под подпись и три дня терпела схватки дома. Когда поняла, что сил терпеть уже нет и подтекают воды, поехала сдаваться. Врач осмотрел меня: полное раскрытие, но ребенок куда-то уперся головой и выходить не планирует. Ну и опять кесарево.
После этого у Ирины была замершая беременность.
– Малыш прикрепился к рубцу, и началось кровотечение. Я пошла к врачу, и мне сказали, что ребенок находится на рубце, а это внематочная беременность, и нужно делать аборт. Тем более что плод не развивается. Я прекрасно понимала, что плацента на рубце – это разрыв матки и смерть обоих. Но я кучу раз перепроверилась, сдала ХГЧ. И только когда на сто процентов было понятно, что беременность замерла, пошла на чистку.
Седьмая беременность у Ирины тоже началась с кровотечения. На УЗИ она пошла со страхом, что опять замершая и все плохо.
– Я уже готовила себя к тому, что надо дальше как-то жить с этой бедой. Легла на кушетку. И вдруг врач говорит:
– А у вас там два сердечка бьются!
– Как – два?
Причем у девочки плацента была на рубце. Бедная моя гинеколог очень сильно переживала. Во-первых, столько кесаревых, во-вторых, двойня, в-третьих, плацента на рубце... Вызывала заведующую, они вдвоем меня воспитывали. С меня брали расписки, что я сама во всем виновата и сама несу за все ответственность. Отправляли на разные генетические обследования, чего только не делали. В итоге после двадцати недель плацента поднялась. Просто ушла с рубца, и все. Но мы все беспрестанно молились: моя мама, я…
|
В тридцать пять недель врач начала отправлять Ирину на кесарево. Это было перед Новым годом. Но она хотела доносить хотя бы до тридцати семи, чтобы дети родились покрепче и не нужно было лежать в больницах. Писала отказы и доносила до тридцати восьми.
– 4 января с утра отошли воды, и мы понеслись в роддом. И было шестое кесарево… Ну и сейчас у нас семь детей. Господь услышал мою молитву. Конечно, врачи всегда очень переживают. Каждый раз, когда я попадаю в роддом, настаивают на перевязке труб. Да что там настаивают... Собираются вокруг меня, начинают эмоционально кричать, что я собираюсь тут умереть, оставить детей сиротами и что вообще я нехороший человек и неправильно поступаю. А я не могу им объяснить, почему я не хочу этого делать. Мы с ними на разных планетах живем. Они не понимают меня, а я не могу им донести.
Мне интересно, как муж Ирины реагирует на новые ее беременности.
– «Ну ты как всегда», – говорит. И все… Он менее эмоциональный, чем я. Думала, что хоть на новость о двойняшках будут яркие эмоции. Но спокоен как танк. Я начинаю хотеть следующего малыша, как только чуть подрастает предыдущий. А он надо мной подшучивает, что мне все мало. И муж мой – очень хороший отец. Много занимается детьми.
– А еще будете рожать? Не боитесь? – спрашиваю я.
– Очень боюсь, но рожать буду, если Бог даст ребенка. Я понимаю, что это безумно, нерационально, не по-современному. Но я также уверена в том, что если Господь решит меня забрать, то лучше уйти, давая жизнь, чем от кирпича, прилетевшего по голове, или того же ковида... Но, конечно, я очень надеюсь, что Он сохранит и поможет.
4 апреля 2023
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Вера, это способность делать невозможное возможным.
Я была в состояниях веры и ощущала это чудо на себе.
И при этом, я знаю что важно соблюдать баланс между своими физическими возможностями и доверием Богу.
У вас ведь есть выбор.
Моя бабушка из веры в Бога родила 10 детей. И отдала на это всё здоровье.
Один ребёнок был ДЦП и всю жизнь жил с ней. Один из двойни, умер в детстве. Все остальные выросли и создали свои семьи.
Но, к сожалению, они не умели ценить себя и быть счастливыми.
У каждого конечно свои цели и предназначения. И выбор за Вами.
Моё мнение и мой выбор, это осознавать нагрузку и свои возможности. И лучше здоровая и счастливая мама, с тем количеством детей, которых она сможет обогреть и напитать любовью.
А у Вас, пусть всё будет так как Вы хотите и верите!
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.