Удивительно пересекаются линии жизней людей в этом мире. И святые здесь не исключение. Святая Церковь чтит память преподобномученика Серафима (Тьевара) 6 декабря. Его новомученический подвиг напрямую связан с именем еще одного святого – профессора Московской духовной академии Ивана Васильевича Попова, прославленного в лике мучеников, память которого наша Церковь совершает 8 февраля. И если оторвать житие преподобномученика Серафима от жития мученика Иоанна, то мало понятен смысл страданий отца Серафима, как и не очень понятна до конца суть его «преступления» перед богоборческими властями.
Антоний Максимович Тьевар
|
При аресте в декабре 1924 года следователи просто вытряхивали из отца Серафима, а тогда еще и не отца Серафима вовсе, а Антония Максимовича Тьевара, показания относительно каких-то списков епископов. Все вращалось вокруг этих списков: кто составлял, кому передавал, куда отвозил… В итоге за эти самые списки его и посадили. Житие немного раскрывает нам, о каких списках идет речь. Но обывателю все равно не уместить в голове: ну, списки епископов канонической Церкви, ну и что? Прямо очень сложное и общественно опасное дело: написать на бумажке перечень епископов РПЦ. Чего ж прямо сразу сажать-то? Все эти недоумения разрешаются, если взять в руки житие мученика Иоанна, профессора Ивана Васильевича Попова. Но не буду забегать вперед; обо всем по порядку, мой дорогой читатель.
Антоний (будущий монах Серафим) родился в Москве 30 июля 1899 года в семье Максима и Натальи Тьевар. Через пять лет у супругов Тьевар родился еще один сын, а через год семья лишилась кормильца: Максим Тьевар умер. Сыновей поднимала мать, Наталья Дмитриевна. Нам сложно представить, каких усилий ей стоило поставить на ноги мальчишек, но эта мужественная женщина справилась. Житие констатирует: в возрасте 18 лет Антоний окончил реальное училище и поступил работать статистиком на Дедовскую мануфактуру.
Призову на помощь интернет: «Дедовская мануфактура, выпустившая свою первую продукцию 26 ноября 1913 года, была одной из самых крупных и современных мануфактур того времени. Она состояла из трехэтажной прядильной и одноэтажной со стеклянной крышей ткацкой частей, а также двух четырехэтажных общежитий казарменного типа, в которых размещались приезжавшие со всех концов России рабочие и их семьи… Фабрика выпускала продукцию высокого качества. Производство мануфактуры изначально было оснащено автоматическими ткацкими станками с электроприводом. Прядильное оборудование было поставлено из Великобритании, ткацкое – сделано в Швейцарии. Силовые машины изготовлены известными немецкими фирмами АЕГ и "Фиднер и Гамнер"».
Со всей страны ехали высококвалифицированные работники на эту мануфактуру, хорошее это было место для заработков. Отсюда вывод: был высокий конкурс при приеме. А Антоний шел на фабрику не просто рабочим, а статистиком – очевидно, позволяло полученное образование. И конкурс он выдержал. Этот молодой человек обладал незаурядными способностями.
Этот молодой человек обладал незаурядными способностями
Заметь, мой читатель, что это 1917 год – время начала великих потрясений для нашей Родины. Мутной пеной накрывала страну разруха, но Дедовская мануфактура в 1917-м еще держалась. Потом фабрика остановила свою деятельность из-за отсутствия сырья и топлива, при этом указывается дата начала Гражданской войны, то есть можно полагать, что фабрика закрылась в 1918 году, а в 1921-м уже вновь возобновила свою деятельность.
Потеряв рабочее место по вполне объективным причинам, Антоний поступает в Московский государственный университет. Тоже, надо сказать, не самая простая задача во все времена. Он проучился там два курса. Что случилось потом, житие нам не объясняет. Сухие факты: в 1919 году Антоний поступает на курсы внешкольного политпросвещения, получает статус военнообязанного и направляется библиотекарем на Южный фронт, созданный 11 сентября 1918 года для борьбы с формированиями атамана П. Н. Краснова и генерал-лейтенанта А. И. Деникина. Возможно, 20-летний Антоний понял, что не сможет избежать мобилизации (страна горела в пламени Гражданской войны), и нашел самый бескровный выход из этой непростой ситуации, так как не мог представить себя с оружием в руках, лишающим жизни кого бы то ни было.
Из жития не вполне понятно, попал ли Антоний на фронт: вслед за словами об этом направлении следуют слова: «но затем был оставлен в Москве и служил в политуправлении Реввоенсовета республики в должности библиотекаря-инструктора». Хлопотал ли кто за него или Антоний показал незаурядные умственные и аналитические способности и был оставлен на месте, или и то и другое вместе – неизвестно. Но факт остается фактом: в статусе военнообязанного Антоний находился вплоть до 1922 года, но при этом постоянно находился в Москве.
У тебя, мой дорогой читатель, совершенно закономерно может возникнуть вопрос: при чем тут воинская обязанность и библиотека? Как эти два понятия вообще могут существовать в одной плоскости? Сейчас объясню.
В 1920-е годы библиотеки были не чем иным, как пунктами партийной пропаганды. В 1919 году в войсках появились политруки (не путать с замполитами – первые из них появились в 1942-м), они отвечали за политико-моральное состояние бойцов и командиров. В помощь им направлялись образованные военнообязанные… библиотекари. Так что же, Антоний был идейным революционером, что ли? Нет! Но об этом чуть позже. Как в Красную армию призывался цвет Императорской русской армии, сохранявший нейтралитет и отказавшийся эмигрировать, так и в помощь комиссарам (вот эти точно были идейные) и политрукам призывались просто хорошо образованные люди. Кадров-то у новой власти не было, выходили из ситуации как могли.
Как бы то ни было, сложно сказать, каким бы оказался жизненный путь Антония Тьевара, если бы не знаковая встреча с профессором МДА Иваном Васильевичем Поповым.
Мученик Иоанн Попов
|
Они познакомились в 1920 году. Где? Житие умалчивает. Или в читальне Румянцевского музея, или в МГУ. Антоний сам указывал на это. Он постоянно бывал на различных съездах библиотекарей, просветителей и т. п. Иван Васильевич тоже активно занимался просветительской деятельностью, в своей области, конечно. Но Антоний точно помнил: это было на лекции. Он пришел на лекцию профессора Попова, и маститый апологет просто потряс молодого человека. Как его, военнообязанного библиотекаря, занесло на эту лекцию – вопрос, ответ на который ты получишь позже, мой читатель. Лекция была по философии. Именно в этот момент пути Антония Тьевара и Ивана Васильевича Попова пересеклись. И с этой точки два жизненных пути великого ученого и молодого библиотекаря практически слились в одну линию. Со временем Тьевар стал правой рукой Ивана Васильевича, его помощником во всех делах. Профессор давал Антонию книги по истории Церкви и патрологии. И эта прекрасная литература как духовная олифа пропитывала душу будущего преподобномученика.
На составление того самого списка архиереев профессора Попова благословил сам Патриарх Тихон. Почему этот список был так важен? Что это вообще был за список?
Я уже неоднократно писала про так называемую Живую Церковь. Повторюсь вновь: эта псевдорелигиозная организация, созданная при прямой поддержке и прямом финансировании богоборческой власти, ставила своей целью полное уничтожение РПЦ. В качестве инструментария этого уничтожения был выбран ряд мер, одной из которых было переманивание из РПЦ священнослужителей всех уровней, в том числе из епископата.
Патриарху Тихону в преддверии Собора всех Православных Восточных Церквей, намечавшегося на 1925 год, было принципиально важно понимать, кто свой, кто чужой. Церкви жизненно необходим был полный список епископов, сохранивших верность канонической Церкви, и тех, кто уклонился в раскол. И не только для созыва Собора. Патриарх должен был делать назначения на кафедры, и здесь тоже было не обойтись без этого списка.
Патриарху Тихону было принципиально важно понимать, кто свой, кто чужой
Это была кропотливейшая работа. Необходимо было распознать по свидетельствам, действиям, заявлениям, обращениям и по еще каким-то тончайшим приметам тех, кто примкнул к живоцерковникам. Ведь никакого реестра уклонившихся в раскол епископов и священников не было в распоряжении РПЦ. Эта информация не выкладывалась на всеобщее обозрение, не печаталась в газетах. Враг был хитер. Живоцерковники порой намерено скрывали, кто перешел на их темную сторону. Назначался такой епископ-оборотень в епархию (или священник-перевертыш на приход), и начинался губительный гнилостный процесс разложения паствы. Целью составления списка епископов, сохранивших верность Матери-Церкви, и епископов, уклонившихся в раскол, было уберечь Церковь от уничтожения. Здесь очень важно было и не оговорить невиновных, верных чад Православной Церкви. Это была очень ответственная работа. Недаром Патриарх поручил этот труд Ивану Васильевичу Попову. Этот человек был олицетворением совести Церкви, чистоты ее веры, аскетизма ее традиций. Родоначальник патрологии, он все детали своей жизни, да вообще всю свою жизнь сверял с учением святых отцов Церкви, был поборником чистоты православной веры. Патриарх поступил очень мудро, доверив столь основательный и одновременно тонкий по своему мировоззренчески-философскому характеру труд профессору Попову.
К. Мирошник, Н. Кургузова-Мирошник. «Патриарх Тихон»
|
Появление такого списка обличало живоцерковников, срывало с них маску, обнажало их хитрый преступный замысел, поэтому так ненавистен был этот самый список властям. Он пускал под откос все старания богоборцев обмануть Патриарха и протолкнуть на ключевые должности в епархиях своих адептов.
Кроме того, последние 6–7 лет власти обескровливали Церковь: расстреливали и гноили в лагерях священство и епископат. Каждый верный епископ и священник был бесценен.
И Антоний Тьевар помогал Ивану Васильевичу в составлении этого самого списка. Изначально профессор Попов решил получить списки, которые велись верными православными христианами. Именно Тьевар доставил Ивану Васильевичу таковые. Антоний лично полностью переписал их от руки. Попов показал списки Патриарху Тихону, оказалось, что они неполные, нуждаются в доработке. В списки по личной инициативе Ивана Васильевича вошли имена епископов, находившихся в ссылке (их ведь тоже невозможно было назначать на кафедры, это нужно было учитывать). Была еще и другая сторона вопроса, касавшаяся ссыльных архипастырей: епископ числился занимающим кафедру, а фактически находился в узах, в этом случае епархия оставалась без управления. И тут тоже нужна и важна была актуальная информация, чтобы Патриарх мог своевременно сделать новое назначение. Было и еще одно направление: среди епископов были те, кто уклонился в раскол, но затем раскаялся и был принят обратно в лоно Матери-Церкви. Все эти моменты нуждались в фиксации.
И вот полный список архиереев, оставшихся верными Православной Церкви, и тех, кто ушел в раскол, (с фамилиями, местами служения и т. п.), тех, кто из него вернулся, а также тех, кто находился в узах, был-таки составлен!
Иван Васильевич, кроме всего прочего, помогал по поручению Патриарха Тихона передать за границу патриарший указ о назначении митрополита Платона (Рождественского) управляющим Северо-Американской епархией.
В общем, это была крамола из крамол. Ивана Васильевича и Антония Максимовича арестовали 10 декабря 1924 года и заключили в тюрьму ОГПУ на Лубянке. Профессора Попова допрашивал лично Тучков (начальник 6-го отделения секретного отдела ОГПУ).
Самым ужасным для властей было то, что сам список в руки к ним не попал. Богоборцы не знали, кого из их адептов рассекретили, а кого нет. И обоих стоических страдальцев допрашивали с целью выбить из них фамилии епископов, указанные в этом списке. Они оба никого не назвали.
Следователи зашли с другой стороны: стали вытряхивать из Попова и Тьевара показания, кто еще имел доступ к этому списку, чтобы арестовать и этих людей и уже у них попытаться выведать заветные фамилии из списка. И тут ничего не вышло.
Знаешь ли, мой читатель… А ведь эти двое святых мучеников спасли тогда Русскую Православную Церковь. В прямом, а вовсе не в фигуральном смысле. Для властей осталось тайной, что именно известно Патриарху Тихону о тех, кто уклонился в раскол, о количестве раскольников и о конкретных именах. И это была их, наших новомучеников, победа.
А ведь эти двое святых мучеников спасли тогда Русскую Православную Церковь. В прямом, а вовсе не в фигуральном смысле
Антония Тьевара допросили 19 декабря 1924 года. Вот выдержки из протокола этого допроса:
– Поручал ли вам Попов какие-либо работы?
– Попов поручал мне работы по истории Церкви древних и средних веков. О последних событиях церковной жизни я не помню, чтобы Попов давал мне какие-либо поручения.
– Перечислите круг ваших знакомых, кто к вам ходит и к кому вы ходите.
– Я на частные квартиры ни к кому не хожу... У меня почти нет знакомых. Я ни к кому не хожу, и ко мне никто не ходит.
– Кроме Попова, кто еще вам давал указания по работе по истории Церкви?
– Более никто не давал, так как я более ни с кем не знаком.
– Поручал ли вам Попов составление списков епископов, находящихся в расколе, канонических епископов и арестованных и высланных советской властью?
– Нет, этого он мне не поручал, я такого списка не могу составить.
– Не поручал ли вам Попов переписывать такие списки?
– Не могу сказать точно, не помню.
– Какую работу вам поручил Иван Васильевич Попов в связи с открывающимся весной 1925 года Вселенским Собором?
– Никакой не поручал.
И. Владимиров. «Допрос в комитете бедноты»
|
Протокол допроса не прерывается в этом месте, мой дорогой читатель. Его прерываю я. До этого момента Антоний Тьевар полностью отрицает какое-либо участие в составлении списков, утверждает, что не переписывал список. Что с ним делали богоборцы на допросе дальше, житие от нас скрывает. Мы можем только представить, сколь жестоки были приемы выбивания показаний в те страшные времена.
И вот следующий вопрос, зафиксированный в этом протоколе, и ответ на него:
– В какое время, где и от какого лица вы получили списки канонических епископов?
– В августе 1924 года, я говорю приблизительно, не помню, в каком храме, я получил списки епископов канонических, писанные от руки. Не помню, от кого я получил эти списки, я эти списки переписал своей рукой; вскоре, приблизительно через месяц, я передал переписанный мною список Ивану Васильевичу Попову по его просьбе. Я получил списки от незнакомой девушки, с которой я разговорился в храме по поводу хиротонии. Я переписал этот список, потому что он был изорванный и грязный. Я этот список уничтожил. Иван Васильевич Попов просил этот список передать ему после того, как у меня уже был этот список.
Антоний вдруг признает наличие списка, просьбу Попова по поводу списка, подтверждает, что переписывал список своей рукой. Но твердо стоит на том, что больше никого и ничего не знает: храм не помнит, от кого получил, не знает; в следующем предложении уже вспоминает, что получил от девушки, но от какой – не знает. Этот допрос длился не 15 минут, и Антонию, видимо, очень активно помогали освежить память…
Протокол допроса продолжается:
– Скажите, какой разговор у вас был с Иваном Васильевичем Поповым по поводу Вселенского Собора?
– По вопросу о Вселенском Соборе я имел с Иваном Васильевичем Поповым следующий разговор: говорили о возможности открытия этого Собора, о вопросах, какие могут обсуждаться на этом Соборе, в частности о браках духовенства, об автокефалии, о расколе в Церкви. Иван Васильевич Попов поручил мне работу по имябожникам, возможно, что эта работа была также связана с открываемым Вселенским Собором... Я слышал от Ивана Васильевича Попова, что списки епископов, в составлении которых я принимал участие, предназначались для Патриарха Тихона. Имелась ли связь в составлении списков с открываемым Вселенским Собором, я не знаю.
Поместный Собор 1917–1918 гг.
|
Работа об имябожниках (афонском движении, связанном с почитанием имени Божия) действительно была основным направлением для Тьевара. Эту работу поручил ему Иван Васильевич Попов, так как сам входил в состав подотдела, который на Поместном Соборе 1917–1918 годов рассматривал этот вопрос. Тогда вопрос не был до конца разрешен, и необходимо было более детально его проработать.
Затем вопросы следователей перешли в плоскость назначения на Северо-Американскую кафедру митрополита Платона (Рождественского):
– Скажите, какой у вас был разговор с Иваном Васильевичем Поповым относительно поездки последнего за границу?
– Такого разговора у меня с Поповым не было.
– Скажите, какой у вас был разговор относительно отсылки составленных вами совместно с Поповым списков епископата за границу?
– Я не знаю, разговора не было.
Антоний Тьевар держался как мог. Я вообще не знаю, как он мог все это выдержать… Только с Божией помощью, по-другому это невозможно. Пытки, истязания, издевательства… Ведь он не назвал ни одной фамилии. Ивана Васильевича арестовали вместе с ним, поэтому то, что Тьевар на допросе указывал на Попова, не могло причинить профессору дополнительных неприятностей, он и так уже сидел в тюрьме и тоже был допрошен. Антоний не назвал ни одной фамилии ни из списка, ни тех, с кем он контактировал в связи с этим списком. А ведь он сам переписывал список от руки. Не мог не знать, кто в нем был записан.
Антоний не назвал ни одной фамилии из списка, а ведь он сам переписывал его от руки
Следствие шло почти четыре месяца. Затем дело больше месяца рассматривалось в суде.
19 мая 1925 года Антония Максимовича Тьевара приговорили к трем годам ссылки, признав виновным в «сношениях с представителями иностранных государств с целью вызова со стороны последних интервенции по отношению к советской власти, для каковой цели Тьеваром давалась последним явно ложная и неправильная информация о гонениях со стороны советской власти... Церкви и епископата». Точно такое же обвинение было предъявлено и Ивану Васильевичу Попову.
|
Тьевара отправили в СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения. Прибыл он туда вместе с профессором Поповым, осужденным на такой же срок, они даже попали в один барак. На Соловках их встретил сонм епископов и священников, цвет архипастырей и пастырей Русской Православной Церкви. Все они были осуждены богоборческой властью на разные сроки и отправлены в СЛОН.
Есть свидетельство этого периода, характеризующее Антония; оно сделано прямо там, в узах, на Соловках, протоиереем Михаилом Польским, который писал о профессоре Попове, но не мог не отметить и Тьевара: «Говоря об Иване Васильевиче, нельзя не вспомнить его "душеприказчика", прекрасного юношу Антония Тьевара, с которым они вместе прибыли на Соловки, – так иногда в шутливой форме назывались молодые кандидаты на профессорскую должность, которых старики профессора готовили на свои кафедры, передавая им по возможности все свое ученое достояние, свои познания. Антоний Тьевар (предки его – французы) был учеником и другом профессора. Вместе они жили, занимали кровати рядом, вместе кушали, гуляли. Ученик работал над учением о Христе... святителя Афанасия Великого и писал, и читал в свободные от работы минуты».
Отец Михаил характеризует Антония как молодого ученого, увлеченного, перспективного. Но вдумайся, мой читатель, где все это подмечено и где все это происходит. В концлагере! А еще Тьевар ухаживал за Иваном Васильевичем в бытовом плане: они и жили, и ели вместе, и постели их были рядом. Молодой деятельный ученик был и в этом опорой своему учителю.
Здесь, на Соловках, профессор Попов получил еще один трехлетний срок. А Антоний освободился в 1928 году и уехал в Москву к маме. Это было в январе. А Великим постом, который в 1928 году начался 27 февраля, Антоний с мамой уехал в Дивеево. На Страстной они были в Арзамасе. Там епископ Серпуховской Арсений (Жадановский) постриг Антония в мантию с именем Серафим, конечно, в честь преподобного Серафима Саровского, а затем он был рукоположен во иеромонаха. Его мама, Наталья Дмитриевна, приняла монашеский постриг с именем Пантелеимона.
Я читаю эти строки жития, и слезы выступают у меня на глазах: вот могла же эта прекрасная женщина так воспитать сына! И могла так твердо стоять в вере! Он вернулся к ней из ссылки, обнял, и сердце сказало сердцу: «Давай примем постриг, мама!» И она, прекрасно знавшая, как мучили его, как издевались над ним на допросах, как гнали его собаками и били прикладами на этапах, как он недоедал и мерз три года на Соловках, обняла его в ответ, и сердце ответило сердцу: «Давай!»
«Мама, пойдем со мной на Голгофу».
«Пойдем, сынок».
И это еще один подвиг, который мы с тобой видим в этом житии, дорогой мой читатель.
Их московская квартира теперь стала кельей: отец Серафим служил, мать Пантелеимона помогала.
Его арестовали в ночь с 14 на 15 апреля 1931 года. Теперь уже никакие методы, применяемые на допросе, не могли заставить отца Серафима что-то «вспомнить» и дать столь нужные следствию показания. Отец Серафим был воплощением мужества и стойкости. Из этого допроса мы узнаем и еще кое-что. В 1920 году он был принят в Московскую духовную академию, что тщательно скрывал до этого момента:
Теперь уже никакие методы, применяемые на допросе, не могли заставить отца Серафима что-то «вспомнить»
«Я, Тьевар Антоний Максимович, сознаюсь перед органами ОГПУ в том, что я действительно принял тайное монашество. Постриг я принял от руки епископа Арсения (Жадановского) в городе Арзамасе. Мое монашеское имя Серафим. В силу своих религиозных убеждений я в 1920 году поступил в Богословскую академию, каковую не окончил вследствие ее закрытия. Посещал я академию параллельно со службой в политуправлении Реввоенсовета, – конечно, о моем пребывании в академии не знала моя служба. Из церковников я никого не знаю. Посещаю систематически одну только церковь Вознесения на улице Герцена. Отношение мое к советской власти отрицательное в плоскости вопросов, а именно: ссылки духовенства, закрытия и уничтожения церквей и т. п. Я – антимилитарист, следовательно, в случае нападения на Советский Союз врагов защищать его с оружием в руках я не буду, но согласен служить в санитарных».
В этих словах сила духа, исповедничество веры даже до крови, любовь к Богу даже до смерти. «Всякого, кто исповедает Меня перед людьми, того исповедаю и Я пред Отцом Моим Небесным» (Мф. 10: 32).
Помнишь ли ты, мой читатель, лекции по философии профессора Попова, которые посещал Антоний Тьевар в 1920 году? Познакомились они в 1920-м, но близкими людьми стали позже. Это означает одно: обучение в МДА привело Антония на лекции Ивана Васильевича, а не профессор Попов привел Тьевара в МДА. Поступление в духовную академию было самостоятельным, сознательным шагом молодого человека. «В силу своих религиозных убеждений». Напомню тебе, мой читатель, что в 1920-м Антонию Тьевару был 21 год…
Уголовное дело было групповым. Было арестовано тридцать девять человек. По этому уголовному делу были привлечены к ответственности архимандрит Гавриил (Игошкин; священноисповедник, день памяти – 18 октября), священник Феодор Алексинский (священномученик, день памяти – 15 декабря), благодетельница ссыльного духовенства и находящихся в узах мирян Татьяна Гримблит (мученица, день памяти – 23 сентября).
Долго разбираться не стали. 30 апреля 1931 года Особое совещание при ОГПУ приговорило иеромонаха Серафима к трем годам заключения в концлагере. Пермская область. Вишерские лагеря.
|
Систему лагерей Вишлага буквально за два года до этого выделили из СЛОНа в самостоятельный концлагерь. Пусть тебя не смущает, мой читатель, география этого вопроса (где Соловки, а где Пермская область); изначально это было Вишерское отделение Соловецкого ИТЛ ОГПУ в Пермской области. Затем для удобства администрирования Вишерские лагеря обособили.
В 1931-м в Вишлаге отбывали свои сроки 39 000 заключенных. Они строили Вишерский целлюлозно-бумажный комбинат. Заключенными строился не только этот, но и другие крупные объекты, в частности Вишерские химические заводы, под которыми понимались большие стройки как на реке Вишере, так и на Каме. Строительство крупных предприятий предполагало возведение соответствующей инфраструктуры.
Сохранились воспоминания Георгия Винса, чей отец, баптистский миссионер Петр Винс, отбывал наказание в лагере около Усолья: «На север от Соликамска никаких железных дорог уже не было, и весь этап гнали пешком еще километров 300 по таежным дорогам. Среди заключенных были больные, которым более выносливые помогали идти. Многие не выдерживали трудного пути и умирали в дороге. После своего освобождения отец рассказывал, что на Урале он всю зиму был на тяжелых земляных работах на постройке железной дороги. Заключенные вручную ломом и лопатами долбили мерзлую, твердую, как камень, землю и возили ее на тачках. Норма была большая, по 6–8 кубометров грунта за смену на человека, и чтобы выполнить ее, заключенные работали с раннего утра до позднего вечера. А после работы их гнали за несколько километров в лагерь. Ноги были всегда мокрые. Часто, как только заключенные успевали чуть согреться и заснуть, их среди ночи поднимали расчищать от снега лагерную зону. На Урале зимой большие снегопады: с октября и до мая почти каждый день идет снег, сугробы достигают трех-четырех метров. Ночью по несколько часов заключенные лопатами расчищали зону от снега, а в шесть часов утра подъем, и снова на работу в лес. После бессонной ночи заключенный был физически не в состоянии выполнить нормы, а за это уменьшался паек хлеба, давалось меньше каши и супа. Многие умирали от голода, усталости и постоянного недосыпания. Отец остался жив после срока на Урале только по милости Божией».
Вишерский целлюлозно-бумажный комбинат был введен в строй досрочно. Можно только догадываться, какой ценой. Скажу одно: к концу 1932 года в списках заключенных вместо 39 000 значилось 8 900 человек.
Отец Серафим смог прожить там семь месяцев. Он умер 6 декабря 1931 года в первом отделении Вишерского ИТЛ. Над его могилой был установлен крест. Иеромонаху Серафиму было 32 года.
Житие не содержит данных о смерти его мамы в этот период. Возможно, она пережила своего сына. Мы не знаем, смогла ли в этой жизни монахиня Пантелеимона приложиться к кресту на Голгофе своего сына и сказать ему: «Я здесь, сынок». Но я верю, что в вечности они вместе.
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.