Чуть более трех лет назад скончался известный насельник Оптиной пустыни иеродиакон Илиодор (Гайриянц). В монашество он был пострижен в честь мученика Илиодора (Памфилийского), память которого в Церкви выпадает на 2 декабря. В свою очередь, иеродиакон Сретенского монастыря Илиодор (Шевчук) принял постриг также в честь этого мученика, но и в память о вышеупомянутом Оптинском насельнике, сыгравшем немаловажную роль в его жизни. О необыкновенной личности отца Илиодора и общении с ним и пойдет разговор.
|
– Расскажите, пожалуйста, как Вы познакомились с отцом Илиодором? Какое было Ваше первое впечатление о нем?
– Можно начать, наверное, с того, что сначала он со мной познакомился, потом уже и я с ним. О моем рождении он знал с самого начала, и он дал мне мое мирское имя. У нас в целом была семейная традиция, чтобы отец Илиодор советовал моим родителям, как называть детей. В Оптиной пустыни есть Иоанно-Предтеченский скит. И, соответственно, когда отец спросил у него, как назвать сына, то тот сказал: «Вот у нас скит стоит. Так и называй». Назвали меня в честь святого Иоанна Крестителя. Уже после этого, конечно, мы посещали Оптину не раз. И с самого детства я видел отца Илиодора. Он был очень ласковый, добрый дедушка.
Вспоминаю один эпизод, который врезался мне в память. Мне было, наверное, лет 6–7. Мы всей семьей были в Оптиной пустыни и после поехали на машине какого-то знакомого вместе с отцом Илиодором в Клыково. Туда, где покоится матушка Сепфора. Мы туда все время заезжали по маршруту Оптина – Шамордино – Клыково. Мы ехали вместе с ним. Было лето и очень жарко, и у нас прямо посередине дороги заглохла машина, причем на каком-то взгорке. Мы все вышли, непонятно, что дальше делать. Отец Илиодор из-за пазухи достает кадило, уже разженное, как я это помню. Это было так удивительно, что он с собой кадило возит. И оно у него не в каком-то ящике или сумке, а прямо за пазухой на крючке висело, на рясе. Он его достал, быстро разжег и начал ходить вокруг машины и что-то петь. Закончили молитву, он говорит: «Поехали!» Машина, естественно, завелась, и мы поехали дальше. Это врезалось в память отчетливо. Это первое яркое детское воспоминание о нем.
|
– Он был другом Вашей семьи?
– Да. Но не скажу, что я очень хорошо его знал. Конечно, когда я приезжал в Оптину, уже учась в семинарии, и до этого, мы с ним общались. Я приезжал туда на день-два, и этими урывками, конечно, мы общались, насколько он мог мне времени уделить. Его хорошо знала наша семья. И отец Илиодор был такой константой нашей жизни. Может меняться все: наше место жительства, семейные обстоятельства, могут происходить какие-то события, связанные с переводом отца на другие приходы, какие-то трудности, переезды, – но отец Илиодор оставался постоянно.
С самого детства я видел отца Илиодора. Он был очень ласковый, добрый дедушка
И он, несмотря на то, что мы его видели нечасто, все время в нашей жизни присутствовал. Мы с ним по телефону очень часто общались. Он общался сначала с родителями, потом мы по очереди подходили к телефону. Он приветствовал меня: «Привет! Как дела? Слушайся маму!» В целом он присутствовал в нашей жизни постоянно. Он принимал очень большое участие в нашей жизни и был частью нашей семьи. Когда у нас были финансовые трудности, он и финансово помогал, сколько мог, посылал нам продукты в свое время. Он постоянно о нас заботился. Конечно, он молился за всех нас и был очень важным человеком в нашей жизни. И тот образ отца Илиодора, которого я знал, повлиял в какой-то степени на мой выбор монашеского пути.
|
– Что его отличало от других насельников Оптиной пустыни? Что Вам больше всего запомнилось в общении с ним?
– Человеком отец Илиодор, конечно, был неординарным. И, если можно сказать, в какой-то степени экстравагантным. Он не вписывался в формат монастырской общежительной жизни. Безусловно, он был хорошим монахом. Он был старшим диаконом в обители. Его многие называют архидиаконом, хотя он никогда официально им не был. Он очень любил богослужения, постоянно в монастыре занимался людьми, которые туда приходили. Но при этом, в плане какой-то монастырской деятельности, он был неформатный. Трудно было его втиснуть в рамки уставного монастырского жития. Он все время должен был куда-то ехать, с кем-то встретиться, кому-то что-то передать, какую-то активность проявить, которая не всем была понятна. Это выделяло его из всей братии. При этом отец Илиодор был очень открытым, очень жизнерадостным и активным, мобильным человеком. Он поднимался с самого утра еще на братский молебен и весь день, до 11 часов вечера, он не садился, но куда-то бегал, носился, все время что-то делал, кого-то встречал, кому-то что-то передавал, какие-то деньги, какую-то еду.
В Оптиной пустыни есть кафе с пирожками. Он мог забежать туда и сказать: «Мне надо срочно 50 пирожков». Ему собирают. Он говорит: «Деньги потом отдам». Все собрали и отправили. Он их кому-то обязательно передал. Вот такой он был. Он не мог пройти мимо человеческого счастья и мимо человеческого горя, жил согласно словам из Евангелия: «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими» (Рим. 12: 15). В этом отношении он был настоящим христианином, воплощал Евангельский идеал в жизни христианина. Он не проходил мимо, а обращал пристальное внимание на самого человека, именно на него. И это очень многих к нему привлекло, даже тех, кто плохо его знал или видел его несколько раз. Когда люди его встречали, он говорил им что-нибудь хорошее и доброе. Вокруг него собиралась толпа, он им говорил наставление пятиминутное, чем-то угощал, конфетки давал. Люди это запоминают.
Тот образ отца Илиодора, которого я знал, повлиял в какой-то степени на мой выбор монашеского пути
Вообще, мое убеждение, связанное с ним, что люди помнят именно доброту. Они не помнят строгости, не вспоминают с теплотой, если вы их в чем-то укорили, хотя это тоже нужно иногда. Они запоминают доброту, внимание, утешение. Он всегда говорил, что взрослые – это большие дети и что все мы хотим конфет, все мы хотим, чтобы нас приласкали, чтобы нас обняли, сказали, что нас любят. Мы это тщательно скрываем, но на самом деле это наше внутреннее сокровенное желание, чтобы было как в детстве, чтобы о нас кто-то заботился, поэтому отец Илиодор давал конфетки всем: и детям, и взрослым, не разделяя.
|
– По-Вашему, какими были его молитва и вера, вообще, отношения с Богом?
– У него была вера деятельная. Конечно, я не могу сказать ничего о его сокровенной составляющей души, но лишь о внешней. Он вообще очень любил Церковь и все, что с ней связано. Он очень любил Божию Матерь, был очень благоговейным по отношению к Ней, очень ласково и нежно относился к святым, к Богу. Божию Матерь он называл «Мамочка наша». Но он никогда не позволял себе прийти в какое-то панибратство, условно говоря, и что-то пренебрежительное такое сказать. Но при этом он всегда выражался ласково и нежно, когда дело касалось Церкви, святых, молитвы, духовной жизни. При этом сам по себе он был человеком строгим, по крайней мере, по отношению к себе точно. А порой он мог проявить строгость и к другим, мог сказать какое-то веское слово, с теплотой, но при этом твердое. Да, он был добр и внимателен, но, когда было необходимо, он мог проявить и твердость, и жесткость. Вообще, у него был характер нестабильный. Может быть, имело значение его происхождение, он был армянином по национальности и человеком очень эмоциональным. И, конечно, мог вспылить. Но это не задерживалось надолго, он был внутренне человеком очень добрым. А эта вспыльчивость, которая порой проявлялась, быстро проходила. Это, наверное, отличительная черта людей духовных, они не могут долго сердиться. Вот таким я его видел.
– В Вашей семье были случаи его молитвенной помощи?
– Наверное, были. Конечно, он все время о нас молился. Мы были записаны у него в помяннике, а он каждый день всех поминал, поэтому, думаю, что да. Он всегда очень внимательно относился к нашей судьбе, к тому, как мы живем, и так или иначе интересовался судьбой каждого из нас. Он очень радовался, когда мой брат пошел в семинарию, когда я пошел в семинарию. Очень радовался, когда я стал послушником, поддерживал это желание. Ему очень понравилось, что я ушел в Сретенский монастырь, и он говорил, что это очень хорошая обитель. Он очень хорошими словами отзывался о владыке Тихоне (Шевкунове), говорил, что это человек деятельный, настоящий верующий.
Он не мог пройти мимо человеческого счастья и мимо человеческого горя
Когда я приезжал в Оптину, обычно послушался на просфорне. Это было такое любимое место, куда нас отправляли на послушание. Просфорня была в первой половине дня, потом перерыв, потом и во второй половине. Просфоры пекли очень быстро, с космической скоростью, там настоящий конвейер по испечению просфор. При этом пекли их очень хорошо. Там много всегда тех, кто послушался от отца Илиодора: «Ты сюда, ты туда, давай, давай, трудимся». На службы обязательно он потом приглашал, чтобы все молились, причащались обязательно.
– Он радел за то, чтобы люди часто причащались?
– Конечно, обязательно. Он вообще был человеком, который ратовал за теснейшее соединение с Богом, за частую молитву, частое обращение к Богу. И именно за обращение не формальное, по молитвослову только, но и личное. Он всегда сам на это обращал внимание, говорил, что надо молиться, надо общаться с Богом. Он советовал, как это делать, и никогда не говорил одинаково. Но при этом общий мотив был именно такой, что Бога надо любить. В принципе, это, наверное, главное – Бога надо любить, к этому стремиться. А все остальное уже придет.
|
– Как он воспитывал, как нес миссию? В чем это проявлялось?
– Его миссией было выбранное им служение. То, что он делал, чем занимался, было образом его жизни и образом его мыслей. Что он понимал под правильным, так себя и вел, и в этом отношении он был человеком предельно честным. И в нем никогда чувства не были прикрыты, он их выражал со всей ясностью. Он жил по сердцу: что его сердце чувствовало, то и изливало. Если у него внутри была радость, он ее не скрывал, даже если другие люди могли посчитать его странным.
Он очень любил Церковь и все, что с ней связано. Очень любил Божию Матерь
У него был круг людей среди братии, такого дружеского общения, они были очень близки. Там очень много монахов, к нему было уважение со стороны отцов. Потому что они видели его жизнь, что он делает все абсолютно искренне. Далеко не все могли соглашаться с тем, как он это делает, особенно, монастырское начальство, потому что отец Илиодор неформатный, не вписывается в устав. Но при этом все понимали, что его присутствие – благо для монастыря. Он не просто общался с людьми, он очень многих людей согревал, утешал. Очень многие через него что-то понимали и осознавали. Конечно, он мог и ошибаться. Нет человека, который не ошибается. Что-то мог не так сказать, мог не до конца понять кого-то, это естественно для любого. Но его внутренние мотивы были всегда очень правильные.
– Его мотивами общения с людьми были любовь к ближнему, любовь к Богу.
– Это было естественным для него. Я не скажу, что он возгревал в себе это чувство. Есть люди, которые специально пытаются в себе это чувство любви к окружающим людям как-то возгреть, понимая, что это заповедь любви к Богу в том числе. Так она проявляться должна. А у отца Илиодора это было естественной формой проявления его сущности. Он был таким сам по себе. И он это никогда не скрывал. «Привратник Божией Матери» – так его многие называли. Не в самой Оптиной, вне ее. Он действительно очень часто встречал людей, паломников. Он всегда был на площади около Казанского храма, Введенского, в часовне Трех мучеников оптинских. То служит панихиду, то акафист, то с кем-то общается, то конфетки раздает. Паломники приезжают и видят отца Илиодора, который их всех сразу к себе привлекает, спрашивая, откуда приехали. Что-то хорошее им скажет, какое-то наставление, подарит что-нибудь и дальше пойдет. А люди его запомнили. И люди, которые даже мало его знали, они все равно чувствовали в нем родного человека.
|
И когда он почил о Господе, на его отпевание собралось огромное количество людей. Была пандемия, множество ограничений, но со всей страны люди ехали, чтобы проводить его. Было несколько тысяч человек за два дня, когда было его погребение. И потом еще целую неделю люди доезжали, прикладывались уже к его гробнице. И многие из тех, кто тогда приезжали, далеко не все его знали близко. Но все равно отец Илиодор в их память вписался и остался там жить. Он скончался на Иверскую икону Божией Матери 26 октября. 9 дней у него было на день памяти иконы «Спорительница хлебов», это Оптинская икона, он тоже ее почитал. 40 дней у него было на Введение Богородицы во храм, престольный праздник обители. На самом деле в этом тоже есть Промысл Божий. Господь показывает человека, который угоден был Ему своей жизнью. Наверное поэтому Господь так и распорядился, чтобы забрать его в тот день, чтобы 40 дней пришлось именно на Введение.
– Ощущалась ли в общении с ним какая-то связь с Оптинскими старцами?
– Он, конечно, почитал Оптинских старцев, особенно старца Амвросия (Гренкова). Я думаю, что в чем-то он черпал, конечно, пример от Оптинских старцев. Сам отец Илиодор был человеком простым, в нем не было семи пядей образования, учености. Но при этом у него была образованность внутренняя. Он очень хорошо говорил, очень ясно, конкретно и просто выражал мысли. Была у него такая интересная особенность. И люди, которые его слушали, и маленькие, и большие, взрослые, они все его понимали. Это тоже большой талант – уметь донести до людей мысль, чтобы всем она была ясна и понятна. Старец Амвросий говорил: «Где просто, там ангелов со сто…» Это можно отнести и к отцу Илиодору.
Беседовала Александра Калиновская
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.