|
Хотя наставление других людей, «приведение их к познанию Бога», является священным долгом для умозрителя-гностика, он должен исполнять этот долг с большим тактом. Поучение должно сообразовываться с тем, чтó может вместить ученик. Нельзя доверять всё что угодно первому встречному. В этом отношении Евагрий особенно строг: он обоснованно настаивает на том, что неподготовленным ученикам «нельзя позволять касаться книг, толкующих умозрительное» (имеются в виду «Умозрительные главы»).
Здесь мы касаемся деликатной проблемы, которую иногда называют «евагрианским эзотеризмом». На мой взгляд, в данном случае следует говорить скорее о дисциплине тайны, используемой в педагогических целях. В одной из следующих глав мы познакомимся с ней более подробно. Пока же ограничимся предварительной констатацией того факта, что постепенное посвящение в таинства Откровения было весьма распространено в древнехристианскую эпоху: мы встречаемся с ним как у Самого Христа, так и у апостола Павла, к которому неоднократно обращается Евагрий.
Итак, нельзя доверять всё что угодно первому встречному. Современный читатель часто расценивает подобную сдержанность как чрезмерную расчетливость, однако, согласно святителю Григорию Богослову, на которого ссылается Евагрий, мы имеем здесь дело скорее с существенной чертой такой добродетели, как справедливость.
«Делом справедливости является изложение учений соответственно достоинству каждого [слушателя]: одни учения следует излагать туманно, другие — обозначать посредством иносказаний, а третьи — объяснять ясно для пользы людей простых».
Собственно говоря, это и делает Евагрий в своей трилогии («Монах», «Умозритель», «Умозрительные главы»), о чем он и сам говорит открыто. Данное обстоятельство слишком редко принимается во внимание современными толкователями его учения. Ученому-исследователю не так-то легко признать, что существуют вещи, ускользающие от его понимания, — если только он сам не идет по стопам старцев и не берет на себя бремя делания.
Требуемая здесь деликатность должна сообразовываться с достоинством слушателя или, как еще говорят, с его духовным «устроением» (katastasis). Так поступал уже апостол Павел, на которого Евагрий здесь вполне уместно ссылается.
«Разумный раб господствует над неразумными господами и между братьями разделит наследство на части (Притч. 17:2). — Если всякий, делающий грех, есть раб греха, то всякий, кто отвращается от зла и через добродетели господствует над демонами, [тот и] господствует над неразумными господами. Такой [человек] становится и домостроителем таин Божиих, — соответственно состоянию братьев, он предоставляет каждому из них духовное ведение: коринфянина он питает молоком, ефесянина же — твердой пищей, рассуждая с ним о том, чтó есть широта и долгота, и глубина, и высота».
Под «твердой пищей» Евагрий подразумевает вопросы, связанные, во-первых, с Судом и, во-вторых, с Промыслом Божиим. В первом случае имеются в виду вопросы о первозданном состоянии и падении душ. Последствия этого события нам известны, однако причин его Писание нам не объясняет. В свою очередь своим «человеческим разумением» мы также не способны их постичь и поэтому не вправе выносить об этом предмете никаких общеобязательных суждений. Во втором случае вопрос о Промысле касается тех неисповедимых путей Божиих, которыми Он ведет к примирению с Ним Его творения, ведь Бог желает, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины. Именно эти учения во все времена становятся камнем преткновения для многих.
«Мир мног любящим закон Твой, и несть им соблазна (Пс. 118:165). — Если “малые” соблазняются, ведь сказано: кто соблазнит одного из малых сих..., любящие же Господа не соблазняются, тогда “малые сии” не любят Господа. Посему они не ведают и смысла происходящих (от Бога) вещей, о которых они к тому же и соблазняются».
То, о чем соблазняются «малые», то есть имеющие недостаточно истинной божественной любви, — это «непостижимая любовь» Отца. Так было уже во времена Иисуса. Однако Отец принимает не только праведник[ов], не имеющих нужды в покаянии, но, по Своему милосердию, как Отец всех, делает предметом Своего Промысла и «тех, кто этого недостоин». В свою очередь человек, действительно любящий Бога, должен соблюдать Его святую волю и потому не может исключить из любви Божией даже самого скверного грешника. Более того, человек, действительно любящий Бога, будет любить и этот оскверненный демонами, падший «образ Божий», — любить «почти так же, как и Первообраз», то есть как Самого Христа! Бездна богатства и премудрости и ведения Божия, непостижимы[е] судьбы Его и неисследимы[е] пути Его, через которые творению открывается «непостижимая любовь» Отца, — всё это приводило в изумление уже апостола Павла. Поэтому неудивительно, что мистики-тайновидцы всех времен стремились погрузиться в созерцание этих тайн, однако не из тщетного любопытства, но подвигаемые божественной любовью!
«Даже если умозритель-гностик заговорит на эти темы, он будет воздерживаться — в данном случае больше, чем когда-либо, — от необдуманных, опрометчивых высказываний, поскольку недоразумения могут оказаться поистине губительными.
Тактичность в духовных вопросах праведник устроит словеса своя на суде (Пс. 111:5). — Этими словами следует пользоваться против тех, кто необдуманно и не имея способности к различению выводит на свет тайны Священного Писания. Ведь и Павел говорит: “Итак каждый должен разуметь нас, как служителей Христовых и домостроителей таин Божиих” (1 Кор. 4:1)».
Тот, кто поступает иначе, пренебрегает словами Христа: не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями (Мф. 7:6), то есть перед людьми, которые еще не чисты сердцем, но погрязли в грубых страстях и которые поэтому неспособны постигать вещи, превосходящие их разумение. Ибо в лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху.
Христос в той же притче предупреждает, что свиньи эти в силу своего неразумия могут попрать его [жемчуг] ногами своими, а псы могут, обратившись, растерзать вас! Другими словами, если человек сам не обладает «чистым умом» и не имеет доступа к «духовному слову», которое надлежащим образом объяснило бы ему суть дела, то он склонен порицать того, кто пишет о таких предметах.
Но «тайны Божии» остаются недоступными не только для тех, кто погряз в грубых страстях. Они навсегда останутся сокрытыми и для тех, кто пытается овладеть ими только с помощью «внешней мудрости» мира сего и диалектики.
«Царство Небесное не требует души, сведущей в диалектике, оно требует души созерцающей. Ведь диалектикой владеют и люди с нечистой душой, тогда как к созерцанию способны только чистые души. <...> Итак, пренебрегай диалектикой, так как на нашем пути она не принесет никакой пользы... Ибо Царство Божие не в слове, а в силе. Силой же называется чистота души, проистекающая из любви».
Поэтому Евагрий свидетельствует, что те вещи, которые он узнал от святых отцов и которые он — в той мере, в какой их уместно сообщать другим, — прикровенным языком изложил в своих «Умозрительных главах», будут ясны лишь «тем, кто следует по стопам старцев», поскольку у таких людей сердце стало чистым и способным к созерцанию.
«И с монахами, и с мирскими подобает беседовать о правильном житии, частично объясняя им учения, относящиеся к [области] естественного, или богословского, [любомудрия,] без которых никто не увидит Господа».
Те же вещи, о которых можно говорить не со всеми и не всегда, должны быть предметом размышления наедине с самим собой, советует Евагрий вместе с Дидимом Слепцом. Они могут быть и предметом обсуждения в кругу тех, «кто удостоился ведения», то есть умозрителей-гностиков, причем, согласно их «правилам», посредством того символического языка, которым часто пользуется и Евагрий при обсуждении данных вопросов. Люди, «удостоенные ведения» от Бога, умеют также различать между непреложными истинами Священного Писания и тем, что, не будучи непреложной истиной Откровения, именно по этой причине является предметом «исследования». К примеру, сочинение Евагрия «Умозрительные главы», как ясно показывает его заключительная фраза, представляет собой настоящую подборку таких «открытых» вопросов.
В заключение укажем здесь еще на один аспект, не просто касающийся отношения наставника к ученику, но содержащий в себе основополагающее требование, обращенное как к ученику, так и к наставнику.
Сегодня стало модным предлагать каждому желающему средства и пути достижения «личного богопознания», зачастую не требующие особых усилий. Публичные лекции, семинары и необозримый поток соответствующей литературы — всё это создает впечатление, что фактически только от самого человека зависит, какой именно опыт богопознания он получит и насколько этот опыт будет глубок. Несомненно, многие чувствуют сегодня настоящую тоску по странным образом «отдалившемуся» Богу. Однако строгая сдержанность святых отцов по данному вопросу показывает, что здесь мы слишком часто имеем дело с искусственно вызванными состояниями сознания, а отнюдь не с подлинным опытом богопознания. Эта опасность была хорошо известна древним, о чем говорит нижеследующее предупреждение:
«Как страдающему болезнью глаз не принесет пользы напряженное смотрение на палящее солнце в самый полдень, когда взгляд не прикрывается ничем, так и уму страстному и нечистому совсем не принесет пользы мысленное представление о внушающей трепет и сверхъестественной молитве в духе и истине. Наоборот, [подобная дерзость] навлечет на ум негодование Божества».
В этой цитате из знаменитого сочинения Евагрия «Слово о молитве» сдержанность, скромность в духовных вопросах представляется формой самодисциплины. Она предостерегает нас от имитации тех состояний, о которых мы только читали, но которые никогда не испытывали сами. Ведь такого рода имитация — это в конечном счете суррогат (anatypōsis) подлинного опыта. Будучи лишена какой-либо истинности, она гибельна для духовной жизни.
Ибо всё лживо в этой мнимой «молитве в духе и истине» — как сам переживаемый «опыт», так и фигурирующие в нем образы Бога и человека. Бог в абсолютном смысле есть личность, а это значит, что Он абсолютно свободен. Никто не может распоряжаться Им, тем более — с помощью какого-либо метода. Человек, созданный по образу и подобию Божию, благодаря этой бытийной связи сам является личностью. Для него характерна открытость, «восприимчивость» — открытость человеческого «я» перед лицом всепревосходящего Божиего «Ты».
Поэтому «молитва в духе и истине» — это абсолютно свободное событие, свершающееся между личностями «без всякого посредника». Это событие невыразимо на языке человеческих понятий, поэтому Евагрий говорит о нем только на языке библейских образов. Оно не может быть в одностороннем порядке вызвано или произвольно имитировано человеком, поскольку человек в нем — лишь восприемлющая сторона. Встреча с Богом совершается, только если Он Сам открывается Своему творению.
«Молитва есть состояние ума... [которое] возникает только тогда, когда [ум озаряется] Светом Святой Троицы».
Когда Евагрий говорит об этой непосредственной встрече с Богом, он прибегает к определенным выражениям. Лица Святой Троицы уникальным образом «являются» в уме молящегося, Они «открываются» ему, «посещают» его. Следует «приступать к Нематериальному нематериально», чтобы понять, что под этим подразумевается!
Из книги схиархимандрита Гавриила (Бунге) «Духовное отцовство. По творениям Евагрия Понтийского»
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.