Эвтерпия была женщиной среднего роста, закаленная работой и трудностями жизни беженцев. Смерть дважды обжигала ее: сначала она очень рано потеряла мужа, а позднее и своего единственного ребенка. Все звали ее Эвтерпией-кандиловжигательницей (слова «пономарь» и «церковница» в наших местах не были известны). Такое прозвище она получила от своего основного занятия — возжигания в церкви лампад, хотя на ней лежали и все остальные храмовые обязанности: от чтения и пения на клиросе и уборки до омывания костей покойников при их перенесении из могилы в костницу.
С этой рабой Христовой я был хорошо знаком. Она сыграла важную роль в церковном воспитании моей детской души и была для меня удивительной по многим причинам: у нее была мужественная душа, она не знала, что такое страх, робость и лень. Практически всё свое время она проводила в церковной ризнице, которая примыкала к кладбищу; там ее можно было найти в течение всего дня, а зачастую и ночью.
У нее был «сплетник», как у нас на острове называют ткацкий станок, на котором она ткала ткань из шерсти и ковровые дорожки, продажа которых давала ей средства к жизни. Кроме того, она делала церковные свечи, а обрезки виноградной лозы пережигала на уголь, который толкла в бронзовой ступке, чтобы сделать угольный порошок для каждения. Она зажигала неугасимые лампады, в полдень двенадцать раз ударяла в колокол и всегда была готова помочь каждому, кто заходил в храм и искал совета или доброго слова.
На все службы она приходила первой. Читала и пела она так правильно и красиво, будто специально этому училась. То, как она пела песнопения Литургии Преждеосвященных Даров «Да исправится молитва моя» и «Ныне Силы Небесные», навсегда осталось в моем сердце. Она пела и прислуживала спокойно, не суетясь, как будто была Ангелом. Антидор она разрезала с таким благоговением, словно сама была священником и совершала Проскомидию.
В какую бы часовню ни отправлялся наш священник служить Литургию, она всегда его сопровождала. Это была прекрасная картина: священник на одном ослике, а Эвтерпия на другом на фоне утренней зари едут по тропинке к какой-нибудь из бесчисленных церквушек острова. К Эвтерпии отец Константин относился как к маме, и считал ее лучшей помощницей за скромность и хороший характер. Такой сотрудник для священника — большая редкость. Всегда немногословная, она никогда не опускалась до обычной женской болтовни и пустословия. Она никогда не поддавалась злоречию, что часто случается со многими храмовыми служителями. Эвтерпия была очень тактична и часто поддерживала священника в трудные минуты: «Батюшка, Бог всё знает и Сам за нас заступится».
Во время каждого перенесения костей умерших она сама их омывала. Во время омовения черепа казалось, будто она с ним разговаривает. Ее отношение к почившим было таким непосредственным, что казалось, будто смерть их не разлучила. Мы боялись ходить мимо кладбища, а для нее оно было как сад, в котором она отдыхала.
Наедине она ежедневно читала по три кафизмы из Псалтири, как это делают в монастырях. Я рассказал об этом своим монахам, но им это показалось чем-то чрезмерным. Как-то раз во время нашей поездки на мой родной остров мы проходили мимо ее дома. Ей тогда было уже больше ста лет. Было утро.
— Ты до сих пор исполняешь свое правило? — спросил я ее.
И она показала мне кафизму дня, которую она в то время читала.
Никогда не забуду огромную стремянку, которую она на своих плечах переносила по храму, чтобы поправить или зажечь многочисленные лампады. Не думаю, что Бог даст нашему селу еще одну такую служительницу из-за того, что мы должным образом не ценили ее как Его дар.
Из книги архимандрита Григория (Зумиса) «Люди Церкви, которых я знал»
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.