Монашество – это духовное воинство

О храме в честь Святых жен-мироносиц, с которого началась история Аланского Свято-Успенского мужского монастыря – самого высокогорного на территории России, – и о сегодняшней жизни этой молодой и во многом удивительной православной обители рассказывает ее наместник игумен Стефан (Дзугкоев).

Фото 2. Превью.jpeg

– Отец Стефан, чем Вам дорог этот монастырь? Что в нем особенного для Вас в сравнении с другими обителями?

– Это мой первый монастырь, и надеюсь, что последний. Для монаха ведь непросто срываться с одного места на другое без особой нужды... В этом монастыре я с первого гвоздя, можно сказать. Игуменом меня назначили осенью 2011 года, а до этого я был монахом, которого игумен и братия делегировали сюда, доверив начать труды по обустройству скита в селе Хидикус Куртатинского ущелья. Когда были решены все бумажные дела, всё было подготовлено, мы сюда приехали. У нас было два монаха и два трудника, и с этого началась история монастыря. Он расположен на месте дома, где жил последний настоятель храма Святых жен-мироносиц в 1920-х годах, может, чуть позже. Власти церковь закрыли, а священник еще долгое время, около 50 лет, проработал учителем в школе (за храмом была церковно-приходская школа, в ней было два класса). Мы нашли его дочек, они уже были пожилыми, около 60–70 лет. На месте этого дома мы и организовали скит, он стал основой нынешней нашей обители. Здесь мы прожили три с половиной года. Дом был очень старый, но жить в нем еще можно было. В XVII веке в этих местах были возведены сторожевые башни, они стали монастырскими колокольнями, а маленькая белая церковь Святых жен-мироносиц внизу возле дороги служила основным храмом. Ее площадь всего 50 квадратных метров, не считая алтаря, который занимал 12 квадратных метров. Храм был без кровли. На стене была большая трещина – мы починили, реставрировали. С него все и началось. После реставрации у нас начались богослужения. Как только закончили с храмом, начали строить братский корпус.

– Расскажите об истории храма Святых жен-мироносиц.

– Ему более ста лет. Вначале у населения не было потребности в нем. Хватало маленьких храмов размером примерно четыре на пять метров. В горах они часто встречаются, и не только у нас. Это есть и в Болгарии, и в Сербии, и в Греции. Одно время была практика, когда высоко в горах строили маленькие храмы. Сам храм был как алтарь, там совершалась Божественная литургия. Священник выходил с Чашей и на пороге причащал людей. Такая была традиция. Но когда народ стал более зажиточным, когда в этих краях появилось производство, жители начали искать возможности построить храм побольше. На три села – наше село Хидикус, Лац и Цимити на горе – построили храм и школу. С ней связано всё здешнее образование периода середины XIX века; вся молодежь, в основном военные, все закончили эту церковно-приходскую школу. Среди ее выпускников было очень много офицеров Белой гвардии.

Фото 2. Превью.jpeg

– Удалось ли найти какие-либо архивные сведения о храме?

– Сохранилось письмо от жителей села – с фамилиями, отчествами, подписями, – которые обращались к наместнику, поскольку здесь жил помощник наместника Северного Кавказа. Здесь также было много стратегически важных военных полков. Так вот, в архивах есть письмо, в котором жители села просят помощника наместника Северного Кавказа, чтобы он им помог в строительстве храма.

– А почему он был освящен в честь жен-мироносиц?

– Это большой секрет. Осетия и Алания всегда являлись жизненно важными стратегическими объектами. У нас почитаются святые воины, потому что постоянно приходилось воевать. В горах много маленьких храмов, посвященных Георгию Победоносцу, а также архангелу Михаилу; здесь почитаемы пророк Илия, Николай Угодник... Так что и мы удивлялись, почему храм был освящен именно в честь жен-мироносиц, но ответа нигде не нашли.

– Может быть, было больше женщин-прихожанок?

– Нет, не думаю. Как правило, раньше у нас больше мужчин приходило молиться. Сейчас примерно половина на половину, и средний возраст 45–50 лет. Есть и 25-летние, и 70-летние. Но по половому составу – 50 на 50.

– Как это отличается от «картинки» храма в центре России, где в основном – бабушки-прихожанки!

– У нас к женщине особое отношение, в осетинском обществе женщина всегда стояла на очень высоком месте. Но чтобы назвали церковь в связи с женским воздействием – маловероятно. Возможно, кто-то авторитетный предложил – и все согласились. Но для нас это до сих пор секрет.

– И в каком состоянии находился храм?

– Там были четыре фронтона. Кровля завалилась лет за 30–40 до нашего приезда, однако остальное было еще в относительно хорошем состоянии. Мы всё сняли со стен, почистили, оштукатурили. Единственное, одна сторона фронтона нуждалась в косметическом ремонте, ее отремонтировали.

– Остались какие-то фотографии, гравюры, чертежи, с которыми вы сверялись?

– План нам не был нужен. Стены были на месте, так что по чертежам не нужно было что-то восстанавливать.

– А какие-то святыни храма сохранились?

– Нет, никто ничего не сохранил, потому что здесь очень жестокие гонения были. Коренных жителей, которые жили поблизости, переселили на равнину – так сказать, добровольно-принудительно. Когда наших соседей, чеченцев и ингушей, отправили в Казахстан, здешних людей туда переслали... Многое потерялось, практически ничего не сохранилось. Может быть, у кого-то дома что-то есть, где-то на чердаке хранится, но люди даже не знают, откуда это, потому что старшие умерли. И еще для нас было страшно то, в 1943–44 годах попала бомба в музей, и там многое потерялось. А в 1918 году Владикавказ переходил из рук в руки, и белые, и красные сжигали дома. Думаю, что из-за этого тоже было много потерь, всё уничтожалось безжалостно.

Фото 2. Превью.jpeg

– Приходилось ли Вам слышать какие-то истории, рассказы прихожан о прошлом?

– Бывали интересные случаи. Однажды, например, мы все работали в монастыре, кто-то, как обычно, кухарил... И привезли очень «возрастную» старушку на коляске. Возле храма ее остановили, она долго смотрела на храм, и я понимал, что с этим местом у нее связано что-то сакральное. Потом мы поздоровались, она разговорилась и рассказала, что ее родители в этом храме венчались, и она помнит этот день. Такие моменты сильно вдохновляли на восстановление храма и строительство монастыря.

– Как оно проходило?

– Важно, что по благословению старца – архимандрита Ипполита (Халина), настоятеля Рыльского Свято-Николаевского мужского монастыря в Курской области. Можно сказать, что большая половина насельников нашей обители прошли сюда путь от старца. Кто-то обращался к нему за духовной помощью, кто еще с какими-то вопросами. А он очень сильно хотел и настаивал, чтобы в Осетии были мужской и женский монастыри. Повторяя, что Алания спасется монастырями, старец Ипполит детально указал, где на нашей земле будет мужской монастырь и где – женский. Он писал митрополиту, который здесь был, чтобы тот посодействовал. Можно сказать, что по усердию старца, его молитвами и его настойчивыми действиями это свершилось. Мы сначала базировались в Беслане: в 2000-м году купили дом на железной дороге, рядом с вокзалом. В этом доме прожили два с половиной года, обустроили монастырский братский корпус в депо для машинистов, а в бывшем кинотеатре – храм святой великомученицы Варвары. Но мы понимали, что Беслан – город, это не место для монастыря, надо быть повыше и поближе к горам. Стараниями и усердием прежнего игумена был куплен дом в Куртатинском ущелье. Через три с половиной года почти вся братия переселилась сюда. В Беслане сейчас у нас подворье, братия в священном сане служит там по воскресным и праздничным дням.

Когда мы начали строить братский корпус, то ближе к завершению уже понимали, что нужен храм побольше, потому что не хватало места. Люди приезжали, хотели посетить монастырь.

– Трудно поверить, что обители всего 20 лет: при взгляде на ее архитектурный ансамбль возникает полное ощущение старины, а мощные крепостные стены вписаны в окружающий горный ландшафт. Немного напоминает монастыри Афона.

– Наш монастырь считается самым высокогорным монастырем в лоне Русской Православной Церкви. Я не считаю это особым преимуществом. Внешнее сходство с Афоном действительно есть. Там тоже всё из камня, те же строения, склоны.

Наш монастырь считается самым высокогорным монастырем в лоне Русской Православной Церкви

– А кто разрабатывал проект – местные дизайнеры и архитекторы?

– Нет, никто не разрабатывал. Мы строили так, как нам позволяла территория. Я отвечал за стройку. Всё как-то шло само собой.

Фото 2. Превью.jpeg

– То есть облик сложился сам собой? Просто строили в местном колорите из местных материалов, и монастырский комплекс так красиво вписался в ландшафт?

– Никто не верит в это. Мы сделали проект уже после того, как все оштукатурили. Здания надо было официально регистрировать, так как там проводятся общественные мероприятия – богослужения. Тогда мы пригласили проектировщиков, которые все замерили. Естественно, когда строили, то консультировались с конструкторами. Новый храм – строение всё же не маленькое, и важно было всё согласовать и избежать казусов. Ориентировались на храмы древней Алании – на то, какая там была архитектура и уровни. Мы всё это применили. Сейчас уже служим в нем, хотя еще не освятили. Но алтарь чистый, добротный иконостас, стены на 80–85 процентов расписаны. Освятим, когда уже будет все полностью готово. У нас такая особенность, что стройка велась на народные деньги. Кто трудом помогал, кто материалом... Поэтому не быстро.

– Ваш новый собор построен в честь Иверской Моздокской иконы Божией Матери. Известно, что чудотворный образ Царицы Небесной более шести веков пребывал в часовне в пяти километрах от сегодняшней территории монастыря, а в годы Великой Отечественной войны пропал. Но, говорят, местные люди верят, что эта великая святыня вернется к верующим.

– По преданию, этот чудотворный образ передала в дар Осетии святая царица Тамара, которая по матери была осетинкой. Недалеко от монастыря в селении Майрамыкау (поселение Марии Богородицы) на вершине холма сохранился древний храм Рождества Пресвятой Богородицы, где этот образ, написанный в Грузии по образцу древней Иверской иконы и прославившийся на нашей земле чудесами – главная святыня Осетии и всего северного Кавказа, – находился долгое время. К чудотворному Моздокскому образу Божией Матери, который помогал в нужный момент, приходили, привозили полумертвых людей, они вставали возле иконы и уходили своими ногами... Почитали икону Богородицы не только православные люди, но даже магометане, армяне-григориане, раскольники... Перед этой святыней, которая вплоть до XX века оберегала осетинскую землю, коленопреклоненно молился последний российский император Николай II. Это было за несколько лет до его мученической кончины. Действительно, наш народ продолжает верить, что любимая чудотворная икона не навсегда утеряна, что мы ее вновь обретем.

К чудотворному Моздокскому образу Божией Матери привозили полумертвых людей, они вставали возле иконы и уходили своими ногами...

– Какие еще святыни почитаются в монастыре?

– Из особо почитаемых – икона Успения. Она дорога и интересна тем, что написана на камнях первого киевского каменного собора. Кроме того, у нас есть мощи преподобного Серафима Саровского. Года три назад благодаря стараниям нашего бывшего митрополита Леонида митрополит Нижегородский Георгий посодействовал, чтобы у нас были мощи преподобного. Но пока из-за того, что большой храм в стадии росписи, их не выставляем. Прихожане тоже жертвуют мощи. Когда все подготовим, сделаем достойные мощевики.

Фото 2. Превью.jpeg

– Отец Стефан, ваш монастырь небольшой – всего 10 человек (несколько иеромонахов, иеродиаконов, схимонах и несколько монахов). Почему? Вокруг такая красота, замечательный климат. А число братии не увеличивается... Что мешает? Много послушаний?

– Если бы в монастырях было легко, то и братии было бы человек по сто. Непросто, конечно. После 90-х годов было много горя, много стрессов и потрясений. Многие теряли друзей, близких, родных. Может быть, это стало толчком для многих уйти в монастырь. А последние 7–10 лет очень мало желающих. Приходят, кричат, что хотят в монастырь, а через несколько дней их как ветром уносит. Естественно, не все выдерживают. Монашество – это духовное воинство. Очень много испытаний, много искушений, и когда человек начинает сомневаться, ослабевать в вере, то, конечно же, это непросто.

– Вам приходится отказывать кому-то из тех, кто приходит трудниками, послушниками?

– Это зависит от самого человека. Если у него намерения серьезные, естественно, мы его берем, и он может и трудником прожить, сколько хочет. И если у него желание возгорится, то и послушником, потом иноком. Но сейчас очень мало людей идет. Нет этого чувства жертвенности, потребности в служении Господу. Общество сильно в этом сдало. Люди ослабли, у них уже нет стремления к подвигу, к тому, чтобы отдать себя в послушание и смирение. Одной из причин этого я вижу то, что семьи стали маленькими.

– В Осетии – тоже?

– Да, у нас тоже. Хотя наши прихожане, и девочки, и мальчики, которые с нами выросли за 20 лет, из тех, кого мы крестили здесь, многие уже вышли замуж, женились. Есть положительный результат. Кто троих детей родил, кто четверых. Увы, в наше время люди больше хотят жить для себя. Слава Богу, тенденция идет в другую сторону, и это, конечно, радует. Потому что если в семье трое-четверо детей, то эгоистов будет меньше. Это мои личные наблюдения, может быть, я ошибаюсь, но считаю, что это важный фактор. У человека в обществе всегда должен быть стимул. А когда у него всё есть, то его трудно мотивировать. Такой человек не будет себя сильно утруждать и мучить.

– Вам как наместнику приходится сталкиваться с ситуациями, когда людям тяжело смиряться? Или монашество означает, что самая сложная часть пути уже пройдена?

– Это путь длиною в жизнь, потому что первое время на энтузиазме и по благодати Божией человек может терпеть и смиряться, а со временем может получиться так, что человек станет более раздражительным. И пока он достигнет большого духовного опыта и среднего совершенства, пройдет время и понадобится много труда, и то, если человек борется и старается. Это не как в школе, когда к 10-му классу знаешь уже многие предметы. Духовная борьба идет постоянно, никуда уже от этого не денешься.

Фото 2. Превью.jpeg

– Какие у Вас как у духовного и хозяйственного руководителя возникают сложности? Тяжелее хозяйственные проблемы или духовные?

– Хозяйственные нужды легче решить – можно что-то купить, о чем-то забыть, а к людям ты ищешь подходы, стараешься помочь. Я, например, говорю, что я сам молодой и мало знаю, мне самому надо учиться. Но Господь поставил меня на такое послушание – и приходиться стараться и исполнять.

– Что, на Ваш взгляд, спасительнее: жить в монастыре, где мало братии и много хозяйственной работы, или в большом монастыре, где у каждого определенное нормированное послушание?

– По этому поводу есть конкретное определение – куда тебя поставил Господь, там и служи. Привел тебя Господь в такой монастырь, значит, это твое. Мы пытались минимизировать послушания, но так люди еще быстрее уходили. Всё потому, что лень влечет за собой другие пороки. Если человек жалуется, что на службах устает, просит отдохнуть, то лень быстрее его одолевает, и он через некоторое время уже даже на службу не ходит. А когда полноценно трудился, то распределял силы, и Господь ему давал и благодать, и силы, чтобы он трудился, а не слонялся просто так, и на богослужение его хватало. Святые отцы нас всегда предупреждали о праздности. Как только она наступает, человек начинает ослабевать и подвергаться всяким помыслам: себя жалко, надо больше отдыхать, устраивать свою жизнь, не видишь смысла в том, что делаешь... Так потихоньку лукавый выманивает из монастыря в мир соблазнов.

– Отец Стефан, а Вам приходилось говорить: «Это не твое, тебе нужно другое место»?

– Я стараюсь так не делать. Ни разу такого еще не сказал. Я по большей части радуюсь, что хватало всегда сил и терпеть, и прощать. Потому что всегда живешь надеждой, что человек найдет в себе силы переломить себя, стать лучше, поменяться. Всегда тешишь себя надеждой, что он исправится, просто сейчас у него сложный период и ему тяжело бороться, что человек найдет в себе силы двигаться дальше. Непросто уйти, хлопнув дверью, а дальше стараться жить духовной жизнью. Потому что, если над человеком совершен постриг, это значит, что он пришел осознанно, он всё понимает, а те искушения, которые на него давят, ему тяжело вынести, и ему очень непросто. Если он уйдет, то, конечно же, в миру ему сразу будет намного хуже, потому что мир его уже не примет, и он окажется своим среди чужих и чужим среди своих. Естественно, что его посещают уныние и отчаяние и начинают разрывать на части. Поэтому стараюсь понять человека, протянуть руку помощи.

– Бывает такое, что человек в монастыре не ужился и хочет перейти в другой?

– Это издревле не приветствуется. Если на одном месте человек не прижился, то не приживется и на другом. Он будет нести вред себе и окружающим, начнет сравнивать, ворчать и раздражать других братьев. В итоге и с нового места он тоже уйдет. Это уже такой закон. Если ты в одном месте не выдержал испытание искушением, то в другом месте ты будешь еще слабее.

Фото 2. Превью.jpeg

– Какие-то традиции сложились в монастыре за 20 лет?

– Для монастыря, думаю, 20 лет – это не срок. Вот Оптина пустынь, Троице-Сергиева лавра – обители с богатой историей. Там было старчество, и даже несмотря на перерывы духовная связь поддерживалась. А у нас – молодые ростки, можно сказать. Монастырь своеобразный из-за того, что он больше национальный. В этом плане есть разница. У каждой нации свой характер, своя самобытность. Это надо осознавать, потому что монастырь несет больше миссионерскую нагрузку. Если ты не понимаешь народ, то как ты можешь миссионерствовать? Ты должен понимать менталитет, особенность реакции людей. Иногда нужно несколько добрых слов, чтобы человеку понять, что он, допустим, искал крещения, хотя не мог этого понять и для себя сформулировать. А пообщавшись с монахом, он начинает понимать, что для него важно и нужно. Ведь это не просто – пройти Таинство Крещения, это путь, который нас ведет непосредственно к Богу. Иначе мы точно к Нему не попадем.

– В составе братии люди, которые с рождения живут в Осетии, или есть приезжие из других регионов и мест?

– Есть и приезжие – из Прохладного (Кабардино-Балкария), из Донецка. Осетия сама по себе очень многонациональная. Есть местные и осетины, и русские. Славяне, которые выросли здесь, в Осетии, с осетинами, и славяне, которые выросли в Центральной России, различаются. У них формируется другой характер и другие взгляды на жизнь. Это часто бросается в глаза.

– Местные люди более вспыльчивые?

– Нет. Это ошибочное мнение. Умных людей везде хватает, и дураков везде хватает. Наоборот, кавказцы более уравновешенны. Те, кто вырос в национальных традициях, кто понимает, что это такое, не позволит себе при старших повысить голос или как-то неподобающе себя повести. А кто вырос в мегаполисах – с ними сложнее. Другое воспитание, в селах воспитание жестче. Но многое зависит от семьи. Если в доме хозяин крепкий и он правильно учит детей, то его сын не позволит себе лишнего. В селе родители больше находятся вместе с детьми, вместе трудятся, что-то полезное делают. Когда ты больше времени проводишь с отцом и матерью – больше перенимаешь от них.

– Прихожан много по воскресеньям и в праздники собирается?

– Обычно по выходным бывает до 200 человек. Это всё приезжие. А людям из окрестных сел пока тяжело: хотя они крестят своих детей, но самим сложно переступить порог храма. Кто-то стесняется. Так что из местных мало кто приходит, в основном из Владикавказа и окрестностей.

– Раньше – в начале XX века – процент воцерковленных людей был больше?

– До революции была своя специфика. Церкви помогали и некрещеные. Бывали случаи, когда людям было трудно принять такое решение. Но и крещеных было больше, получается, что их связывало с Церковью то поколение, которое действовало 150–200 лет назад – «золотое поколение». На тот момент, очень короткое время, в Осетии было где-то около 150 священников-осетин. Во Владикавказе, если бы не было потребности, то не было бы 38 храмов! И ведь это были целые соборы, которые вмещали 500–700 человек. А сам по себе Владикавказ очень маленький, там и сегодня максимум 350 тысяч человек. Зато он очень интересен. Когда идешь по основной улице – проспекту Мира – видишь архитектуру разных стилей и направлений, от европейского до восточного, азиатского. Когда-то город называли «маленьким Парижем».

Фото 2. Превью.jpeg

– Отец Стефан, как в монастыре отпраздновали престольный праздник жен-мироносиц?

– Жены-мироносицы – это женщины равноапостольные. У нас установилась такая традиция: мы всем прихожанкам после богослужения дарим по розе. А потом трапеза. На праздник приезжает обычно 600–700 человек. А на Успение, наш главный престол, бывает около тысячи. Еще почему-то народу понравилось ездить к нам сюда на праздник Крещения. Многие считают, что в горах – чистота веры, чистота горной воды, так что в этот день освященная горная вода связана со святостью и чистотой. В ночь на Крещение практически одной молодежи может быть 8–15 тысяч человек! В разные годы бывает по-разному. Бывали случаи, что и мусульмане приезжали окунаться – говорили, хотят доказать, что им тоже «не слабо» зимой в холод окунуться. Еще интересно, что на следующий день, 19 января, уже ездят семьями. Там уже все благоговейно: помолились, перекрестились и окунаются.

А к женам-мироносицам у нас отношение особое. Их считают самыми преданными, потому что они стояли у Голгофы, не испугались, пошли в пещеру – хоть им было и страшно, – чтобы по обычаю помазать миром Христа. Конечно же, из-за того, что они по-особенному были преданы, держались с особой любовью, у них есть чему поучиться. Хотя про них доподлинно мало известно. Между тем они первые вестники Воскресения Христова. Они первые пришли в пещеру и услышали от ангела, что Его здесь нет, Он на небесах, воскрес, и сказали об этом остальным. Их миссия была вроде бы и скрытой, но они были на самом деле преданы Христу, и эту преданность нельзя сбрасывать со счетов! Они до конца пронесли свой крест быть Христовыми, как бы их ни «гоняли». Такая у них была непростая миссия. К сожалению, история донесла до нас очень мало сведений о них.

К женам-мироносицам у нас отношение особое. У них есть чему поучиться

– В чем они должны быть примером для современных женщин?

– Во-первых, в том, что можно исправиться при желании. Если брать историю Марии Магдалины, то ее жизненный путь был непростым. Смотря на ее пример, мы можем уяснить для себя, что Господь исправляет любого. Во-вторых, это преданность. Не бояться быть преданными. Не зря же они называются равноапостольными, их подвиг считается апостольским. Они разносили весть о Христе по всему миру. Думаю, что это немало.

– Монастырь занимается экскурсионно-просветительской деятельностью?

– Нас не хватает на это. На экскурсии люди приезжают сами, с гидами, а те про нас такие сказки придумывают, что я сам иногда заслушиваюсь!

– А подворье у монастыря есть?

– У нас есть скит с подсобным хозяйством и есть подворье. В скиту живет постоянно несколько человек, и мы дополнительно приезжаем им помогать, когда много труда. У нас есть куры, пчелы и крупный рогатый скот – коровы. На огород и парники не хватает сил.

– В монастыре вы служите на двух языках?

– Мы больше пока на церковнославянском, но сейчас и архиерей наш старается, чтобы полноценные службы шли именно на родном языке. Пока делаем какие-то вкрапления. Но этого мало, хотелось бы, чтобы полноценная Литургия была готова, с церковным песнопением. Это делается непросто, и сейчас над этим трудятся профессионалы. Надеемся, что в ближайшее время литургический перевод выйдет в свет, и потихоньку начнут в тех храмах, где есть возможность, служить на родном языке. Далеко не во всех храмах есть осетиноговорящие священники. Но где есть национальные священники, там стараются служить на родном языке. Сейчас церковнославянский язык, русский все понимают и в этом сложностей ни у кого нет. Но если богослужения пойдут на родном языке, то сам язык станет богаче, он будет защищен для будущих поколений. Это еще до нас придумали, и святые отцы об этом писали, и люди науки, лингвисты, утверждают, что там, где богослужение идет на родном языке, он лучше сохраняется. Для малых народов это проблема.

Фото 2. Превью.jpeg

– Как Вы считаете, насколько важна роль вашего монастыря для духовной жизни местных жителей и всего региона?

– Монастыри всегда были особым стержнем духовной жизни любой епархии и любого города, потому что в монастырях живется по-другому. Скажем, наши прихожане, которые давно к нам ездят, просто устают от всего мирского. Приезжают на несколько дней потрудиться и помолиться – и через несколько дней приходят в себя и говорят, что начинают видеть вещи, которых в миру не замечали. Человек приходит в себя от суматохи и мирской суеты. Мы-то привыкли постоянно быть здесь. А на самом деле монастырь – это духовный лекарь для общества. Я думаю, что есть люди, которые здраво понимают, что это такое, какую силу человек здесь набирает, как он подпитывается духовно. Таких людей немного, но они есть. Со временем, я думаю, больше людей будет стремиться пожить в монастырях и окунуться в эту атмосферу, освободиться от суеты, мирской рутинной работы. В монастыре ты начинаешь понимать, что Господь создал тебя не для суеты, чтобы целыми днями ты бегал сломя голову, а чтобы видел людей вокруг себя, чтобы дарил тепло и уважение. Со временем эти качества теряются. Люди начинают уважение воспринимать как слабость, боятся сделать шаг навстречу. Эти простые вроде бы истины выговаривать просто, а поступать так сложно. И нам в монастыре бывает приятно, что наши труды и старания полезны для окружающего мира. Для тех, кто на самом деле стремится, тянется к Богу.

Беседовала Наталья Крушевская

Размер пожертвования: рублей Пожертвовать
Комментарии
Написать комментарий

Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.

Введите текст с картинки:

CAPTCHA
Отправить