|
Мне 32 года. До конца учебы в магистратуре Сретенской семинарии осталось чуть больше года, и я не имею ни малейшего представления о том, что меня ждет в будущем. Учебу в семинарии я ощущаю как течение в доброй, но полной опасностей реке; оно подхватило меня и, несмотря на мои барахтанья страхов, мечтаний, желаний, упрямств и маловерия, систематически уклоняет меня от острых камней, палок и крокодилов, и не пытается «выбросить» на берег.
Так что в последнее время, наученный горьким опытом несбывающихся ожиданий, я стараюсь не думать об этом, а просто «отпустить» и увидеть без догадок, куда меня Господь в результате приведет. Опыт созерцания своего прошлого и того, как Он меня оберегал и вел, доказывает простую истину: Он лучше знает, что для меня хорошо и полезно.
Несмотря на невероятно комфортные условия, в которых мы живем, на потрясающих людей, как среди студентов, так и среди преподавателей, семинарская жизнь полна искушений. Это словно печка, в которой многие сосуды могут лопнуть. Не знаю, хорошо это или плохо, промыслительно это или является результатом каких-то ошибок в системе духовного образования, но мне кажется, можно закончить семинарию с красным дипломом, но при этом худшим христианином, чем при поступлении. Такое чувство, что вся эта учеба, все эти экзамены и оценки – это просто какая-то обертка, поверхность, под которой происходит нечто совсем иное и гораздо более важное.
|
Семинарский период стал самым духовно напряженным временем моей жизни, в который я узнал много нового в первую очередь про самого себя. Теперь я стою с этими чемоданами прошлого и настоящего и жду решения суда о будущем. О том, насколько весь этот багаж соотносится с тем, ради чего, собственно, и поступают в семинарию – священством.
О прошлом и священстве
Наверное, это и есть глубинная суть духовного образования. Ведь будущие священники – это приоритетная аудитория для лукавого. Да и человеческая натура тоже создает трудности – человек так устроен, что «из-под палки» он полюбить не может. Но одно дело, когда речь идет о светском образовании – ну не любишь ты строить мосты (хотя умеешь), ну и ладно, вопросу твоего спасения от этого ни холодно ни жарко. А когда ты учишься в семинарии, ты сталкиваешься с такими вещами, как «обязательное богослужение» и «обязательные молитвы», «проверочная работа по Иоанну Златоусту». Масса религиозной терминологии, которая может превратиться в жаргонизмы с сопутствующим им цинизмом.
|
Соответственно, когда психологический эффект отторжения применяется к предмету, который напрямую влияет на твое спасение (а в перспективе - и на спасение других), надо проявить немалое усилие, чтобы сохранить любовь, тепло и благоговение по отношению к молитве, богослужению и религиозному дискурсу. Чтобы сохранить в себе огонь живой, творческой веры. И ведь от этого никуда не деться, потому что священство – это не профессия, это призыв и долг. Так что семинария дает возможность научиться любить, исполняя долг.
Верю, что через покаяние ошибки прошлого могут быть превращены из тянущего обратно болота в удобрение для будущего. Честно говоря, в процессе поступления я был удивлен общеизвестным, казалось бы, фактом, что в семинарию идут ради священства. Я искренне не понимал, какой из меня, хипстера-айтишника, священник и вообще – как можно хотеть стать священником? Как можно желать столь великой ответственности, такого тяжкого креста? В то время, когда даже собственное спасение стоит под серьезным вопросом, быть инструментом спасения других? Мой духовник, которому принадлежит идея моего поступления, проявил пастырскую хитрость и сказал не думать об этом, а просто поступать и учиться.
Возвращаюсь к образу течения реки. Меня очень успокаивало и успокаивает то, что идея с семинарией принадлежит не мне. Я очень не доверяю себе. Поэтому единственную ценность в океане своих «хотелок», которую я осознаю умом как достойную хотения, – это иметь разумение, смелость и силу исполнить волю Божию обо мне.
|
Изменение же мнения относительно священства началось с того, что почти сразу по поступлении я впервые в жизни почувствовал, что занимаюсь чем-то, что имеет хоть какой-то смысл для вечности. Погрузившись во внутрицерковную «кухню» и приобретя много замечательных друзей (многие из которых - дети священников), я стал лучше представлять как бытовую сторону священнического служения, так и высокое счастье, с которым связано предстояние Богу.
О диалоге с Богом
Конечно, «река», про которую я говорил, имеет своим началом не поступление в семинарию, а тянется дальше, в прошлое. Например, когда я воцерковился, духовника себе я нашел не сам, а благодаря маме, которая меня с ним познакомила и которая к тому моменту делилась с ним «историей болезни» нашей семьи уже около 15 лет. Я стал постоянным прихожанином в месте его служения. На мое исправное посещение служб старший понамарь ответил приглашением прислуживать в алтаре, а через год батюшка озвучил идею моего поступления в семинарию. Мама была счастлива.
Но всё это не означает какую-то безучастность на волнах промысла. Иногда мне кажется, что наше личное общение с Богом скрыто от нас, происходит где-то глубоко-глубоко в душе. Бог общается с нами, как со слепыми, глухими и парализованными – мы понимаем, что что-то происходит, но не чувствуем этого. Я к тому, что река – это все-таки не монолог Бога, а наш с Ним диалог. Вспоминаются два разбойника, распятые вместе со Спасителем. Оба провели скверную жизнь, но перед смертью их внутренний диалог с Богом «вылез наружу» с известным результатом для обоих.
|
Как я сейчас вижу свое воцерковление: моя душа тогда словно почувствовала тонкий запах чего-то родного и спасительного, схватила мое «плотское мудрование» за шкирку, со всеми неприязнями и претензиями к Церкви, и потащила в храм, быстро выстроив некий дисциплинарный скелет из стабильных посещений служб и молитвенных правил. Со временем поверх этого скелета образовалась ткань – живое покаяние, смена компании и образа жизни, новый взгляд на скорби, радость Причастия, образование близкой дружбы с мамой. А от претензий и вопросов ничего особенного не осталось – оказалось, что Церковь совершенно не такова, как я всю жизнь представлял, украшена прекрасными и интересными людьми и содержит бесконечное количество умной пищи для думающего человека.
О расцерковлении и воцерковлении
Разнообразные семейные скорби не баловали меня поводами полюбить бытовую реальность, а замкнутый мечтательный характер не проявлял тяги к дворовым компаниям. Поэтому мне, как правило, были более интересны вещи, выходящие за рамки обыденного. Вдобавок, от отца мне досталось инженерное мышление и определенные творческие задатки. Всё это, к сожалению, пошло не в то русло и оформило для меня карту интересов: прослушивание хитросплетенной электронной музыки, тусовки с друзьями-неформалами, растворенные многомерным постмодернистским юмором и всевозможными нетривиальными эзотерическими мыслями и мнениями.
|
Звучит красиво, но смотря на себя тогдашнего, я испытываю острый рефлекс возложения ладони на лицо. Слава Господу, что этот период прошел не в наше время, когда интернет предоставляет все возможные средства для того, чтобы на весь мир засвидетельствовать в разрешении 4К свой идиотизм. В целом, всё это можно описать отчасти как обиду на Бога, отчасти, конечно, как гордыню и вытекающее из нее желание эзотерическим путем стать богом без Бога.
Расцерковление 10-летнего Саши произошло, если говорить о внешнем, по ряду причин. Во-первых, мои детские молитвы о прекращении скорбей, сопровождавших нашу семью, оставались, как мне казалось, неуслышанными. Во-вторых, моя яро православная армянская мама насильно таскала меня в храм по воскресеньям, в день, когда всё, о чем я мечтал, – это выспаться и играть в компьютерные игры. В храме же мне очень не нравились наполнявшие его люди и, плюс ко всему, каждый раз становилось плохо с животом. Поэтому я сидел под клиросом в ожидании окончания службы и рисовал всяких монстров из компьютерных игр.
Потом произошло нечто весьма любопытное, относящееся уже не к внешнему, а ко внутреннему. В какой-то момент отец-настоятель того храма сделал маме строгое замечание, чтобы она прекратила меня тащить в храм против моей воли, и сказал: «Когда нужно будет, сам придет». Он запретил ей вмешиваться в мой с Богом диалог, и на этом моя тогдашняя церковная жизнь и закончилась.
|
Мой религиозно-мистический опыт скуп на яркие чувственные переживания. И слава Богу. Но одно переживание мне очень запомнилось как важная ступень моего обращения к Богу. Когда я в 23 года начал воцерковляться, мы вместе с мамой съездили к тому самому отцу-настоятелю. Он вышел ко мне навстречу и увидел уже не 10-летнего мальчика, а взрослого бородатого парня, пожившего свои годы. Его улыбка так сильно отпечаталась в моей душе, что мне несколько недель казалось, что она как солнце отпечаталась на сетчатке моих глаз.
Материал помог подготовить Сергей Витязев
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.