Книга поможет детям ощутить великую любовь Бога к человеку и проникнуться верой в Его всемогущество и милосердие.
«Один день прожить с Литургией – дороже, чем вся прошлая жизнь»
Протоиерей Владислав Свешников – столп современной православной Москвы, священник, который лично общался с архимандритом Иоанном (Крестьянкиным) и архимандритом Кириллом (Павловым), служил в годы советского безбожия, не соглашаясь на сотрудничество с органами ради спокойной жизни. В недавнем прошлом преподаватель. Доктор богословия. Писатель. Его книги печатает издательство Сретенского монастыря, а одна из последних – «Молитвенные зовы утра и вечера», в которой отец Владислав раскрывает главные причины механического «вычитывания» утреннего и вечернего правила и помогает научиться истинной молитве, для многих стала настольной книгой. В 86 лет отец Владислав – настоятель храма Трех Святителей на Кулишках. За его плечами бесценный опыт, которым он сегодня делится с нами.
|
– 47 лет я священник. Были отступления по жизни, у меня по разным причинам были самые разные профессии.
– Вы же сначала поступали в геологоразведывательный?
– Да, один год там учился.
– Почему Вы ушли в кинематограф?
– Мой друг поступал во ВГИК, и я решил тоже. Я поступал на режиссерский факультет, а закончил киноведческий, по при этом на первом-втором курсе меня вообще хотели выгнать, потому что кто-то донес, что я – антисоветчик. Я им и был, но не афишировал этого. И было собрание, на котором меня критиковали. Но потом все-таки оставили, но уже на другом факультете, как раз киноведческом. И это хорошо, потому что, если бы я остался, стал бы режиссером и ни о каком таком будущем не было бы речи. Я помню, мне открылась жизнь. А так бы она не открылась.
– А как Вы узнали о Боге? Вы же выросли не в церковной семье.
– Нет. Отец до войны был военнослужащим, последние месяцы он преподавал в военном училище под Петербургом. И оттуда его и взяли сразу на фронт. Провел там месяца полтора, кажется. Он передавал нашим летчикам, откуда летит самолет вражеский. Получил контузию и попал в плен. Служить он уже не мог и переехал жить туда, где жили родители. Он стал главным механиком завода – обычная заурядная советская жизнь. Мать – в школе. Уже когда я стал священником, жил в Москве, ездил два раза в месяц в Дмитров причащать ее. Мама уже не сопротивлялась. А отец был в большом негодовании по отношению к Церкви. Я окончил ВГИК, поработал по специальности четыре года – научным сотрудником Госфильмофонда. Видите, если буду рассказывать все подряд, то получится биография. Интересная, но совершенно пустая, насыщенная событиями. Жизнь состоит из дней, каждый из которых дороже предшествующих. Но один день прожить с Литургией, особенно если сам ее совершал, – дороже, чем вся прошлая жизнь.
|
– Решающим в Вашем воцерковлении стал тот момент, когда кто-то Вам подарил Евангелие?
– Мне его дали на два месяца. Я читал, и это осталось со мной. Конечно же, к этому времени уже кое-что читал. Были какие-то воспоминания о крещении – меня крестила тетка в Дмитрове. Встречи с людьми, которые уже много лет верили, тоже кое-что для меня решали. До настоящей церковной жизни было еще очень далеко. Любил более-менее современную классику. Но классика меня тогда еще не подталкивала к Богу, нет. Прошли годы впустую. Это была какая-то непонятная милость Божия, что мне открылись духовные смыслы жизни. Я, конечно, этого тогда не вполне понимал. Это никакая не моя заслуга. Только Бог. Милость Божия. Постепенно складывалось так, что прежний круг книг менялся все больше и больше. И я понял, что ищу книги только духовные. Это уже было решающим состоянием.
Это была милость Божия, что мне открылись духовные смыслы жизни
– Вы помните момент, когда Вы первый раз начали читать Библию?
– Это было на последнем курсе, уже практика была. Мне было 23 года.
– А как Вы пришли в храм?
– Это была уже необходимость, потому что я сам уже осознал, что в этом смысл жизни, но почему-то не делал этот шаг. Я помню, у меня был друг из богемных мальчиков моего возраста, но он уже был постоянным прихожанином Николо-Кузьминского храма. Мы с ним часто ходили, разговаривали, и он однажды сказал: «Пойдем сходим в церковь в воскресенье». Я, конечно, был рад. Он меня обещал познакомить с настоятелем. А он, настоятель, был довольно известным – отец Всеволод Шпиллер. Мы пришли. Службы тогда я совершенно не знал, ни капельки. Я мало что понимал. Понял я только то, что уже знал, – «Отче наш» и «Символ веры». И когда отец Всеволод вышел из алтаря, я уже не помню, что я тогда говорил. Я помню, как я шел к двери. И каждый шаг был как камень. Наверное, это было смущение. Отец Всеволод спросил: «Что бы вы хотели?» Я тогда попросил у него молитвенного слова.
– И Вы начали ходить в этот храм постоянно?
– Да.
– А Ваша супруга была воцерковленной?
– Становилась только, по чуть-чуть.
– А Ваше воцерковление ее пугало?
– Воцерковление – нет. Вот когда я начинал разговоры о священстве, это пугало. Нас обвенчал отец Николай Рудковский в Перхушково.
– И Вы уже начали алтарничать?
– Да. Без всякого оформления – в Алтуфьево. Там служил несколько лет.
– А мысли о священстве когда появились?
– Всегда почти были, но особенно после встречи с отцом Всеволодом, наверное. Когда супруга узнала, она была против – боялась. Но все к этому шло. И я сдал экзамены, потом стал алтарником. А перед тем я был сторожем в церкви.
– Вам не было страшно уходить с постоянной работы?
– Немножко. Просто я уже был готов внутренне.
– А когда Вы подавали запросы на священство, Вы в то время ездили к отцу Иоанну (Крестьянкину)?
– К нему я ездил прежде всего. Когда я первый раз к нему попал, еще за несколько лет до этого, он сказал: «Нет. Пока нет». А в следующий раз уже мне благословил. Я написал прошение. Через три дня звонок. Наташа подходит, говорит мне: «Тебя владыка Гермоген!» Приходите, говорит, ко мне в ближайшую субботу и я вас буду рукополагать в воскресенье.
|
– Вы помните этот день?
– Конечно, да. Что можно сказать об этом дне? Какое-то у него особенное содержание, глубокое. Поехал с четырьмя друзьями, супруга была, если не ошибаюсь.
– Куда назначили служить?
– Был у нас священник Владимир Шуста, белорус. Я получил назначение к нему. Это был указ владыки. Это было в Тверской области. Я был сначала диаконом, три месяца. Так как никакого образования духовного не имел, решили меня попробовать сначала диаконом. Два года в разных местах служил.
– Там же другая жизнь Вас ожидала, не было страшно?
– Мне не было страшно. Это было настолько желанно, настолько дорого для меня, настолько я искал этого!
Мне не было страшно. Это было желанно и дорого для меня
– Говорят, что священства нельзя желать, бежать за ним. Так ли это?
– И убегать, очевидно, нельзя, если оно само идет к тебе, как в данном случае.
– Началось служение. Какие-то трудности были у Вас?
– Нет, совершенно. Особенно первое время. В диаконстве было легко, все понятно. А в священстве уже бояться поздно. Отец Владимир попросил специально, чтобы к концу лета ему дали возможность отдохнуть. На его место назначили другого священника – меня, свободных не было.
– А в плане общения с людьми, проповеди, что-то тяжело давалось?
– Мне, наверное, несколько трудно было в преодолении слишком большой интеллигентности. Далекие от Москвы места, уездный город... Я так помню, к нам приезжали, снимали домик.
– У вас на тот момент уже была семья? Дочь?
– У меня тогда уже были все четверо. Или четвертый был только на подходе.
– Семье было трудно переехать?
– Можно сказать, легко. Главные бытовые сложности всегда на женских плечах. Вещи я почти никуда не перевозил с собой, мебель всегда какая-то была в домике. Матушка учебный год жила в Москве, а на каникулы все приезжали ко мне.
– После этого Вас назначили в другой храм.
– Сначала я еще в этом служил почти два года. Не могу сказать, что все было очень легко. Но это было мое место, и я никуда с него не рвался. Прослужил восемь лет. Потом еще один храм – деревенский, около маленького городка Кувшиново. Это были замечательные годы моей жизни – трудные, потому что нужно было все самому. Матушка в Москву уехала, я остался с сыном только. Ему было лет пять-шесть. Как-то мама оставила нам огромную кастрюлю супа мясного. Была зима, я его топором рубил, потому что он замерз. И через какое-то время сын говорит: «Папа, очень хочется кушать, не разрубишь нам еще супчику?» Помогала нам местная жительница, лет шестидесяти или семидесяти. У нее был домик в деревне, она одна жила и предложила свою помощь. Конечно, это было большое облегчение.
Это были замечательные годы – трудные, потому что нужно было все самому
– Вы там восстанавливали храм или он достался Вам в нормальном состоянии?
– Нет, он был нормальный, но давно не ремонтировавшийся. Колокольня была совсем плохенькая. Нашел я людей, москвичей. Заново ничего не строили, но ремонтировали. Потом оказалось, что надо было побольше заниматься этим. Но ничего, церковь привели в нормальный вид. Все сами. Мои мастера московские сделали. Тем более что у меня появились знакомые в Союзе реставрации. Они помогли с внешним видом.
– А следующее место служения?
– Город Торжок. Он очень дорог для меня. Я помню, там был замечательный заштатный батюшка, отец Павел. От него у меня остался крестик. Он перед смертью мне его подарил. Помню, в пасхальные дни там был несколько нетрадиционный обычай – совершать крестные ходы не после Литургии, а вечером, после вечерней службы. Старушки там были совершенно замечательные.
– А как Вы оказались в храме Трех Святителей?
– Да, это после Торжка было. Служил, приближалось 1000-летие Крещения Руси, и казалось невозможным попроситься служить поближе к Москве. Но сказали, чтобы я написал прошение. Решили вопрос положительно почти сразу – недели две-три, может, прошло. И назначили в храм, где не было крыши, его надо было восстанавливать. Храмы маленькие в смысле числа людей, приходы маленькие, не дают средств к существованию. Но для меня это было второстепенным делом. Хотя старшая дочь уже кончала школу, а сейчас у второй дочери уже родился внук, мой правнук.
– Расскажите про советский период. Это же было совсем другое время…
– Отчасти другое, а отчасти не такое людоедское, какое было прежде. Могли быть сравнительно небольшие гонения, особенно это относилось к тем, кто хотел вести службу тайно. Если о них узнавали, могли приехать на квартиру. Но священников это в основном не касалось. Да, меня вызывали в местное отделение КГБ. В Осташкове, один раз. Но я знал, как отвечать, потому что главный запрос был один во всех случаях – чтобы я помогал им. Просили сведения о старушках наших, но они были простые бабушки, пенсионерки. Даже приберег последний тезис: «Вы – офицеры. Вы выполняете приказы своего начальства. Я тоже не могу без твердого решения моего руководства, поэтому я сейчас же поеду к архиерею, расскажу ему и скажу еще настоятелю своему». Они: «Нет! Не надо никому рассказывать! Ну ладно, видим, с вами каши не сваришь» И отпустили меня.
|
– Можно сказать, что у людей в тот период вера была сильнее?
– Пожалуй, так было, когда были особенные гонения. А в основном были бытовые христиане. Безусловно, верующие, многие – всю жизнь. Но практически церковь только в одном контексте тогда существовала – посещение богослужений в воскресенье и праздники. Были, конечно, и те, для кого это было чем-то большим. В городе Кувшиново была женщина лет пятидесяти. Когда начинался пост, она обходила всех своих верующих знакомых, которые стали немощными. Она собирала их всех в одном доме – человек 10–15 – и звала батюшку, чтобы их причастить. Такая активная была. Любви ее на всех хватало, чтобы никто не остался без Причастия.
– Вы преподавали в ПСТГУ. Как Вы думаете, ребята, которые там учатся, они такие же, какими были Вы?
– Они уже не белые вороны, какими были мы. Главным для нас стало то, что нам открыли храмы, мы узнали Церковь. Мне кажется, сейчас не совсем так, у многих главное – внецерковное, я бы сказал, индивидуалистическая церковность.
– Многие священники говорят о проблеме семинарий, что оттуда выходят духовно мертвые люди.
– Но это в основном было тогда. Отчасти это есть и теперь.
– У нас сейчас проблемы с семьями, семьи рушатся, в том числе и церковные.
– Все-таки гораздо меньше.
– Как Вы думаете, почему так?
– Не с неба же падают люди. Одно и то же общество. Если Церковь овладевает всем строем их жизни, тогда, конечно, это невозможно. А если все-таки главное – тот же церковный индивидуализм, то внутренние причины как были, так и остаются. Но все-таки их гораздо меньше, и разводы встречаются гораздо реже.
|
– Какие бы Вы дали советы в семейной жизни?
– Совет главный один, тот же самый, что и просто в церковной жизни, – любовь. А это слово настолько объемное, что о нем можно говорить очень много. Но главное – оставаться в вере, тогда и у людей друг к другу будет оставаться любовь. Так что главное – вера в Бога.
Главное – оставаться в вере, тогда и у людей друг к другу будет оставаться любовь
– Вы написали книгу про Литургию. Как Вы ее переживаете?
– Могу сказать, что сердце у меня далеко не всегда было глубоко и остро содержательно насыщенно. Но есть особые несколько минут жизни, 10 минут, около того, – это Евхаристия. Тогда жизнь свершается в полноте, и иначе быть не может. Вся остальная жизнь не может сравниться с этими минутами. Слава Богу, часто эти 10 минут происходят и дают возможность снова жить.
21 сентября 2023
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.