«Прощай, грусть!» и другие рассказы
Книга священника Игоря Сильченкова «"Прощай, грусть!" и другие рассказы» будет интересна всем, кто любит непридуманные рассказы, истории из жизни священников и книги «Зеленой серии надежды».
Пасха
I
Оля гимназистка, третьеклассница, одиннадцать лет ей.
Коса у нее уже довольно большая и с голубою ленточкою. Если спросить Олю, что она больше всего любит, она без заминки ответит:
– Пасху.
Так и считает свои дни от Пасхи до Пасхи.
|
Оля знает много, что нужно на Пасху. Когда посадят торт в печку, она ложится и плачет в подушку – так надо немного поплакать, и торт выйдет хороший. Когда всходят куличи, она по комнатам не ходит, потому что не хорошо куличу, если ходят, – можно босиком, и то разве при надобности. С куличом держи ухо востро!
Во всем, что бы ни делалось – во всех пасхальных приготовлениях, Оля принимает самое большое участие. Она смотрит, как старая нянька Фатевна бьет тесто перед тем, как сажать его в печку, как захватит его из квашни да бросит на доску, да раз бросит, да в другой бросит, да в третий – Фатевну и тесто слушает! Помогает Оля раскладывать свежие куличи на подушки – свежие куличи непременно надо класть на подушки, – делает красивые бумажки под торты и еще многое множество всяких дел переделает, нужных для такого красного дня, от которого Оля все свои дни считает. Одно не дается – никак не может Оля отделять желтки от белков, да еще не дают ей растирать лопаточкой творог в макотре: прошлой Пасхой растирала-растирала, дно у макотры и отскочило.
– Я говорила, что из нашего полку не будет толку, – сказала тогда нянька Фатевна.
Ну да что, со временем и эти мудрости Оля постигнет – девочка она смышленая.
II
Вербная в исход, пройдет день, два, и распустят на Пасху. Оля заволновалась: из дома она получила письмо от отца и от матери – и Александр Павлович, и Наталья Ивановна одно пишут, что не придется Оле приехать домой в Ватагино, дорога испортилась, сильный разлив, приехать нельзя.
Никогда еще Оля не проводила Пасху в городе и не может представить себе, какая тут Пасха в этом городе. Она знает и любит свою ватагинскую – деревенскую, ее дожидается и о ней думает. Как же ей не волноваться!
Ну какая Пасха в городе! Оля знает и любит Пасху ватагинскую – деревенскую, ее дожидается
Вот наступит Страстная неделя – день за днем вся неделя в какой-то горячке, а в Великую субботу уж такое подымется, такая суматоха, нет никакого порядка: успел перекусить – хорошо, не успел – пеняй на себя: уж очень всем дела по горло.
И придет наконец вечер Субботы. Все дети ложатся спать и спят до одиннадцати, а ровно в одиннадцать нянька Фатевна всех разбудит – пора собираться к заутрене.
Когда Оля нарядная, в белом платьице с голубою ленточкою проходит по залу, ей страшно. В углу перед чудотворной Ильменевской Божией Матерью лампадка горит – одна лампадка освещает огромный зал. Посреди зала, от фортепиано до камина с часами, белый стол, убранный цветами. Много на столе куличей и пасох – белая пасха, коричневая, большая, маленькая, еще поменьше, и тортов – песочный торт, масленый, бакалейный, шоколадный, хлебный, миндальный, и щетинистый окорок, и индюк, начиненный белой кашей с миндалем, и телячья нога, вина, наливки – розовая, крыжовенная, барбарисная, сливянка желтая, сливянка красная – и, наконец, поросенок.
Оле страшно поросенка. Как войдет она в залу, он ей так прежде всего в глаза и бросается: он лежит важно на блюде прямо под люстрой, а во рту у него хрен. Почему Оля поросенка боится, она и сама сказать не может, но всякую Пасху, как проходит по залу, его-то именно и страшно: лежит он на блюде, а во рту хрен.
Всем домом пешком отправляются в церковь – в эту ночь ездить нельзя – впереди с фонарем кучер Григорий, за ним Миша и Лена, потом Наталья Ивановна с Ириной, ключник Федор Кривой и камердинер Федор Прямой, сзади с узелком нянька Фатевна, а далеко впереди всех Оля с отцом.
И во весь путь замирает сердце.
«А что если в этом году, – думает Оля, – не так будет, вдруг да не будут петь “Христос воскресе?”»
Возле церкви бабы сидят – на головах белые намитки, длинные, как саван; и куличи, и поросенки, и пасхи, принесенные в церковь святить, белым холстом покрыты, возле баб лежат. Оле вспоминается, что сказал ей однажды отец и не раз говорила нянька, будто в пасхальную ночь мертвые встают из гробов, она всматривается в баб – и вдруг отступает: да это вовсе не бабы, а мертвые – покойники с кладбища сидят у церкви. И хочется ей поближе взглянуть, и жмурится от страха.
|
В крестном ходу Оля идет рядом с батюшкой отцом Евдокимом, а за ними с народом – с мужиками и бабами – идут и мертвые, и покойница-бабушка Анна Михайловна, и сестра Таня. Оля знает, слышит, шаги их чувствует сзади себя – их много в белых саванах, и старых, как бабушка, и маленьких, как Таня, в голубых платьицах, но ей уж не страшно – сердце стучит, дух захватывает.
Такой был обычай в Ватагине: ильменевский кучер Григорий в пасхальную ночь представлял дьявола. Он один оставался в церкви во время крестного хода и, став у дверей, изо всей силы припирая плечом, держал их, чтобы не пустить обратно крестный ход в церковь. Но лишь только на паперти скажет батюшка: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его», а за ним в первый раз запоют: «Христос воскресе», тут не выдержит дьявол, обессилеет, скорчится весь и, отпустив двери, опрометью бросится через всю церковь, да куда-нибудь и проскочит.
Распахнутся двери, и со светом свечей хлынет:
– Христос воскресе!
Оля плачет, не замечает слез, видит такой светлый радостный свет, чувствует, как охватил этот свет ее сердце, всю душу, всю ее, и не может не плакать от радости:
– Христос – воскрес!
– Олюшка, – шепчет ей на ухо нянька, – какое у тебя лицо светлое, Олюшка, Христос воскрес!
«Олюшка, – шепчет ей на ухо нянька, – какое у тебя лицо светлое! Христос воскрес!»
Кончится заутреня, отстоят обедню, и домой. Впереди с фонарем идет кучер Григорий, за ним Миша и Лена, потом Наталья Ивановна с Ириной, ключник Федор Кривой и камердинер Федор Прямой, сзади с узелком нянька Фатевна. Оля опять с отцом далеко впереди, и много обгонят они мужиков и баб с куличами, поросенками и пасхами. Чуть только брезжит. В хатах огоньки горят.
Дома ждут батюшку, весь дом освещен, ждут не дождутся. Наконец приезжает отец Евдоким, святит пасхи, христосуется. А Оля уж давно успела перехристосоваться, и не только с домашними и со всею прислугою, но и с цветами и с любимыми коробочками, со всеми книгами, кроме географии – она нелюбимая.
Батюшка отрежет себе кулича и пасхи, первый попробует, и тогда всем можно – тогда все начнут разговляться.
«И как это батюшка не лопнет?» – думает Оля, глядя на отца Евдокима, который всего должен первый попробовать, и не только у Ильменевых, но и у всех соседей: и у Боровых, и у Лупичевых, и у Сахновских, и даже в Лубенцах у чудного старика Ксаверия Матвеевича.
А как весело проходит первый день! Хорошо на первый день качаться на качелях, прыгать на досках, катать яйца. Целый день звонят в колокола.
Оля знает, что только для пасхальной ночи – для первого дня она и на свете живет. И разве может она в эту ночь не быть дома – в Ватагине, разве может она остаться здесь, в городе, в пансионе, где за зиму все надоело и прискучило? Нет, Оля знает и твердит себе, что непременно поедет домой и уж так будет рада, так рада, что и с географией похристосуется – чувствует Оля свою вину перед географией.
Прошло между тем Вербное, прошли три первые дня Страстной недели – говела Оля и причащалась, – прошли и Страсти – никто за Олей не едет. И вот, когда, кажется, не оставалось уж никакой надежды, утром в Великую субботу приезжает в город сосед Ильменевых Сахновский, заходит в пансион Линде, и Олю отпускают с ним домой.
III
Все было готово и стол убран, когда приехала Оля в Ватагино. Ей оставалось только проверить, так ли все сделано: так ли яйца покрашены, и какие куличи и пасхи, и какой поросенок.
Все рады Оле, и Оля всем рада.
– Не ожидала ты, что приедешь на Пасху?
– Нет, мама, я наверное знала, что приеду.
|
– Сердце лучше знает, и ни словами, ни письмами его не обманешь, – сказал Александр Павлович, любуясь на свою сероглазую любимицу.
И когда пришла ночь, все случилось так, как и прежде. Как и в прошлые годы, проходя по залу, Оля забоялась поросенка, а по дороге в церковь волновалась, что вдруг да не будут петь «Христос воскресе», опять виделись ей мертвые у церкви, и опять, как запели в первый раз: «Христос воскресе!», от радости плакала, а нянька Фатевна говорила, что лицо у Оли светлое.
В этот раз Оля решила во что бы то ни стало не пропустить восхода солнца. Нянька Фатевна ей рассказала, что на первый день Пасхи солнце особенно восходит: ясно видно на солнце, как Христос из гроба встает, а то как Христос возносится, а то просто крест из солнца выходит.
И вот, когда разговелись, и уехал батюшка, и весь дом спать улегся, Оля поднялась в правую башню, где библиотека, и села у окна ждать восхода солнца.
И показалось солнце, сначала красное, потом золотое – весь сад загорелся, все птицы зачирикали, – поднялось над садом, встало солнце прямо против Оли – зарябило в глазах, и Оля ничего не увидала.
И показалось солнце, сначала красное, потом золотое – весь сад загорелся
Пошла Оля к няньке, разбудила Фатевну.
– Что это значит: ничего я на солнце не увидала?
– А ты, верно, в ту самую минуту глаза зажмурила, – сказала старая нянька, – а я так вот видела: Христос из гроба вставал, Олюшка.
|
Поверила Оля Фатевне и недолго печалилась: уж на будущую Пасху все глаза проглядит – она увидит, и пускай слезы градом текут, не сморгнет, не зажмурит своих серых глаз – она все увидит.
Из книги: Христос воскресе! Изд-во Сретенского монастыря, 2011.
5 мая 2021
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.