Помочь монастырю

Главная > Журнал > Бог и человек > Всякое бывает...

Всякое бывает...

Светлана Рыбакова

Распечатать

На прощанье дверь дружески всхлипнула, желтая полоса света, извиваясь, поползла вниз по старинным ступеням лестницы.

– Ты не пропадай! – сказала Маша.

– Никогда! – пообещала Ольга и ткнулась носом в ее щеку.

– Появляйся, мы ждем!

Оля побежала вниз по доисторической лестнице. Наверху замок вновь клацнул зубами.

– Очевидно, мы с вами не договорили... Ольга... – голос Олега Михайловича потерялся в лестничном пролете.

«Это, в конце концов, невыносимо! Сил моих больше нет спорить. За что нападают?! Могу я в собственной стране верить, как душа просит?!» – Девушка с отчаяния натянула на нос берет.

– В результате Вы мне не ответили, – круглые стекла его очков обиженно поблескивали в полутьме, – почему это ваши православные ортодо-о-ксы, – проговорил он жеманно, в нос, – считают, что только их вера правильная. Очевидно, это гордыня! Кто они такие, чтобы презирать другие религии и народы?!

Она подавила тяжкий вздох: «Он только с виду Кролик из "Винни-Пуха", а рыкает, аки лев...»

– Только не надо сочинять о презрении, – заговорила Оля его тоном. – А на предмет правильности – Вы же любите аксиомы – пожалуйста: «Христос Воскрес! Смертью смерть поправ!» Что Вам еще надо?.. Люди, которые с того света возвращались... Это не смешно, – рассердилась она на ухмылку физика, – в Православии много таких примеров, и современных тоже... Так вот, они рассказывали: Бога там слышали, Богородицу видели, ангелы пели, бесы их пугали, а богов других религий никто и никогда не обнаружил. Поэтому я верую во Христа!..

– Очевидно, те боги выше! – Олег Михайлович снова нехорошо улыбнулся. – И официальная Церковь об этом умалчивает.

– Слова Спасителя сбываются: если кто из мертвых воскреснет – не поверите. О других богах никаких свидетельств у воскресших не было! Мне кажется, эти боги – творческое осознание народами не Бога, а себя, потому что их нет в трансцендентном плане. И потом, Вы сказали: официальная Церковь... А что такое неофициальная? Сектанты?

Эти боги – творческое осознание народами не Бога, а себя, потому что их нет в трансцендентном плане

– Так принято сейчас говорить. Впрочем, я – атеист и в богов не верю, но уважаю веры всех наций. Интернационалист!

Девушка усмехнулась, вспомнив его коммунистическое прошлое: «Религии всех стран, соединяйтесь...»

– А кто презирает, бедных заблудших людей?! Простите, мне пора. – В ее душе несокрушимой волной поднялось раздражение: «Бежать от страстей подальше». – Поверьте, не хотела Вас обидеть!

– В результате – не верю! – вскрикнул он.

– Не сердитесь, пожалуйста, дорогой Олег Михайлович, – осадила она себя и дала задний ход. – Просто устала от пустых разговоров.

– Да я понять хочу! Я вот не верю ни в Бога, ни в черта... Изложите теорию и убедите меня!

Оле захотелось плакать.

– Кто я такая?! Боже, помоги Олегу Михайловичу прозреть.

– Вы хотите сказать, что я слепой? – его брови опустились грозным домиком.

«Он столкнулся с неразрешимой проблемой, а все вокруг виноваты».

– Просто не могу Вам доказать бытие Божие, как закон Паскаля, я же не физик и не богослов. Вера или есть, или ее нет, – дается свыше. Просите, и дано будет.

– А как я буду просить Бога, когда в Него не верю?!

– Если искренне хотите узнать, Он Вас не оставит! – ответила она раздраженно.

– Вы не убедительны, Ольга. Сердитесь вот, а где нет любви, там нет и правды.

– Вы правы, – смирилась девушка. И они наконец расстались.

Расстроенный Олег Михайлович пошел на остановку троллейбуса. А Оля побежала к метро.

Над Басманной уже зависла луна, ее металлический свет отразился в окнах домов. В струнной перспективе улицы мигали желтые светофоры, дорога была пуста. «Мама меня заждалась», – подумала девушка.

У горбатого мостика посмотрела налево, горел зеленый свет. До сих пор неизвестно, откуда взялась эта машина?

Визг тормозов, тупой, ослепительный свет фар, Оля опрокинулась на серый капот, увидела перед собой бесформенное лицо в серой шляпе и улетела: «Господи, помилуй».

Впереди в воздухе кувыркался оторвавшийся от ручек пестрый целлофановый пакет, а следом Оля с отвращением переживала чувство свободного полета. Вокруг короткие визги немногих прохожих. «А говорят, девушки не летают».

Земля. В тихом восторге от своей невредимости, Оля перекошенным монументом встала перед машиной и начала всматриваться в серую массу под шляпой, пытаясь найти в ней признаки человека. Масса самодовольно ухмыльнулась и сделала жест рукой – «отползай», чтобы девушка убралась с дороги. И машина спокойно уехала.

Вокруг Оли собрались люди. В ее душе разливалась благодарность Богу, своему Ангелу и добрым прохожим: жизнь продолжалась! На встревоженные вопросы о самочувствии Оля отшучивалась: «Спасибо, мне хорошо!»

– Обнаглели, уже по людям ездят!.. Нахал, даже из машины не вышел... А кто-нибудь номер заметил?!

– Да. Всё зафиксировано, – сначала голос из темноты, затем в свете фонаря появляется человек с записной книжкой в руках и предлагает пойти в милицию.

Оля подумала, что в подобных случаях надо вести себя именно так, и согласилась идти в отделение, втиснутое между домами в конце Басманной. Дорогой узнала, что ее благородный незнакомец учится в юридическом. Удивилась стечению обстоятельств: Бог видит всё.

Удивилась стечению обстоятельств: Бог видит всё

Оля несколько прихрамывала рядом с молодым человеком, улица после возвращения с того света чудесно преобразилась. Она заметила гору арбузов, от нее на всю округу пахнет морозом и снегом.

В темных, чуть подсвеченных городом облаках плыли кресты Петропавловского храма. Он возвышался над улицей и вечерней Москвой. Молодые люди шли мимо его темных окон, высокой колокольни, а вслед за ними летели купола, колокола, кресты.

В парке, перед старым особняком, на холодный мрамор сыпались последние золотые слезы осени. «Да ведь осень на исходе... Господи, Ты спас меня от смерти и любишь. А я живу, не замечая ничего».

После разговора в здании с отстраненными людьми в форме серого цвета Оля вновь стояла на пороге квартиры старинного дома. За полчаса решилась жизнь и смерть в пользу первой, и она застенчиво объясняла друзьям: пролетела пол-Басманной и сейчас в прострации.

– Что?! – кричат усы, это Машин муж. – Ты знаешь, чем это может кончиться?! Мой приятель остался без селезенки! В травмпункт!

Поздно вечером Оля позвонила перепуганной маме: «Жива, прямо из-под колес, и селезенка на месте, а дежурный врач, на признание о чтении Иисусовой молитвы, пошутил: "Читайте, и будете от машин отскакивать, как мячик"». Мама промолчала.

Засыпала она под мелькающие в сознании впечатления тяжелого дня и думая: «Почему физики такие чудаки?»

* * *

У Олега Михайловича этот вечер тоже закончился историей, которую он, очевидно, будет вспоминать с тихим ужасом до конца своей жизни.

Сначала всё было обыкновенно. Ехал он себе в троллейбусе по Покровке, вздыхая о сумбурном разговоре. Вышел на своей, с детства знакомой, остановке и зашагал домой. Неожиданно поднялся ветер. В переулке было безлюдно, одна бездомная черная кошка выскочила из подвала и, громко мяукая, побежала следом, обгоняя и заглядывая ему в глаза.

Олегу Михайловичу стало не по себе. Старый дом никак не кончался, за ним должна быть булочная... Он вдруг понял, что идет по незнакомой, ставшей безудержно широкой улице, а кошка забегала вокруг и, как ему почудилось, засмеялась.

Дома вдруг раздались в сторону, и в глубине небольшого двора Олег Михайлович увидел костел: «Я бы подумал, что нахожусь на Невском, если бы не вышел на родной остановке». За приоткрытой дверью слышались звуки органа и что-то мелькало на стене. «Экран? Зачем там телевидение?»

Он свернул во двор, поднялся по лестнице и заглянул в дверь. В костеле шла трансляция: со стены на Олега Михайловича внимательно посмотрел человек в белом одеянии католического священника, показавшийся ему знакомым, и, задумавшись, тяжело опустил голову. Старческое лицо, белая тиара на голове. «Папа Римский?! Метаморфозы!»

Человек на стене посмотрел прямо перед собой, затем вытянул руку, словно приказывая кому-то идти вперед, стал подниматься и… вдруг вышел из экрана. Призрак медленно и тяжело прошел мимо отшатнувшегося от двери физика и, не разбирая дороги, побрел по России.

Путаясь в мыслях, Олег Михайлович быстро пошел по переулку; из подъезда высыпала, притопывая и напевая «Харе Кришна», оранжевая толпа бритоголовых людей, шествие заключали девушки со славянскими лицами, но с красными метками на лбу и в разноцветных сари.

Колыхаясь пестрыми волнами, процессия поплыла по переулку. Олег Михайлович смотрел на нее исподлобья и думал, как же это дико и нелепо смотрится посреди нашего города. (Хотя сейчас он не знал, где находится.) «Этот кордебалет так же похож на индусов, как я на Брахмапутру».

Кришнаиты скрылись за углом. Но Олегу Михайловичу одному побыть не пришлось, навстречу выпорхнула молоденькая девушка и елейно защебетала, закатив глаза:

– Вы верите в Бога?

– Нет! – рявкнул Олег Михайлович.

Бывалая проповедница не растерялась, сочувственно покачала головой и продолжила с придыханиями:

– Тогда Вам необходимо побывать на наших собраниях. Там Вы узнаете всё!

– Какова цель, метод и результат? – резко спросил напрягшийся физик.

– Вам расскажут о Боге, и Вы будете вместе с нами строить Вавилонскую башню...

Не успела она договорить, как ее перебил неизвестно откуда появившийся улыбчивый молодой человек:

– Оставьте его! Это наш адепт. Он принадлежит единому богу и хочет пожертвовать на движение единого бога Муна. У Вас есть ценности?

– Только человеческие, – саркастически изрек Олег Михайлович.

– Очень хорошо, – заулыбался молодой человек. – Вы должны принести их нам, желательно в валюте.

– Не слушайте его, – девушка взяла Олега Михайловича за руку и повлекла за собой.

– Куда? Он наш! – закричал молодой человек и схватил физика за другую руку.

– Господи, оставьте меня в покое, – взмолился уже вконец издергавшийся Олег Михайлович и неожиданно выпалил: – Я – русский!

Его не слушали и тянули в разные стороны. Борьба разгоралась, как вдруг откуда-то с крыши громом среди ночного неба пронесся мощный крик муэдзина:

– Алла-а-ах Акба-а-ар! Все на постройку мечетей!

– Хотя у нас уважают все веры, но, очевидно, это ни к чему! – заупрямился Олег Михайлович и, заметив, что рвущие его на части руки от неожиданности опустились, бросился наутек.

– Убежа-а-ал! – крикнули молодые люди, и Олег Михайлович услышал топот погони.

– Алла-а-ах Акба-а-ар! – неслось откуда-то сверху.

Он кружил по незнакомым улицам, пока не свернул в переулок со странным названием Коммунистический тупик, где перед ним предстало «нечто».

С виду человек, только мохнатый и очень похожий на то мистическое существо с необходимыми атрибутами рогов и копыт, в существование которого физик не верил. «Нечто» обожгло его горящим адским взглядом и вдруг заговорило:

– Михалыч! Ты в Бога не веришь?! Молодец! Правильно делаешь! И в меня не веришь? Не верь... Я не в обиде. Но ты все равно мой самый лучший друг. Дай, я тя поцалую! – В продолжение этой короткой речи странное «нечто», по крайней мере, раз десять изменило свое обличье. Оно предстало греческим Зевсом, шаманом в оленьих шкурах, египетским богом Ра, человеком в черном костюме, зеленым яйцеголовым гуманоидом, манипулирующим руками экстрасенсом, бородатым астрологом и даже ангелом света. В конце концов перед Олегом Михайловичем оказалось черное шестирукое существо с дудочкой. Его лиловые губы вытянулись к бедному физику на полметра.

– Боже, помоги мне! – в отчаянии прошептал Олег Михайлович и впервые в жизни перекрестился… Он очутился на пороге собственного подъезда и тихо заплакал.

Боже, помоги мне! – в отчаянии прошептал Олег Михайлович и впервые в жизни перекрестился…

* * *

Через несколько дней после описанного вечера Оля снова очутилась на Басманной. Чтобы не возвращаться домой в Подмосковье поздно, она иногда ночевала у друзей. Еще с порога, увидев опущенные усы хозяина дома, Оля заподозрила неладное. Коты, которых он всегда подкидывал, в этот раз по коридору не летали. Вышедшая в прихожую Маша была где-то далеко.

– Что у вас произошло? – спросила Оля осторожно. – Я всё вижу.

– А то... – воинственно начал глава семейства. – На следующий день, после того происшествия с тобой, нашего друга сбила машина… Насмерть… – он сморщился как от зубной боли.

– Кого?!

– Ты его не знаешь. Поминки будут у нас. Завтра… У него маленькая квартира. – Он вдруг замолчал и рассердился: – А ты решила, что избранница Божия? Вот этот человек был святым, и Бог его забрал. А ты ходи по земле и кайся. – Усы повернулись и скрылись на кухне.

Маша, извиняясь, пожала плечами и ушла в комнату. Оля в растерянности осталась стоять одна в огромном коридоре. Затем юркнула в гостиную и забилась в кресло.

Появилась озабоченная Маша с незнакомой женщиной. На их шаги грустно зазвенели чашки в буфете из резного дуба. Старинная мебель всегда тяжело вздыхала и тихо скрипела, но в этот вечер – по-особенному тоскливо и протяжно.

Маша с гостьей стали раздвигать огромный круглый стол, а Оля вдруг поняла: готовятся ее собственные поминки.

Да... То, что она осталась жива, – это был бред агонии. Ведь сегодня состоялось отпевание. Ее гроб стоял посредине храма. Девушка, всегда старавшаяся быть незаметной, вдруг оказалась в центре общего внимания. При жизни она бы никогда на такое не решилась. Но неловко от того, что всё вращается вокруг нее, не было. Ведь смотрели на то, что осталось, а саму Олю не видели. Хотя находилась она рядом: маленькая, босая, в белой рубашке до полу, с большой, тяжелой котомкой за спиной.

Пришел батюшка, Оля подалась вперед, лямки котомки резанули плечо, в ней что-то громыхнуло, потянуло вниз – и всё стало ясно.

Это были камни непрощенных обид, злых слов, мыслей, дрянных поступков. «Значит, мое покаяние было неискренним, если эта тяжесть теперь за спиной?» – удивилась она.

Началось отпевание. Кто-то заплакал. «Меня ведь любили…» – подумала Ольга и рванулась к ним, оставшимся на пороге земного бытия, но с ужасом поняла: их разделила Вечность. Уже всё поздно. И она ничего не успела. Ни помочь, ни утешить, даже разглядеть цвет глаз близких людей – и это навсегда.

И вот пробуждение: гроб и котомка с камнями. Потому что надо было всем прощать и идти по жизни налегке. И дались нам эти мысли-камни…

Надо было всем прощать и идти по жизни налегке

Она стояла и, слушая о себе всё самое хорошее, думала: «Почему добрые слова говорят у гробовой доски? Почему жалеем их друг для друга, пока еще живы? А вдруг мы добрым словом окрылим человека, и он действительно совершит подвиг любви? А любила ли я своих ближних?.. Какое позднее прозрение! И что я скажу Господу?»

Клирос запел «Свя-а-тый Бо-о-же...», и гроб понесли на улицу. А следом она засеменила босиком, маленькая, беленькая, громыхая тяжелыми камнями.

– Оля... Оля... Проснись!

Ольга подняла с ручки кресла заплаканное лицо:

– Это сон?.. Как страшно. Господи, у меня ведь еще есть время.