На плановую операцию поступил четырехлетний мальчик с диагнозом «срединная киста шеи», что является врожденным пороком развития и редко диагностируется у детей в возрасте до года, обычно она проявляется в возрасте двух-трех. Мать очень переживала, плакала, расспрашивала врачей о ходе операции и возможных осложнениях.
Фото: Nyafoto.ru
|
Оперировали ребенка в мою смену. Во время обхода заведующий отделением Беляев еще раз осмотрел мальчика и спросил у молодых хирургов:
– Что скажите? Где разрез будем делать?
Гаджиев и Котов осмотрели ребенка, пощупали кисту и провели пальцем на месте предполагаемого разреза:
– Здесь.
– Танечка, дай авторучку, – обратился ко мне заведующий и, проведя на шее ребенка темно-синюю черту, показал хирургам. – Разрез сделаем тут. Так и оперировать удобней, и шрам будет меньше. Понятно?
Молодые хирурги еще раз осмотрели ребенка и пощупали кисту.
– В полдевятого премедикация, к девяти в операционную, – скомандовал Беляев и вернул мне авторучку.
Премедикация – так премедикация. Сказано – сделано. В операционную – так в операционную. Когда я вошла в палату с каталкой, чтобы забрать ребенка, мать разрыдалась.
– Сынок, ты не бойся, все будет хорошо.
Мальчик заплакал:
– Мама, я не хочу! Ты меня любишь?
– Конечно, родной мой, я тебя больше жизни люблю. Ты же знаешь.
– А ты будешь рядом во время операции?
– Конечно, я за дверью буду ждать, – мать врала, чтобы успокоить сына.
– Ты, правда, придешь?
– Приду, милый, приду, – некрасивая немолодая мать размазывала слезы по щекам.
Мама, я не хочу! Ты меня любишь? Конечно, родной мой, я тебя больше жизни люблю. Ты же знаешь
С такими причитаниями мы доехали до лифта. Мать поцеловала и перекрестила ребенка. Я толкнула каталку в лифт.
– Мама! Хочу к маме! Где мама? – завопил мальчик.
– Мы с тобой на лифте поедем, а мама пойдет пешком по лестнице.
– А она точно придет?
– Конечно. Она же тебе обещала?
– Обещала.
– Тогда точно придет. Мама ведь врать не будет.
– Нет, не будет, – ребенок успокоился.
Оперировать ребенка должны были Беляев и Гаджиев. Я довезла его до операционной, отдала анестезистке и вернулась в отделение, чтобы подготовить следующего больного к операции.
Минут через пятнадцать после начала операции дверь отделения распахнулась. Прямо в колпаке, маске и бахилах из операционной примчался Беляев и направился прямиком в палату к матери ребенка.
– Где мать? – раздался крик заведующего.
– В палате была, – опешила я. Куда она могла подеваться?
– В церковь пошла, – подсказала буфетчица. – Она вниз спустилась, пока ты в процедурном была.
Надо сказать, что в нашей больнице была церковь во имя Феодоровской иконы Божией Матери. Располагалась она на первом этаже недалеко от приемного покоя.
– Найти мать! – скомандовал Белев.
|
Что делать? Бежать на первый этаж, потом в церковь, а потом вместе с матерью мчаться назад? Но это время. А ребенок там под наркозом лежит. И неизвестно, что сейчас с ним. Ведь не просто так Беляев выскочил из операционной.
Я подошла к телефону, набрала номер приемного отделения, вкратце объяснила медсестрам ситуацию и попросила позвать мать в отделение.
– Сейчас поднимется, – ответила я Беляеву, повесив трубку.
Алексей Семенович потер лоб, как-то удивленно посмотрел на меня и сказал:
– Не, ну ты представляешь, киста исчезла. Была – и нет.
«Небось сам диагноз неправильный поставил. Разрезал, а там ничего не оказалось», – подумала я, но вслух ничего не сказала.
– Во дела, – пробормотал Беляев и направился к лифту встречать мать. Как и что он ей сказал, я не слышала. Только видела, как напуганная и ошарашенная мать вошла в отделение и направилась в палату.
Через несколько минут мне позвонили из операционной:
– Подавайте следующего больного.
Когда я пошла в реанимацию забирать ребенка с кистой шеи (точнее, уже без кисты), меня ждал сюрприз. Я-то думала, что они его разрезали и ничего не нашли, а оказалось, что хирурги даже не начинали операцию.
Получается, что его наркозом придушили и тут же разбудили? – поинтересовалась я у медсестры.
– Ага.
Я пожала плечами, забрала ребенка и повезла его в палату.
Фото: bangkokbook.ru
|
Мне не раз доводилось читать примерно такие рассказы: «Мне был поставлен страшный диагноз, предстояла сложнейшая операция. Я поехал(а) в монастырь, причастился(лась), съездил(а) к чудотворной иконе, приложился(лась) к мощам, заказывал(а) молебны, попросил(а) старца помолиться – в каждом рассказе по-разному. Перед операцией мне провели дополнительное обследование, которое выявило, что я здоров(а)».
Раньше я как-то скептически относилась к подобным рассказам. «Да, может быть, кто-то и выздоровел, но это так редко бывает. К тому же не факт, что этот рассказ подлинный», – всегда думалось мне после прочтения подобных рассказов. Но после загадочного исчезновения срединной кисты шеи я призадумалась: а вдруг этот случай из серии вышеуказанных рассказов? Ребенку был поставлен диагноз, предстояла операция, мать пошла в храм, а, когда уже дали наркоз, хирург обнаружил исчезновение кисты. Конечно, можно сказать, что Беляев изначально поставил неправильный диагноз и что кисты не было. Но ведь утром перед операцией хирурги еще раз осматривали ребенка. Киста была. А потом исчезла.
Ребенка выписали в тот же день, когда он отошел от наркоза. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что мне не удалось прочитать в истории болезни, как Беляев объяснил исчезновение кисты. Предоперационный эпикриз был написан, показания к операции изложены, анестезиологическое пособие тоже было, а вот протокола операции не было. К сожалению, историю болезни заведующий забрал себе, и мне не удалось прочитать, как он объяснил исчезновение кисты.
Однако, через несколько дней мне случайно попалась выписка из той самой истории болезни. «После премедикации опухолевидное образование уменьшилось в размерах, перестало определяться. Решено отсрочить оперативное лечение», – прочитала я официальное объяснение Беляева.
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.