Составитель этой книги – выдающийся иерарх Русской Православной Церкви, архиепископ Никон (Рождественский; 1851–1919). Долгие годы, будучи насельником Троице-Сергиевой лавры, он трудился на ниве книжного просвещения, и в 1885 году, еще в сане иеромонаха, опубликовал эту книгу, которую издательство Сретенского монастыря издает уже в пятый раз.
«Отпусти ветку»
Очумевший от зноя июльский день устало стряхнул солнце на горизонт; бесшумной поступью татя в ночи подкрался вечер. Две женщины, мать и дочь, чаевничали на обычной московской кухне в типовой московской квартире. Им было хорошо и уютно вместе, и молчание их не тяготило. Волнистый попугайчик Чао внимательно взирал на них со своей жердочки и прилежно щелкал клювом, словно записывая немногословный разговор на магнитофонную пленку в своей умной птичьей головке. Автоматически взяв пакетик со специями, старшая из них, Инна Степановна, прочитала состав и хмыкнула.
– Что ты смеешься, мама? – поинтересовалась младшая, Лина.
– «Приправа из смеси перцев… Состав: красный перец, горчица, корень хрена, кориандр, тмин, майоран».
– Вот уж не подозревала, что майоран и перец – близнецы-братья, – усмехнулась Лина.
– Теперь будешь знать.
– Кстати, о пакетиках… Сегодня в автобусе одна бабуля вместо проездного приложила к валидатору пакетик с супом, вернее, его штрих-код.
Лицо матери страдальчески дернулось, словно от пощечины.
– Не от хорошей жизни, наверное, – неуверенно предположила она.
– От хорошей – не от хорошей, но человеком в любых обстоятельствах оставаться нужно, – категорично отрезала Лина.
– Нужно, конечно. Кто бы спорил, – задумчиво согласилась Инна Степановна. – Только знаешь, доченька, когда судьба в угол загонит, выбора не остается. И вот что интересно: чем более человек принципиален и бескомпромиссен, тем вероятнее для него подобный сценарий.
– Ну да, ну да, – иронично вскинула бровь младшая собеседница. – Голову в песок прятать безопаснее. «Моя хата с краю», «Ничего не вижу, ничего не слышу»… Разве не эта позиция довела нашу цивилизацию до ручки? Разве не безнаказанность развязала руки всеобщей бессовестности и безбрежному греху?
– Твоя правда, дочка… Только ведь правда не всегда сообразуется с истиной.
– Знаю-знаю. Даже догадываюсь, что ты мне сейчас напомнишь.
– И что же, интересно?
– Евангельские слова: «Не судите и не судимы будете».
– Отчего же не напомнить? Правильный совет, полезный, – снисходительно улыбнулась Инна Степановна.
– Все верно: полезный. А ты уверена, что мы его правильно трактуем? Ведь любую истину можно превратить в ее полную противоположность, любую здравую мысль – довести до абсурда. Сдается мне, опасаясь нарушить слово Божие, мы в толстовскую ересь непротивления злу сильно уклонились. Отсюда и до толерантности недалеко. А что это, как не утрата духовного иммунитета, потакание злу, устремленность воли к духовной смерти?
– Милая девочка, ты даже не подозреваешь, насколько мы с тобой похожи, – любуясь дочерью, ласково произнесла пожилая женщина. Честные поиски истины, пусть не во всем совершенные, не могли не импонировать ей.
– Похожи? Ты шутишь?
– Нисколько.
– Ну, если считать доказанным сходство пламени и льда…
– Да нет же, это сейчас мы с тобой полярные взгляды исповедуем, а в юности я порадикальнее тебя была. Однако жизнь такой урок преподала, что до сих пор в холодный пот бросает…
|
– Расскажи, – тихо попросила Лина.
– Собственно, рассказывать-то особо нечего. Было мне тогда лет двадцать пять. Отработав по распределению в Сибири и вернувшись в Москву, я только-только устроилась на работу. И вот однажды, возвращаясь домой после трудового дня, мы с сослуживицей стали свидетельницами безобразной, на наш взгляд, сцены. Рядом с нами стояла в переполненном трамвае ветхая старушка, и места ей никто не уступал. В те годы это считалось дикостью. Особенно нас возмутило то, что ближайшее к бабушке сидячее место занимал парнишка лет шестнадцати-семнадцати. Когда она вошла в вагон, он попытался встать, но сидящая рядом женщина – то ли старшая сестра, то ли мать – властным жестом воспрепятствовала ему. Негодованию нашему не было предела. Пытаясь усовестить юношу и его спутницу, мы наперебой упражнялись в остроумии, и, видимо, небезуспешно: лицо парня делалось все более и более пунцовым. Несколько раз он приподнимался, но каждый раз женщина останавливала его. Наконец, он решительно шагнул в проход, держа на весу загипсованную ногу… Поверишь ли, до сих пор больно от тех бичующих слов, которыми мы хлестали подростка, и хлестали, как оказалось, несправедливо.
Поверишь ли, до сих пор больно от тех бичующих слов, которыми мы хлестали подростка
В глазах Лины отразилась детская беспомощность – редкое состояние предельной искренности, которое люди, как правило, тщательно прячут в непробиваемую броню уверенности, успешности, всезнайства.
– Мамочка, но ты же не знала…
– О-о, видишь, твоя любовь ищет мне оправдания.
– Пожалуй…
– Любовь – ключевое слово. Там, где суд или поиски формальной нравственности, там и речи нет ни о милости, ни о сострадании. Возьми того же Толстого… До чего, казалось бы, высокие рассуждения о нравственности… Только чем выше он поднимал моральную планку, тем беспощаднее относился к домашним, тем глубже срывался в необузданные инстинкты… Нравственность, несомненно, украшает жизнь, но без эмпатии, понимания, снисходительности она становится настоящей пыткой и для ее носителя, и для всех окружающих. Впрочем, любая добродетель, сделавшись самоцелью, превращается в идолище поганое.
Любовь – ключевое слово. Там, где суд или поиски формальной нравственности, там и речи нет ни о милости, ни о сострадании
– Конечно, всё так, мамуля, но сдается мне, в призывах не судить упускается из виду другая часть антиномии – совет апостола Иоанна Богослова не всякому духу верить, но испытывать духов, от Бога ли они. Ведь любое утверждение требует уравновешивающего начала. Всякая крайность, ты же понимаешь, далека от «царского пути» – от золотой середины. Жалкое зрелище, когда, напрочь отключая мозги, люди делаются китайскими болванчиками, деревянной армией Урфина Джюса. Или голова нам просто для украшения дана?
– Почему же для украшения? «Семь раз отмерь», прежде чем сказать, подумать, сделать… Кто запрещает?
– Но мы ведь в социуме живем. А как же тогда «удаляйся злых»?
– Не участвовать в делах тьмы – это дело твоей свободной воли. Кроме того, никто не запрещает тебе сверять чужие слова и поступки с нравственным эталоном…
– Вот видишь! – возликовала Лина.
– Погоди, я не договорила, – остановила ее мать. – Но вгонять окружающих в прокрустово ложе собственных представлений не совсем нравственно. Отсюда и до социального рейтинга рукой подать. Заметь к тому же, что те, кто «строит» других, высокой культурой, как правило, не блещут. И потом, вспомни сетования Петра Первого на неспособность справиться с собственным гневом…
– О том, что одолел Софью, усмирил стрельцов, победил Карла, а себя превозмочь не может?
– Именно. Попытки переделывать других глупы и наивны, а копание в чужих грехах по меньшей мере непродуктивно, если не сказать больше… Не забывай: у каждого свой путь, и не нам его корректировать.
– Я подумаю над нашим разговором, – пообещала присмиревшая Лина. – Подлить тебе кипяточку?
– Сиди, доченька, отдыхай… Умаялась, небось…
– Есть малость…
Истощенная двухнедельной полосой мелких, средних и крупных неприятностей, молодая женщина недавно вернулась из подмосковной Чапаевки, куда она ездила помогать дальней родственнице Римме Анатольевне – дряхлой старушке, оставшейся на склоне лет в одиночестве.
– Расскажи, как съездила, – осторожно попросила Инна Степановна.
Зная, что дочь болезненно переносит житейские бури и невзгоды, с наивностью духовного младенца воспринимая их как наказание Божие, пожилая женщина старалась лишний раз не бередить незаживающие сердечные раны и поэтому весь вечер мудро молчала, давая Лине возможность прийти в себя. Сейчас же материнская интуиция подсказала ей, что время беседы настало.
|
– Ой, мамочка, ты не представляешь, в каком я смятении была перед поездкой!
– Почему?
– Ну, мне все эти две недели казалось, что я чем-то прогневила Бога и Он отвернулся от меня. Я до того переживала, что не осталось сил даже набрать номер телефона. «Как же я, – думаю, – помогу Римме Анатольевне, если на тот плащик из анекдота похожа?»…
– Какой плащик? – не поняла мать.
– Ну, едет студент в автобусе – худой, бледно-зеленый… Сердобольная бабуля, увидев его, поднимается со своего места: «Садись, сыночек!» – «Что вы, бабушка! Я постою». – «Ну, давай я хоть твой плащик подержу!» – «Это не плащик. Это мой приятель Сидоров»…
– А, вспомнила! – улыбнулась Инна Степановна. – Этот анекдот – примерно мне ровесник. Ну и…
– Ну и начала я молиться, чтобы Господь дал сил помочь больной старухе. Молюсь и ожидаю прибавления физической крепости в руках. Но мало того что просьба остается безответной, вдобавок ко всему начинается дождь. «Господи, ну она же сама не справится!» – возмущаюсь я… и вспоминаю притчу «Отпусти ветку».
– Что за притча?
– Ты разве не слышала?
– Нет.
– Ну, слушай.
|
– Идет атеист по крутому обрыву и срывается вниз. В падении он ухитряется схватиться за ветку дерева, но она начинает обламываться под ним.
– Господи, если Ты есть, помоги мне! – вопит он, но несть ему ответа.
– Господи, помоги, и я в Тебя поверю! – В ответ молчание.
В полуоткрытую дверь заглянул Глеб, сын и внук в одном лице:
– Мам, ты меня звала?
– Да ты, вроде, не Господь...
– Я и не претендую, – юноша пожал плечами и скрылся в своей электронной берлоге.
– А дальше что было-то? – с интересом спросила Инна Степановна.
– Подожди, а о чем мы говорили?
– Об атеисте на ветке…
– А, ну да…
– Господи, почему Ты не хочешь мне помочь?
– Потому что ты всё равно Мне не поверишь.
– Поверю, Господи, поверю!
– Тогда отпусти ветку!
– Что я, дурак, что ли?
Инна Степановна задумалась.
– А как же «не искушай Господа Бога твоего»?
– Так ведь суть в том, что ноги атеиста буквально над землей болтались; просто он этого не видел во тьме.
– Вот оно что! Да, серьезное испытание, даже для верующего… Только я не очень поняла связь твоей ситуации с притчей.
– Мамочка, ну что тут непонятного? Сравнив себя с маловерным персонажем притчи, я направила мысли в другое русло и пришла к умозаключению, что легкий дождик, посланный Господом, наоборот, поможет выпалывать сорняки. Что интересно, он лишь слегка оросил землю, нисколько не намочив меня.
– И в самом деле… Небось, за лето грядки в камень превратились? Вон сколько времени засуха стоит!
– Так и я о том же!
– Ну и дела… Надеюсь, ты после этого удостоверилась, что Бог не оставил тебя?
– И удостоверилась, и успокоилась, и внутренние силы для новых испытаний появились…
– Ого, сколько Он тебе уроков преподал и подарков преподнес одним махом!
– Да. И знаешь, я еще раз удостоверилась в том, что Бог отвечает на молитву так, как считает нужным, а не так, как мы от Него ожидаем.
– Конечно. Главное, верить Ему…
Главное, верить Ему… И доверять
– И доверять…
– Да-да, именно доверять!.. Помнишь, как я осенью радикулитом маялась?
– Ещё бы не помнить! На стену лезла… Неделю, кажется… Или больше?
– Больше!
– По-моему, ты на Воздвижение выздоровела…
– Всё правильно… Как раз накануне праздника, в субботу, боль просто невыносимой была, и я грешным делом хотела «забить» на службу, но потом вспомнила слова Христа: «Кто оставит ради Меня…» Как там в Евангелии?
– «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат…» – подсказала Лина.
|
– Точно! Ну вот, пересилила я себя кое-как и поковыляла. С тех пор боль и прекратилась.
– Ой, мамуль, а у меня ведь недавно подобный случай был! – воскликнула дочь. – Ты как раз в паломничество уехала. Ну, у тебя вера-то покрепче будет…
Инна Степановна хотела возразить, но Лина жестом остановила ее.
– …а я за собой знаю маловерие, чего там греха таить? Не успела ты уехать, у меня бронхит обострился…
– И молчала! – возмутилась мать.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – отшутилась дочь. – И вот после двух недель болезни собралась я в воскресенье причаститься. Вдруг в субботу МЧС присылает эсэмэску со штормовым предупреждением...
– Надо же! А у нас за всю поездку ни дождинки не выпало.
– Всё нам досталось… Ну так слушай. На небе ни облачка.
– Как и обещало МЧС…
– Да нет, на сей раз «в десяточку». Не успеваю я одеться, как в ту же минуту налетает ураганный шквал. Деревья под окнами гнутся в дугу. Ливень сплошной серой пеленой застилает воздух так, что не видно даже очертаний соседних домов. Гроза прямо над домом…
– Ни на минуту вас оставить нельзя! – шутливо проворчала Инна Степановна. – Чуть за порог, и вы тут же озоровать.
– Безобразие… – флегматично согласилась дочь. – И началось у меня, мамочка, борение мотивов в душе: с одной стороны, «почто испугалась, маловерная», с другой – «не искушай Господа Бога твоего».
– Так-так… И к чему ты склонилась?
– Вторая мысль все же победила, – призналась Лина и быстро взглянула на мать, которая постаралась скрыть свое разочарование.
– Ну да, здоровье надо беречь, – бесцветным голосом согласилась она, стараясь оправдать дочь. – Ты же после болезни была… Значит, не пошла?
– Ну, слушай… Я нехотя разоблачаюсь со своими обычными мыслями о том, что недостойна причаститься и Бог за что-то к Таинству меня не допускает...
Инна Степановна вздохнула, виня себя в педагогических просчетах и до слез жалея дочь.
– …Меж тем дождь становится немного тише. Дай, думаю, съезжу в другой храм: хоть и дальше от дома, зато по улице почти не придется идти. Не причащусь, так хоть постою.
– Конечно! – оживилась мать. – Захочешь – выход всегда найдешь. В наш храм, действительно, по плохой погоде не находишься: как-никак сорок минут по открытой местности топать…
– То-то и оно! В общем, вновь одеваюсь и выхожу из дому. И что ты думаешь? Тут выглядывает солнце, а дождь, почти прекратившись, лишь слегка моросит. И иду я преспокойненько в наш храм и как раз к концу исповеди успеваю.
– Ну, слава Богу!
– Спать пора! – сердито закричал Чао, засовывая голову под крыло.
– Ну вот, начальство объявляет отбой, – усмехнулась Инна Степановна. – Спокойной ночи, доченька!
– Спокойной ночи…
23 августа 2021
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.