Огонь, вода и медные трубы батюшки-блогера
В книге рассказывается о жизни и служении протоиерея Геннадия Шкиля – пастыря, никогда не скрывавшего своей активной гражданской позиции и не боящегося говорить вслух самые нелицеприятные вещи.
Притчи о Николае Угоднике
Никола милостивый
Шел Христос с Николою. Много прошли они сел, городов, много видели беды на земле. А там, по раздолью – полям весенним такие цветы цвели, красовали Божий мир. Шел Христос с Николою по нашей земле. Из дома в дом заходили странники, и не мало труда поднял Никола, – всякому поможет, никому не отказывал, – и оборвался весь, нищ.
Нищими странники постучались в избу на ночлег. Тесно в убогой избе, жила в ней солдатка с ребятишками, и хлеба у них не было, была краюшка одна да с горстку муки, а в хозяйстве корова-белуха, да и та без молока.
– У меня и покормить-то вас нечем, и молока нет, все жду, вот, отелится белуха.
– Не кручинься, – сказал Христос, – все будем сыты.
Сели за стол, подала хозяйка последнюю краюшку. И одна краюшка всех насытила.
– Вот, говорила, нечем будет накормить, гляди-ка, все сыты, да еще и осталось! – радовался Никола больше матери и ребятишек сытых.
Уложила мать ребятишек. Улеглись и странники. А сама пошла в закрома: не соберет ли муки на блины – угостить поутру странников? И откуда что взялось: было с горстку в ларе, а тут этакую махотку принесла. Сделала она раствор. И наутро испекла блинов.
– Вот видишь, и мука есть! – радовался Никола.
А уж как ребятишки-то блинам рады!
Попрощались странники и пошли себе дальше в путь. Шел Христос с Николою зеленями, молодым полем зеленым. Как хорошо на земле в Божьем мире. Гадал Никола о урожае. Уморились странники и задумали передохнуть малость. А стояло у дороги большое хозяйство, там же и мельница. Они на мельницу. Увидал хозяин, видит, побиральщики, да и ну гнать со двора.
– Лодыри, бродяги, стащут еще чего! – ворчал вдогонку, грозил собаками.
Так и пошли. Так и пошли, куда повела дорога.
Шел Христос с Николою по нашей земле. К вечеру привела их дорога в лес. На лесной полянке прилегли странники. И ночь со звездами такими колыбельными покрыла их. По звездам – от звезды к звезде – гадал Никола о земле нашей, думал думу невеселую. И вот среди ночи прибежал на полянку серый волк, поклонился Христу и просит есть: третий день ходит голодом.
– Господи, я есть хочу! Господи, я есть хочу!
– Поди, волк, к солдатке, – сказал Христос, – изба ее с краю при дороге, есть у нее корова-белуха, ту корову ты и съешь.
– Господи милостивый, – вступился Никола, – за что же так? Ведь последнее отнимаешь, а ребятишки-то как там заплачут! Господи, Ты вели лучше у мельника попользоваться: и прогнал он нас, и добра у него девать некуда.
– Нет, нельзя так, – сказал Христос, – нет ей талана на сем свете, пусть бедует до времени.
А волк, как услышал повеление, да со всех волчьих ног бежать за едой. И Никола поднялся. Пошел посбирать хворосту, костер разложить: что-то зябко ему. Зашел старик за деревья, да по следам волчиным бегом за волком. Обогнал волка, – волк-то куда еще: с голодухи не очень-то прытко побегаешь! И поспел. Взял Никола белуху солдаткину, вымазал всю грязью и опять поставил. А сам назад. Там набрал хворосту. Да только не надо разводить огня, и так тепло. Экая ночка-то теплая! И задремал старик. И вот будит Христос:
– Вставай, Никола, в дорогу пора.
Не заставил ждать, легко поднялся Никола, и на сердце ему, как заря горит: слава Богу, ни с чем уйдет волк, и мать не заплачет. А волк-то и бежит, серый, кланяется.
Поднялся Никола, и на сердце ему, как заря горит: слава Богу, ни с чем уйдет волк, и мать не заплачет
– Господи, нет у солдатки белухи, а есть черная.
– Так бери черную, – сказал Христос.
Шел Христос с Николою по заре утренней. Пробуждались цветы полевые и цветики малые, красовали Божий мир. А там, на селе, серый волк добрался до черной белухи, зарезал и ел свою долю. И когда хватилась солдатка, от ее белухи только рожки да ножки остались.
– Бог дал, Бог и взял, Его воля, – приняла несчастная свою горькую долю.
Шли странники в гору. Шли молча. Трудно было Николе после краткой ночи. Вела дорога все в гору. И когда поднялось солнце и красным огнем ударило в полмира, увидел Никола: катится им навстречу бочка, а в бочке – золото.
– Господи, куда это такое богатство?
– Мельнику, – сказал Христос, – ему это золото.
– Господи, удели хоть горстку той несчастной: без белухи осталась, ребят больно жалко.
– Нет, нельзя, – сказал Христос, – мельнику талан даден на сем свете, и пусть ему будет довольно до время. Так и быть должно.
Прокатилась бочка: как жар горит по дороге. Посторонились странники и дальше пошли. А бочка катилась все под гору и так до самой мельницы. Сгреб мельник золото – золото к золоту и не заметишь! – нет, ему мало бочки. «Кабы десять бочек!» – думал мельник, и старая забота давила плечи.
Христос с Николою. Труден путь: чем дальше, тем круче гора. И хоть бы передохнут часок! А идут и идут. На заре вечерней поднялись они высоко, к самой вершине.
– Господи, я пить хочу! – взмолился Никола.
– Ступай по той тропинке, там колодец, напейся! – сказал Христос.
И пошел Никола, как указал Христос, – едва уж ноги идут. И отыскал Никола колодец, заглянул, чтобы воды достать, а там змеи кишат. И отшатнулся. И увидел: тот самый мельник, мельник стоял у колодца – весь изодрался о камни и руки в крови.
Ю. Бакаева. «Старый колодец»
|
– Жажду! – просил несчастный.
И ничем ему не мог помочь Никола. Вернулся ко Христу Никола.
– Нет, Господи, там нечистый колодец.
Христос ничего не ответил. И опять пошли. Еще выше, еще круче – на еще большую гору. Шли они по горе высоко над землею, поднялись они до звезд высоко, и звезды такие близкие и такие грозные разрезали путь.
– Господи, Господи, я пить хочу! – взмолился Никола.
– Ступай по этой тропинке, там тебе будет колодец, – сказал Христос.
И пошел Никола, как указал Христос, – падает уж из последних. И добрался, отыскал колодец, зачерпнул. А вода такая свежая да чистая.
И не узнал Никола места: где камни? и нет пропастей! И до того хорошо кругом и свет такой светлый – такой сад, как рай. Стал и стоял, любуясь. И увидел: мать стоит у колодца, та солдатка, и такая, как сам он, любуясь. И до того хорошо кругом, и такой свет светлый – такой сад, как рай. И вдруг услышал голос.
– Никола, – звал Христос, – что же ты так долго стоишь?
– Господи, как долго? Три минуточки!
– Не три минуты, три года, – сказал Христос.
И они пошли с горы опять на нашу землю.
Николина сумка
Шел солдат с войны домой. Дошел до часовни, вспомнил, – завещана у него была Николе свечка, поставил свечку, и денег у него уж ни копейки.
Идет перелеском, есть захотелось сильно, а жилья близ нету. И так ему горько: изойдет он голодом, не дойти и до дому на свою землю. И вдруг едет конь вороной, на коне детина, ест пирог с яйцами и говядиной – пирог теплый, только парок идет. Поравнялись.
– Дай пирожка закусить! – просит солдат.
– Давай три копейки, половину отломлю.
– Денег у меня нет, а солдату не грех и так дать.
А тот дернул лошадь и поехал, сам подъедает пирог вкусно. И пошел солдат ни с чем, где грибок сломает, где корочку сдерет, сочку поскоблит руками. Так и шел, и вышел на дорогу, а от сырья все нутро переворачивает. «Экий бессовестный, не дал мне пирога!» – пенял солдат. И так ему горько, вот упадет, не дойти и до дому на свою землю. И видит, из-за кривуля идет старичок. Поравнялись. Поклонился солдат старику, и старик солдату. И разошлись. Доходит солдат до кривуля, лежит сумочка. Поднял сумку: «Видно, старичок потерял!» – да с сумкой назад.
– Сумку потерял! – кричит, – сумку потерял!
А уж старичка не видно нигде. Ну, не бросать же добро, и взял себе солдат сумку. Идет солдат дорогою, в нутре сверлит, есть хочется. «Что-то в сумке, дай посмотрю, не хлеб ли?» Развязал сумку – хлеба два куска лежат. Вынул хлеб, подзаправился. «Кваску бы испить!» Пошарил в сумке – бутылка. Вынул бутылку – квас. Вот так сумка! Попил кваску всласть и весело пошел: теперь-то дойдет на свою землю.
Развязал сумку – хлеба два куска лежат. «Кваску бы испить!» Пошарил в сумке – бутылка. Вот так сумка!
Доходит солдат до усадьбы. Поставлен новый дом – большое здание, а рамы все переломаны, на крыше воронье. «Какое здание, и пустует!» – загляделся солдат и в толк не возьмет. Постоял и пошел. Навстречу староста.
– Чей это дом, дедушка?
– Нашего барина дом.
– Что же в нем не живут?
– А работали мастера с барином, сам барин старался, и ни весть с чего полон дом насажали чертей, оттого и не живут.
– А что бы их оттуда проводить из дома?
– Возьмешься, барин спасибо скажет.
– Попробую. И не такое гоняли!
Староста побежал к барину.
– Берется солдат вывести чертей из дому.
– Слава Богу, коли берется! Возьми его к себе и, что ему нужно, то и дай.
Вернулся староста от барина и повел к себе солдата. Сели обедать. И до самого вечера все сидели, рассказывал староста о доме да о чертях домашних.
Надо солдату идти в дом чертей выгонять. А староста и проводить отказывается.
– У нас, – говорит, – о эту пору не то что к дому, а и около никто не ходит. Игнашка, внучонок, взялся воронье спугнуть: подставил лестницу, а они его оттуда как шуркнут, что душа вон. Игнашка и до сей поры у чертей там.
Ну, что поделаешь! Наказал солдат старосте, чтобы как можно горячее кузнецы грели горна, а сам взял солому, ключи и для случая топор, зажег фонарик и пошел один. И в доме там отпер дверь и поднялся по лестнице. Ходит солдат по комнатам и все поахивает.
– Проклятая сила, какое здание завладела!
Вошел в самую заднюю комнату, затворил за собою плотно двери, разостлал солому, окрестился, сумочку под голову, лег и задремал. И слышит, по дому пошел шум, стон. Вот какой-то подбежал к дверям, кричит:
«Ребята, – кричит, – это кто-то есть».
И набежало много, скребутся.
«Ой, – запищал один, – солдатишко!»
«Не солдатишко, а солдат, Иван Силантьевич Тарасов, – прикрикнул солдат, – воевал за Россию, слышите, черти! Убирайтесь вон, пока целы!»
Не солдатишко, а солдат, Иван Силантьевич Тарасов, – прикрикнул солдат, – воевал за Россию, слышите, черти! Убирайтесь вон, пока целы!
Отвалились от двери, и в доме все затихло. И снится солдату, как бы держит он бутылку и наливает стакан вина, и только сказать: «Господи, благослови» и пить, хвать, а вместо стакана топор у него в руках. И идет, в котором полку он служил, генерал и с ним мать и отец его, старики.
«Ты, Тарасов, что ж это сбежал?»
Мать и отец просят:
«Ступай, Ванюшка, послужи!»
«Нет, ему не жаль вас, – говорит генерал, – эй, вздуйте их хорошенько!»
И откуда ни взялись три кривых бесенка и ну ломать и рвать стариков. Заплакали старые и опять просят: «Вернись!»
«Да у меня руки нет и грудь прострелена!» – отвечает солдат и глазам не верит: рука на месте и дышать легко.
А те рассмеялись и побежали прочь.
Солдат раскрыл глаза: своды у дома раздвинулись, и, как паук, спускается на него тот самый детина, что пирога ему не дал, спускается пауком, путает, и уж дышать стало трудно. И пало в уме солдату, сгреб он сумку, да паука и толкнул. Паук обернулся кошкой. Он ее за хвост, да в сумку. И с сумкой бежать. Прибежал солдат в кузницу, положил сумку на наковальню. А в горне до того горит, что страсть. Да как лопнул, кувалда вылетела. Схватил другую.
– Аминь, – говорит, и давай шлеять: что кокнет, то аминь.
Исколотил всего черта, вышел из кузницы, вытряхнул из сумки пепелок один только.
– Ну, теперь можешь идти, кузнец, спать, и я пойду.
И вернулся в дом в самую заднюю комнату, и на те же три обмолотка лег, и спал до утра, ничего не слышал. Наутро пришел солдат к старосте.
– Ступай-ка, дедушка, смотри-ка, в доме все изломано.
– Мы это знаем уж.
– Скажи барину, что чертей я выгнал.
Обрадовался барин и сейчас же с солдатом в дом, прошли по всем комнатам, нашли костье Игнашкино, а чертей и в помине нет – все ушли. На радостях не хочет барин отпускать солдата.
– Сколько хочешь, бери, оставайся!
А солдату домой хочется, к старикам, на родную землю.
Дал ему барин денег, запряг тройку, и поехал солдат домой на тройке. И там живет хорошо, слава Богу.
Свеча воровская
Жил-был один человек, а время было трудное, вот он и задумал себе промыслить добра да недобрым делом: что у кого плохо лежит – не обойдет, припрячет, а то накупит дряни какой, выйдет купцом на базар и так заговорит ловко, так выкрутит, совсем тебя с толку собьет и втридорога сбудет, – одно слово, вор.
И всякий раз, дело свое обделав, Николе свечку несет. Понаставил он свечей, только его свечи и видно.
И пошла молва про Ипата, что по усердию своему первый он человек и в делах его Никола ему помощник. Да и сам Ипат-то уверился, что никто, как Никола.
|
И однажды хапнул он у соседа, да скорей наутек для безопаски. А там, как на грех, хватились, да по следам за ним вдогонку. Бежал Ипат, бежал, выбежал за село, бежит по дороге – вот-вот настигнут, – и попадает ему навстречу старичок, так, нищий старичок, побиральщик.
– Куда бежишь, Ипат?
– Ой, дедушка, выручи, не дай пропасть, схорони: настигнут, живу не бывать!
– А ложись, – говорит старичок, – вона в ту канавку.
Ипат – в канаву, а там лошадь дохлая. Он под лошадь, в брюхо-то ей и закопался. Бегут по дороге люди и прямо по воровскому следу, а никому и невдомек, да и мудрено догадаться: канавка хоть и не больно глубока, да дохлятину-то разнесло, что гора. Так и пробежали.
Ипат и вышел. А старичок тут же на дороге стоит.
– Что, Ипат, хорошо тебе в скрыти-то лежать?
– Ой, дедушка, хорошо, – чуть не задохнулся!
– Ну, вот, видишь, задохнулся! – сказал старичок и стал такой строгий, – а мне, как думаешь, от твоих свечей слаще? Да свечи твои, слышишь, мне, как эта падаль! – и пошел такой строгий.
21 мая 2025
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.