Главная > Журнал > Бог и человек > «Ненужный» человек

«Ненужный» человек

Никос Ваксеванидис

Распечатать

Крестопоклонная история

День и ночь он мотался по городским улицам, подобно легкому ветерку. В одной руке – стакан с пивом, в другой – постоянно тлеющая сигарета. Смеялся и разговаривал с тенями. Ругал судьбу, спал, где придется. Летом – на лавочках под деревьями, зимой – в подъездах жилых домов. Дом у него был, дом его отца, но редко он заходил туда. Как он говорил – иногда, на большие юбилеи. Собаки сопровождали его. Или же кошки. Даже мышата – он растил их в больших и глубоких карманах своего рваного и засаленного пиджака. Он шокировал. Ему нравилось вызывать страх у людей «порядочных». У которых все «как надо», которые уважают законы и у которых в общем все «по уму». Его же считали местным сумасшедшим.

Нищий. Худ. Э. Мане, 1869 год

Я познакомился с ним в кофейне. Он, как всегда, сидел один, погруженный в свои мысли. В правой руке – выпивка, в левой – вечно тлеющая сигарета. Иногда он торопливо прохаживался туда-сюда, держа пиво в руке. Если был в хорошем настроении, то играл в нарды. Смеялся от души и, когда выигрывал, вел себя очень важно, хвастаясь своими способностями.

Он потерялся в лабиринтах своего ума. Начал разговаривать с тенями и слышать голоса

Говорят, что все началось в отрочестве. Именно тогда он потерялся в лабиринтах своего ума. Начал разговаривать с тенями и слышать голоса. Фантастические картины возникали пред ним, как в немом кинематографе, и сопровождались болью. Несмотря на это, был он человеком мирным и беззлобным. Спокойным и тихим. Разговаривал со всеми и всем улыбался. Когда с ним здоровались, лицо его расцветало. И только с некоторыми был осторожен, держась от них подальше. Каким-то своим способом он распознавал скрытую в них грубость.

– С этими надо быть настороже, – говорил он посетителям кофейни. – Злые они, нечисто у них за галстуком, сердце их излучает лукавство!

Несмотря на проблемы, он ни на мгновение не переставал ваять свои мечты. Засыпать в объятиях надежды, просыпаться и завтракать с лицами из своих фантазий, а потом опять погружаться в милые сны.

Так он ощущал заботу о себе. В мечтах его приветствовали и волновались за него. Пусть всего этого в реальности и не существовало. Другие же, люди «нормальные», обижали его и насмехались над ним. Их взгляды, полные жалости, тиранили его. Отверженность и презрение резали, как осколок стекла. И поэтому он не смотрел в глаза, почти никогда. Смотрел под ноги, считая шаги в переулках своих монологов. Будто бы ждал, что дорога жизни его скоро изменится.

Однажды вечером я угостил его пивом. С улыбкой приняв его, он повернулся ко мне лицом и посмотрел прямо в глаза, что случалось крайне редко. Будто хотел сообщить мне о чем-то очень важном.

– Дружище, завтра у меня юбилей.

– Какой такой юбилей? – спросил я в недоумении. – Может, день рождения?

– Нет, юбилей. Я знаю, что говорю. Завтра Крестопоклонное воскресенье – в этот день я родился! День, в который я пришел в этот мир! Но никто не обрадовался, не улыбнулся. Все онемели и испугались!

– Откуда ты это знаешь?

Не хотели они еще одного ребенка. Я родился случайно, и на меня обиделись

– Знаю от старшего брата. Никто не был мне рад! Не хотели они еще одного ребенка. Я родился случайно, и на меня обиделись. Меня просто стеснялись. Мать стыдилась кормить меня грудью и принимала лекарства, чтобы у нее пропало молоко. «В таком возрасте буду показывать грудь? Позор!» Бабушка, мать моего отца, была полностью с ней согласна. Придирчивая и грубая женщина, жившая во времена, когда рождение дочери считалось проклятием. Тогда жизнь женщины была настоящим адом. Полное подчинение, насилие, существо второго сорта. Немного получше, чем животное в хлеву. Бабушка ненавидела жизнь и всякую радость в жизни. Не пожила она, не было у нее радости – так пусть никто не радуется! Это было ее скрытой догмой. Она снова и снова говорила матери: «В таком возрасте зачем вам еще ребенок? Люди будут смеяться над вами: не можете сдержать вашу похоть. Посмешищем стали для всей деревни!»

Пытались спровоцировать выкидыш. Отец бил мать кулаком в живот, мать занималась тяжелой и утомительной работой – все бесполезно. Я и не думал выкидываться, цеплялся за жизнь. Старики говорят, что если суждено помучаться – помучаешься, это неизбежно. И я, друг мой, мучаюсь, начиная с первого моего вздоха!

Теперь ты понял, что я был никому не нужен? Этот изнуряющий вопрос проходит через всю мою жизнь. Рассветает, вечереет, а я все думаю: хоть кому-то я нужен?

Сказав это, он вздрогнул, как будто его пронзило током.

– Бывай, спокойной ночи! Спасибо за пиво!

Пока я вставал, он уже вышел и быстро исчез в переулках позади кофейни. Был у него свой ритм, свой предел и – самое главное – свой собственный мир без показухи, свободный и настоящий.

Он любил детей, стариков и бездомных животных. Всех слабых, чувствуя их родственность себе. С этими существами его связывали отношения гораздо высшие разума и логики. В его доме было полно собак и кошек. Жили там также черепахи, маленькие совы и летучие мыши. Приходя к себе, он убирался, кормил их всех и снова исчезал. Это была настоящая дружба. Мир логики его отвергал. Но мир «бессловесный» принял его в свой круг и очень любил.

Он часами беседовал со стариками. С теми, кто был одинок

По вечерам, взяв из дома одну из собак, он прогуливался там, где жили люди простые и небогатые. Встретив старушку или старичка, погруженных в одиночество, он обнимал их, шутил с ними и составлял им компанию. Покупал в ларьке пиво и, разговаривая, сидел часами. Они были прекрасны, несмотря на то, что жизнь их клонилась к концу. Из слабости телесной возрастала сила души. Ему просто нравилось быть с ними.

– Сынок, может, сварить тебе кофе?

– Нет, не надо. Зачем мне кофе? Кофе для тех, кто хочет помнить. Я же предпочитаю все забыть и ни о чем не думать. Пусть мой ум обретается в покое. Пиво для этого напиток подходящий. Пьянит, затуманивает разум. И с его помощью я ни на что не обращаю внимания. Ты чувствуешь меня?

Старики согласно кивали головами, хотя иногда понимали не все. Главное, что рядом с ними был кто-то, с кем можно поговорить. Рассказать о былых временах, о мужьях-тиранах, об уехавших детях, которых им так не хватает. Многие жаловались на ощущение брошенности. Он терпеливо выслушивал всех, крепко храня их секреты. Старался поддержать их и дать им силы.

– Ладно, мать. Все мы на этом свете распяты на Кресте, кто-то больше, кто-то меньше. Что ни дом, то горе и печаль. У каждого человека свои страдания. Ты видела хотя бы одного, кто не нес бы свой Крест? Посмотри на меня, бродягу. Все жалеют меня и называют «сумасшедшим», «несчастным» и «бесполезным». Ничего страшного, живу и терплю.

Завтра наступало Крестопоклонное воскресенье, и он праздновал. Решил пойти домой, привести себя в порядок – помыться и переодеться. В этой одежде он ходил уже месяцев шесть. Соседи оставляли ему на крыльце какие-нибудь вещи. Хоть и ношеные, но постиранные и отглаженные. Прошло много времени, как он последний раз был в церкви. Ему этого не хватало. Хоть и не мог долго находиться в храме: не стоялось на месте. Он зажигал свечку и крестился перед иконами.

Придя домой, искупался, переоделся в чистое и пошел в храм. Народу было много. Зажег свечку и встал рядом с каким-то ребенком. Тут было спокойно и просто. К взрослым у него доверия не было. Сел на пол – на скамье сидеть не хотелось. Знал, что долго здесь не выдержит: опять придет нервозность, и захочется куда-то бежать.

Ему было хорошо в храме. Будто кто-то любящий держал его в объятиях. И он лег и закрыл глаза

Служба была восхитительна! Ему было хорошо. Его захватило настолько сильно, что уходить никуда не хотелось. Ощущалось умиротворение души и тела. Сверхъестественное наслаждение разлилось по телу. Никогда он не испытывал такой теплоты, такого сильного чувства успокоения. Будто кто-то любящий держал его в объятиях.

Легкий сон закрывал глаза. Тело клонилось к полу, и он лег. Скрестил руки на груди и подтянул ноги к животу. Стал похож на клубок, как маленькое дитя.

Некоторые смеялись, другие нервничали из-за такого неуважения. Как можно так вести себя в храме? Да еще во время службы! Непорядок! Хотели его растолкать и разбудить, но люди, хорошо к нему относящиеся, не позволили этого сделать.

– Оставьте его в покое, он никому не мешает!

Было видно, что он счастлив, радостен и спокоен. Залитый светом, светящийся блаженством. Всего этого не было у его критиков. И пусть они с таким большим «уважением» и религиозной напыщенностью говорили о Таинствах! У него был Дар, а у них закон.

Служба закончилась. Крест находился в центре храма, украшенный цветами и излучающий надежду. Верующие образовали очередь за антидором. Но он и не собирался просыпаться, все на том же месте, умиротворенный, неподвижный и светлый. Отец Христос попросил, чтобы позвали церковных служащих.

– Видите того парня? Разбудите его, пусть он возьмет антидор и идет домой!

– Молодой человек, просыпайся! Все закончилось, пора уходить!

Но для него это было только начало. В храме осталось лишь его тело. Душа его отправилась в странствие.

У выхода собралось много детей и стариков. В церковном дворе выстроились собаки и кошки, как будто их кто-то тайно известил. Его любимые старушки провели всю ночь у его тела, читая молитвы. Весь простой народ был там. Как он лежал, так его и похоронили. В позе эмбриона.

Перевел с новогреческого Константин Митин
agiameteora-friends.net