Книга поможет детям ощутить великую любовь Бога к человеку и проникнуться верой в Его всемогущество и милосердие.
Пример величия человеческого духа
В 1962 году был учрежден Международный день памяти жертв фашизма. Он приходится на второе воскресенье сентября. Так Организация Объединенных Наций напоминает людям о тех, кто защищал Родину с оружием в руках, кто пытался выжить в концлагерях; о тех, у кого война забрала всё: родственников и друзей, имущество и здоровье. Но, главное, о тех, кто был лишен жизни насильственно и безвременно. Собственно, это день траура, который мы отмечаем вот уже 63 года. Месяц сентябрь был выбран неслучайно. Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года с вторжения нацистской Германии в Польшу. И закончилась 3 сентября 1945 года, когда Указом Президиума Верховного Совета СССР был объявлен День победы над Японией. За 6 лет войны погибло более 55 миллионов человек. Самые большие потери понес Советский Союз: 27 миллионов человек – военных и мирных – были убиты с июня 1941-го по май 1945 года.
Могила Неизвестного солдата в Александровском саду
|
В наше время споры, стоит ли вообще вспоминать постоянно эти события, стали частью нашей жизни. Часть общества выступает против всеобщих дней памяти. Спорить с этим нет смысла. У каждого, в конце концов, свой опыт и видение жизни. Но, например, для нашей семьи – это память не только о страшных событиях, но и о нашем дедушке, Михаиле Петровиче, который в 17 лет ушел на фронт и там же, под Москвой, получил первое ранение. И о бабушке, которая хоть и не участвовала в боях, но служила в тылу телефонисткой. И о прадедушке, о котором мы знаем очень мало еще и потому, что он погиб в одном из сражений вскоре после начала войны. Это память о том, что честным человеком можно быть всегда, невзирая на невыносимые обстоятельства.
Мой дедушка Михаил Петрович прожил долгую жизнь. Надо думать, счастливую, с того самого момента, когда война закончилась. Он встретил девушку, полюбил ее, женился. У них родилось шестеро детей, двое из которых стали священниками. И сам Михаил Петрович пришел к вере, хотя сначала даже и не думал о Боге – воспитание было не то. Но позже, под влиянием жены, он изменился совершенно. Бросил пить (а пил он, чтобы заглушить воспоминания военных лет), стал ходить в храм. Причем ходил он всегда пешком. Шесть километров до Троице-Сергиевой лавры и столько же обратно. Никогда не садился на попутный транспорт и в храме тоже стоял всю службу. На предложения сердобольных бабулек присесть отмахивался, а мне как-то сказал: «Это такая зараза, только сядешь – уже всё, потом стоять и не захочешь».
По утрам мы, дети, заглядывали в его комнату, чтобы посмотреть, как он читает молитвы. Дедушка, стоя на коленях и подняв голову к иконам, что-то шептал, горестно вздыхал, крестился, а потом поглаживал длинную седую бороду. До самого конца он сохранял удивительно ясный ум, несмотря на то что из-за контузии совсем потерял слух. Мы, когда рассказывали ему о чем-нибудь, говорили так громко, что почти кричали. Только, мне кажется, в последние несколько лет он нас все равно не слышал. Он, я думаю, читал по губам, поскольку точно отвечал на вопросы, всегда удивляя меня ясностью суждений и прекрасной памятью.
О войне он говорить не очень любил, но все же вспоминал иногда. Нет, нам, внукам, он не рассказывал о ней. Мог сказать, например: «Это что ты на ноги надела? Мода сейчас такая? На нас немцы такие колодки надевали и гоняли потом по кругу. А вы сами себя… Эх вы!» Из таких отдельных фраз складывалась общая картина тех мучительных лет, которые пришлось ему пережить на заре своей юности. Но вот своим детям он рассказывал больше. Особенно если случалось ему выпить. Его историю я знаю от папы. И да, многое уже забылось, но главное – это тот пример, который дал нам наш дед. Пример величия человеческого духа. А ведь он из тех жертв фашизма, чью память мы отмечаем в этом году 14 сентября. Впрочем, судите сами. Вот его история.
Михаилу было всего семнадцать, когда началась война. Он еще учился в техникуме, учился хорошо и надеялся поступить в институт. У него было много планов, но обо всех ему пришлось очень скоро забыть. Враг подступал к столице. К его дому, в котором ждали его три младших брата. Ждали именно его, поскольку мать умерла несколько лет назад, а Михаил, старший, старался ее заменить. Как мог.
Отец так много работал, что ему было не до детей. К тому же он ушел на фронт еще летом и вскоре пропал без вести. В сентябре Михаил приписал себе в документах один год, чтобы быть совершеннолетним, и отправился защищать Москву. Враг наступал по всем фронтам. В первом же бою под Наро-Фоминском Мишу контузило. Просто удивительно, что он выжил. Череп по кускам ему собирал старенький врач в необычных круглых очках и с аккуратной бородкой. Этот старичок ласково звал солдат (совсем мальчишек, в сущности) «деточка» или «сынок» и тепло улыбался. Он был совсем другого духа, этот чудом сохранившийся осколок царской России. «Сынок, – говорил он, – мы сохраним тебе глаз. Ты будешь жить и жить долго, хорошо». И сшил ему роговицу глаза. Их госпиталь эвакуировали в Астрахань, и там уже Михаил долечивался. Можно ли было считать его совсем здоровым, когда ему пришлось вернуться на фронт? Едва ли, но он не возражал. Знал: каждый человек на счету. Родину надо спасать.
В мае 1942 года, после реабилитации, Михаил прибыл в Крым с одним из последних конвоев. Их привезли морем, и почти сразу они оказались в окружении: с одной стороны вода, с другой – постоянные обстрелы. Немцы оттеснили советские войска к морю и расстреливали их из пулеметов. Жалели своих солдат, не пускали в атаку и боялись наших. Уж больно отчаянно бились мальчишки, которым уже нечего было терять.
Оборона Севастополя длилась 250 дней. И 250 дней наши солдаты оттягивали на себя огромные силы противника, не давая им продвигаться вглубь страны. К началу июля защитники оказались в узком кругу обороны. Михаил оказался не в самом Севастополе, а неподалеку, под Балаклавой. Жара стояла страшная. Постоянно хотелось пить... Колодец был рядом, но под круглосуточным обстрелом. Вокруг вповалку лежали убитые. Кто-то придумал смешивать морскую воду с сахаром. Все пытались, но от этого их рвало с кровью. Когда стало совсем невыносимо, Миша взял каску и пошел… Он сам не помнил потом, как принес воду. Просто опомнился уже на месте с каской, полной холодной свежей пресной воды. Этой драгоценной водой поили раненного офицера, в ложечке давали, стараясь не пролить ни капли.
Седьмого июля их отряд взяли в плен. Во всяком случае, по подсчетам Михаила это было именно седьмое число. Сначала он носил с собой календарик, а когда потерял его, отмечал числа в уме. Как бы там ни было, в тот день, перед тем как их всех взяли в плен, взрыв оглушил Михаила, и он лишился сознания. Очнулся он в Бахчисарае, там находился распределительный центр военнопленных. Ну как центр? Их просто посадили в поле, огороженном колючей проволокой. Несколько дней весь их отряд сидел так под палящим солнцем.
Несколько дней весь их отряд сидел так под палящим солнцем
Придя в себя, Михаил выяснил, что его 36 километров по жаре тащили товарищи. Они не знали, выживет ли он, но бросить на верную смерть не могли. Немцы добивали раненых без колебаний. Да и кто бы с ними потом возился? Им ведь нужна была рабочая сила. Некоторые солдаты пытались сразу сбежать, но никому это не удалось. Во всяком случае, так показалось Михаилу. Во-первых, всех пленных забили в колодки, а передвигаться с ними было так трудно, что почти невозможно. А во-вторых, их охраняли не немцы, а местные жители из крымских татар. И они, как рассказывал дедушка, не уступали немецким надзирателем в жестокости, а порой и превосходили их. Днем и ночью не спускали глаз с пленных, а тех, кто пытался вырваться на свободу, били ногами и прикладами. Кто-то сказал Михаилу, что не только их охранникам, но и вообще всем местным обещали корову за каждого пойманного, вот они и стараются. Только вот тех, кого ловили, тут же убивали.
Через несколько дней всех пленных погрузили в составы и увезли в концентрационные лагеря. Михаил и некоторые его однополчане оказались в Герлице. Сейчас это Польша, а тогда была Восточная Германия. Два с половиной года провел Михаил в лагере. И это при том, что рацион специально был рассчитан на восемь месяцев жизни. Баланда, больше напоминающая мутную вонючую воду, и хлеб, состоящий из перемолотых очисток и муки, не насыщали. Они должны были лишь оттянуть немного смерть. Потом неизбежно наступало истощение.
Вся территория лагеря была разделена колючей проволокой на прямоугольники, и в каждом обитали солдаты определенной национальности: сербы, французы, вьетнамцы. Труднее всех приходилось советским ребятам: им не приходили посылки от Красного Креста, а другие получали их регулярно. Они жили не в пример лучше. И многие проявляли сострадание к собратьям по несчастью. Они приноровились класть печенье, хлеб, сигареты или даже консервы на чурбачки и отправляли эти кораблики по ручейку, который протекал через весь лагерь. Эти посылочки нужно было поймать так, чтобы надзиратели не заметили, а то ведь могли и заколоть. Они, кстати, не наказывали просто так. Только за провинности, за отступление от установленных правил. Просто правил было так много, что невозможно было не оступиться. С другой стороны, действовать строго по закону – значило обречь себя на голодную смерть. Вот и приходилось изворачиваться.
Однажды Михаил так вот наклонился за печеньем. Ему казалось, что никто не видит, но он ошибся и охранник воткнул ему штык в ягодицу. Долго потом каждый шаг, каждое движение давались Михаилу с невероятным трудом и через боль. А ведь каждый день их гоняли на работу к местным фермерам. Они убирали поле с рассвета и до заката, без права на перерыв или обед. Зато была у них возможность съесть картофелину, свеклу, морковь – что попадется. И это тоже спасало от голодной смерти. Иногда их группами отправляли чистить овощи для баланды. Это, с одной стороны, было хорошо, а с другой – опасно. Изголодавшиеся солдаты набрасывались на очистки и умирали от заворота кишок. Каждый месяц-два всех пленных выстраивали в шеренгу и зазывали в отряды, созданной вермахтом РОА – Русской освободительной армии. Как правило, желающих не находилось. Пленные солдаты слушали обещания немцев молча и хмуро. А ведь стоило им согласиться воевать против Советского Союза, они тут же бы получили свободу, вдоволь еды и возможность выжить.
|
К концу 1944 года из Герлице их перебросили в Западную Германию. Наши наступали, и немцы торопились. Так Михаил оказался в Ламсдорфе. Устройство лагеря было точно таким же, как раньше, и так же приходили агитировать в РОА, хотя было уже понятно, что надеяться не на что. Конечно, новости пленным никто не рассказывал, но из разговоров хозяев, на чьих полях они работали, можно было кое-что узнать. А потом они шепотом делились добытыми сведениями друг с другом в бараках. Заключенные все так же умирали, и жизнь их не стала проще, но в их сердцах поселилась надежда. И эта надежда согревала и притупляла чувство голода. Она давала силы справиться с тем, что раньше казалось невозможным...
В апреле 45-го года концентрационный лагерь в Ламсдорфе свернули. Заключенных в спешном порядке погнали по пыльным сухим дорогам вглубь Германии. Тогда-то Михаил принял решение бежать из лагеря. Суматоха поднялась такая, какой никогда еще не бывало у фрицев, обычно помешанных на правилах и порядке. Узников быстро собирали в отряды и заставляли не идти даже, а бежать по шоссе. Тех, кто падал, сразу расстреливали. Когда справа от дороги появилась канава, Михаил задержал дыхание, досчитал до трех и буквально нырнул в заросли кустарника. Канава оказалась очень глубокой. Михаил больно ударился о землю, почувствовал, как хрустнула правая нога, и потерял сознание на несколько мгновений. Очнулся он от автоматной очереди, выпущенной по нему. Впрочем, ни одна пуля не попала в цель. Конвоир что-то еще крикнул то ли ему, то ли кому-то другому… И вот Михаил остался один. Он не знал, удастся ли ему выжить, но все же он получил то, о чем мечтал долгие 2,5 года, – свободу. А умереть на свободе – совсем другое дело. Несколько часов пролежал он на дне канавы, то глядя в небо, то на свежую зелень. Михаил наслаждался жизнью, свободой, тишиной и одиночеством.
Несколько часов пролежал он на дне канавы, то глядя в небо, то на свежую зелень. Михаил наслаждался жизнью, свободой, тишиной и одиночеством
Встать у него не получалось, тело простреливала резкая боль, видимо, кроме ноги, сломаны были и ребра. И все же это была такая мелочь: ведь он сбежал из плена и остался жив! К вечеру раздался треск мотоциклов. Проезжавшие остановились на дороге недалеко от того места, где он лежал.
Михаил прислушался и понял, что говорившие не немцы. Тогда он закричал. Это были польские коммунисты из мотострелковой дивизии. Они доставили его в военный госпиталь. Михаил успешно прошел фильтрацию – систему проверки бывших пленных на предмет шпионажа. Его не арестовали еще и потому, что под Севастополем всех взяли в плен. Его случай был правилом, а не исключением. Несколько месяцев после реабилитации он провел в Чехии, а потом их полк перевели на Украину в Ковель.
Здесь он познакомился со своей будущей женой. Он встретил Антонину в поезде. Они ехали в одном вагоне. Откуда и куда? Теперь это уже не важно. Важно, что Тоня сразу понравилась Михаилу. И он все расспрашивал и расспрашивал ее. Весь вечер пытался растормошить, а она испугалась. Кто знает, что у него на уме? За ней много молодых людей ухаживало, и далеко не все были доброжелательными. Она отвечала, но сдержанно, и, честно говоря, все сочинила про себя, кроме имени. Утром встала пораньше и ускользнула в другой вагон, чтобы за ней не увязался этот солдат.
Только они снова встретились. Все же Ковель был небольшим городком. Михаил увидел ее на рынке, где Тоня покупала овощи. Увидел и закричал своему другу изо всех сил (с этим другом они тогда и в поезде ехали, так что все уже были знакомы): «Вася, смотри, я Антонину нашел!» С тех пор и до самой смерти они уже не расставались и прожили вместе 61 год.
До сих пор стоит перед моими глазами картина: бабушка сидит на табурете в прихожей и что-то эмоционально рассказывает дедушке, который стоит перед ней на одном колене и надевает ей сапоги. Для убедительности она постукивает его ладонью по плечу, а он, не отрываясь от своего занятия, гудит в ответ: ууу-гу. Не думаю, что он слышал, о чем она говорит. Просто он понимал ее без слов.
Михаил Петрович умер в 85 лет. До самого конца находился в твердом и ясном уме, сохраняя удивительное спокойствие. Все мы, его 24 внука, выросли на историях о военном прошлом деда Миши. Нет, нам не рассказывали их специально, просто от воспоминаний никуда не деться. Тем более от таких воспоминаний. И только сейчас мы начинаем осознавать то, о чем раньше и не задумывались.
Михаил Петрович – живой пример человека, который пережил страшную войну, издевательства, долгое время находился под постоянной угрозой смерти. Но все это не озлобило и не сломало его, не помешало ему прожить счастливую и плодотворную жизнь и оставить после себя не только построенные дома, но и светлую, радостную память.
13 сентября 2025
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.