Только возжелай Богу послужить, и Он всё устроит. Часть 1

Памяти матушки Георгии (Щукиной)

В Горненской обители Иерусалима простились с почетной настоятельницей матушкой Георгией (Щукиной). Более 30 лет она была в Эйн-Кареме игуменией. Встречала паломников, сподвигала своим примером сестер на служение Богу и ближним. Люди приезжали и, просто глядя на матушку Георгию, плакали, – такая у нее была чистая любвеобильная душа. Это та высота, которую наши предшественники сподоблялись выстрадать, пройдя сквозь многие скорби с самых малых лет.

Блокада. Что же тогда без веры с людьми творилось…

Родилась будущая игумения 14 ноября 1931 года в городе на Неве, тогда – Ленинграде. При крещении назвали Валентиной, что значит «сильная». «Эта сила пригодилась мне с самых юных лет», – говорила потом матушка, вспоминая блокаду, что пришлась на ее подростковые годы. Ужасы войны у матушки Георгии точно всю жизнь стояли перед внутренним взором. В голодном Ленинграде доходило до того, что родители ели своих детей. Вспоминала, как сосед охотился за ее тетей Матреной: «Ты от меня все равно никуда не уйдешь!» (Когда кто-то умирал, он брал ножичек, сумочку, тряпочку и шел срезать с трупа оставшиеся мягкие ткани, а после дома варил и ел, – хотя этот чудовищный каннибальский промысел и не спас его от смерти). Без веры люди от голода теряли остатки человечности. Матушка Георгия вспоминала, как однажды к ним пришла мамина подружка. На комоде лежали продуктовые карточки на всю семью, и та взяла их, только одна детская карточка чудом уцелела. А это 125 граммов хлеба на четверых... Тогда-то их семейство и подкосило. Папа вскоре умер от голода. Он отходил, а мама настолько была слаба, что не могла даже встать к нему. Десять дней он потом лежал в прихожей. Квартира уже была опустевшая – соседи все умерли, некому было вынести его… Тогда мама послала слабенькую тоже от недоедания Валю к своей сестре Матрене сказать, что папа умер… Она целый день шла, хотя тетя и жила недалеко от них, всего в нескольких остановках. Тетя Мотя, как ее звали родные, жила одна, детей у нее не было. Супруг, раб Божий Сергий, крестный Вали, был моряком и к тому моменту уже погиб. Три десятилетия Матрена проработала в больнице Эрисмана. В блокаду одинокой выжить было легче. Когда в больнице кто-то из пациентов умирал, то оставалась его пайка хлеба на текущий день… Матушка Георгия вспоминала, что когда она в тот день почти уже дошла до больницы, заметила: одна машина идет, за ней другая... «Я – в стороночку, потом тоже за угол завернула и увидела площадь, какие-то сложены скирды на ней. Я думала, что это дрова. А оказалось – покойнички». И много-много их уже было. Так что когда поднялась к тете на второй этаж, где та жила, увидела, что эти горы покойников доходят практически до ее окон…

Кусочек хлеба и почти век молитвы праведницы

Семья самой Вали жила на первом этаже. Стекол давно уже не было, все они разбились от постоянных сотрясений. Окна были занавешены одеялами и ковриками. Как-то в бомбежку дом оказался осыпан бомбами, на крышах дежурили солдатики, они их с крыш сбрасывали вниз. Каким-то образом один из снарядов угодил в квартиру… Всем было приказано держать обязательно бачок или ведро с песком. Тогда еще жив был папа, он сразу схватил свистящий дымящийся снаряд большими щипцами и – в ведро. Трагедии удалось избежать. Но после папа умер, мама слегла. Вся тяжесть военного быта легла на плечи Вали.

Папа умер, мама слегла. Вся тяжесть военного быта легла на плечи Вали

Так она еще и что-то положительное всегда старалась потом вспоминать… Например, за счастье считала, что за водой ходила к соседям, другим приходилось ходить гораздо дальше – на Неву. Или вспоминала, как ходила за хлебом, за продуктами по той самой единственной оставшейся карточке...

Пошла как-то за хлебом, ей взвесили, и только она хотела взять кусочек с весов, как ее хлеб у нее кто-то выхватил. Тут же завязалась драка, у выхватившего тоже кто-то пытался урвать часть, каждый при этом старался запихнуть эти крохи в рот… А Валя пошла домой без хлеба, идет и плачет, горько-горько так… В их доме в подвале размещались военные. Не раз уже наблюдали они, как эта тоненькая еле-еле передвигавшаяся девочка за хлебом шла. И вот идет она на этот раз и плачет, а один из военных, поманив ее рукой, спросил, что случилось. Рассказывает, как выхватили ее хлеб, и ревет, что вот домой без хлеба идет, а там же тоже голодные... Этот военный и дал ей свой кусочек хлеба. Матушка Георгия его потом всю жизнь в молитвах пред Господом поминала.

Чудо в морге

Когда пробили Дорогу жизни, по Ладожскому озеру стали вывозить блокадников. Сначала везли на машинах, это было опасно, некоторые из грузовиков не доезжали, уходили под лед, спасать их не было возможности, у следующих за ними машин было распоряжение объезжать провал, чтобы не утянуло еще большее количество людей. После переправы на грузовиках сажали в поезда. Валя обморозилась, в поезде уже была без сознания.

В составе все знали, что блокадников везут. Те, кто подсаживался по дороге, старались нести изголодавшимся ленинградцам еду. Многие стали умирать, так как до крайности истощенным людям нельзя было столько… На каждой станции в вагоны заходили санитары и выносили покойников. В Орехово-Зуеве на носилках оказалась и Валя вместе со своей младшей родной сестренкой Ниночкой. Так их на одних носилках и отнесли в морг. Ниночка там где-то в братских могилах и похоронена.

То, что Валю, едва-едва подавшую признаки жизни, смогли заприметить среди тысяч тел и отнести в больничную палату, – чудо. Только уже на койке она пришла в себя. Ходить еще не могла. Как-то передвигалась на коляске. Было сильное обморожение, хотели ампутировать пальцы и на руках, и на ногах, но как-то тоже Господь сохранил: на руках пальчики отошли, на левой ножке тоже, лишь на правой ампутировали.

То, что Валю смогли заприметить среди тысяч тел, – чудо

Пролежала Валя месяца три – слаба была очень. И вот как-то утром объявляют, что все отделение выписывают. Вале десять лет, ребенок, расплакалась: «Где мама, я к маме хочу». Про маму никто ничего не знал: жива ли и где найти? Но вдруг происходит необъяснимое…

В тот же вечер перед экстренным расформированием больницы на имя главврача приходит письмо за подписью мамы, где та спрашивает: не выжил ли кто из двух ее дочек? Такие-то девочки... И там же указан обратный адрес: Краснодарский край, Кавказская. А их как раз и везут всем отделением на Кубань. Правда, адрес был указан неточно: не то станица, не то станция… Тогда было много неразберихи. Да и мама письмо еще, видимо, в больнице писала. Но все равно у всех, включая врачей, радость была неимоверная: мама у девочки нашлась! Жива! И мама жива, и дочка чудом выжила.

Маленькая худенькая блокадница маму разыскивает

Утром всех, человек 40 из отделения, посадили в вагон. Валю поручили проводнице. Но та читает адрес на конверте и не может понять, где же высаживать. Так и привезли в Краснодар. На вокзале сдали в детскую комнату, там перевязали ножку, накормили, уложили спать. На утро не знают, куда девать ребенка. Через день отправили в Тихорецк, там тоже стали головы ломать: куда девочку? Всюду звонили, узнавали. Опять на поезд посадили, снова поручили проводнице.

Все уже знали, что эта маленькая, «как щепка» – вспоминала матушка Георгия, – худенькая блокадница маму разыскивает. Кто-то фрукты нес, там тогда уже был сезон – из своих садов урожай... Но тут вдруг подошла какая-то женщина, вчиталась в адрес на конверте… И говорит, что именно туда и едет! К родной сестре в отпуск. Все обрадовались.

Матушка Георгия вспоминала, как выходят они из вагона – жара, аж воздух плавится, май южный, ликующий, какие-то стрекозы, шмели, а она в валенках и во всем зимнем... Чуть пешком прошлись, потом подвода подвернулась. Кавказская станица на горе расположена. Та женщина сразу нашла дом своей сестры. Там, наконец, с Вали сняли пальто, валенки, накормили и уложили спать прямо на полу. Она сразу и уснула… Да вот сквозь сон слышит шум какой-то, кто-то навалился… Открывает глаза: слезы, поцелуи – «Мама!»

Все вокруг тоже ревут от радости, соседи собрались, уже изустно передается история о «двух покойницах, сданных в морг», и о том, как ожила одна из них, и как сердце материнское чуткое почувствовало, подсказало письмо отправить, и как вот сейчас дочка с мамой встретились…

А Промысл Божий действовал так, что мама вообще, оказывается, у старушки по соседству с сестрой этой женщины размещалась, хотя их, блокадников, без какой-либо системы из больниц расселяли по хатам – у кого где только местечко какое было.

Горе

Но вскоре на Кубани немцы объявились. Они всячески старались привлечь к себе местное население, на оккупированных территориях храмы открывали. Валя там в третий класс пошла, помнит, как даже в школу священник приходил, читал молитву (отступая, немцы сожгут и храм, и школу). А тогда еще зазывали всех ехать в Германию – работать там на заводах. Многих вывозили – сначала тех, кто сам соглашался, а потом уже и не спрашивали ни о чем. Валя помнила слова мамы: «Лучше умереть, чем в Германию ехать».

«Лучше умереть, чем в Германию ехать»

Когда уже наши войска стали наступать, немцы со зла начали хаты жечь, расстреливать, виселицы устраивать или посреди станиц на кострах людей сжигать. Маме, Вале, ее сестренке Лидочке и хозяйке дома, у которой они жили, удалось спастись, просидев десять дней в погребе, – он был на огороде, далеко от дома, поэтому их, отступая в спешке, теснимые партизанами фашисты и не вычислили.

Но беда не приходит одна – вот только спаслись от фрицев, началась эпидемия сыпного тифа... Мама заболела и скончалась, ее там на кладбище за станицей Кавказская и похоронили. Валя осталась круглой сиротой.

Мытарства

Война еще не окончена. Сначала их с Лидочкой отправили в Ивановскую область – девочки смогли вспомнить, что там жила эвакуированная мамина сестра и подруга. Но надолго там не задержались. В начале 1944-го их отправили на Валдай, где в деревне Ивантеевке жили бабушка и другая мамина сестра и брат, эвакуированные из Ленинграда. Шла война, жизнь не налажена. Всюду остовы сгоревших домов. Тетя Дуня, сестра мамы, сказала, что взять к себе двоих не может, просто не прокормит. Отдала в Валдайский детдом.

Но и там «лишние рты» оказались не нужны. Расспросив про оставшихся родных и узнав, что еще две тети, мамины сестры, живут в Ленинграде, девочкам написали справки, что, мол, едут в свой город к родственникам, и отправили в Ленинград – без сопровождающих. Им в детдоме и самим не хотелось оставаться, выдвинулись в путь.

Но на станции Бологое их вскоре высадили. Начальник сказал, что завтра же отправят их обратно. Все возмущались, почему несовершеннолетним девочкам не дали никого из сопровождающих. Тут же подошла какая-то женщина, расспросила обо всем. Валя ей рассказала, что едут они к тетушке в Ленинград, но из-за того, что с ними нет никого из взрослых, их высадили, и завтра опять в детдом отправят... Рассказывает и ревет. Переиграть тогда уже ничего невозможно было, но эта женщина, оказалось, живет на той же самой улице Куйбышева, что и их тетя Матрена; в Ленинграде она сразу же разыскала ее и обо всем рассказала. Та списалась с детдомом, сообщила, что примет племянниц, и тогда их уже с сопровождающим отправили вновь в северную столицу.

«Всем тогда трудно было… Другого детства мы не знали»

Матушка Георгия не любила вспоминать ничего плохого, но настрадаться ей довелось. Просто сразу замолкала, когда, видимо, вспомнит какое-то испытание. «Всем тогда трудно было, – говорила. – Другого детства мы не знали».

«Многи скорби праведным, и от всех их избавит я Господь» (Пс. 33: 20)

Работать пришлось с детских лет. Из двух племянниц, взятых на иждивение, Валя была старшей. В 15 лет ее устроили работать в столовую недалеко от Финляндского вокзала в Ленинграде, у тети Моти был знакомый директор. Пока требовалось посуду мыть, что-то чистить, приносить-уносить, у Вали дело спорилось, а вот когда ее поставили на раздачу и директор потребовал в конце каждого дня ему домой часть еды отвозить (а чтобы она оставалась, велено было на раздаче по 20–30 граммов недовешивать), вот тут внутренние терзания начались. Не исполнить – уволят (а она и так несовершеннолетняя, устроена по особой договоренности, кто ее еще куда на работу возьмет?), но и грех обмана и утеснения тяготил…

Рядом с Финляндским вокзалом располагается Преображенский собор. Валя после работы постоянно заходила в храм помолиться у святых икон, а иногда и службу заставала или акафист Божией Матери или кому-нибудь из святых. Так и вымолила себе избавление.

Душою Валя уже стремилась в монастырь

Тетушка, у которой жила Валя, была очень верующей, как и вообще все семь сестер ее мамы. Все даже в те времена ходили в церковь, по большим праздникам причащались, и Валя с ними. Просто старались делать все это осторожно, ездили в храмы подальше от дома, чтобы их не вычислили, не передали сведения на работу. Все подружки у тети Матрены тоже были верующие, иногда собирались у нее дома, так как у той имелось несколько духовных книг, даже старые издания святителя Иоанна Златоуста. Хранились Библия, Евангелие. Все это, конечно, пряталось. Хотя икона всегда висела открыто. На этих посиделках присутствовала и Валя. Ей порою скажут: «Валя, почитай»; она прочтет что-нибудь про праздник дня или про святого, чья память. Потом все вместе за чаем собирались. Валя как-то поделилась своей бедой, что ее на работе заставляют поступать против совести, и тетушкины знакомые помогли ей перевестись на работу в Центральный исторический архив. Хотя душою Валя уже стремилась в монастырь.

Всё в этой жизни временное, главное – Богу послужить

Она очень любила слушать в храме проповеди священников. У тех, кто верность Богу доказал своей жизнью, пройдя гонения, тюрьмы, ссылки, лагеря, а после и пекло войны, слово было действенным, весомым. Они много проповедовали про подвижников, которые всё ради Бога оставляли, удалялись от мира, шли в пустыни, думали лишь о том, чтобы Богу угодить. Их образы западали в душу: «Надо же, какие люди хорошие, Господу угодили, и теперь они в Царстве Небесном...» – вспоминала потом матушка. Так и осталось на всю жизнь это острое чувство, пережитое еще в юности: всё в этой жизни временное, главное – Богу послужить.

Пришла девушка как-то на рождественскую службу в только что открытую тогда в 1947 году в городе на Неве духовную семинарию и услышала, как священник с амвона (запомнила: звали батюшку Александр) говорит: «Дорогие братья, сестры, праздник сегодня великий, спасительный. Сам Господь сошел на землю. Бог Человеком стал, родился в Вифлееме, куда Матерь Божия на перепись пришла. Ему там даже места не нашлось в жилище человеческом, родился Богомладенец Христос в хлеву, в ясельки (кормушку для скота) был спеленутый положен. Овечки в той пещере согревали Его своим дыханием. Волхвы принесли дары: смирну, ладан, злато. А мы что Господу принесем?...»

Матушка Георгия вспоминала, какой трепет ее тогда объял: «Боженька, Господи, что я Тебе принесу? Я такая грешница, у меня ничего нет доброго. Я хочу Тебя любить и Тебе хочу себя посвятить. Возьми меня».

Вот что значит благословение Святейшего

И с тех пор уже куда ни придет в храм, всюду просила: «Помолитесь, помолитесь, я так хочу в монастырь». А ей отвечали, что должна быть воля Божия, надо ее знать и благословение на монашество получить. «От кого получить благословение?» – заинтересовалась Валя. Одна из матушек-алтарниц однажды подсказала ей подойти к Святейшему Алексию I (Симанскому) под благословение. Тот обо всем ее расспросил и дал свое благословение на монастырскую жизнь. Валя и Его Святейшество попросила тогда помолиться, чтобы Господь смягчил сердце ее тети Матрены, так как та никак не хотела отпускать ее: «Я тебя взяла из детдома не для того, чтобы в монастырь отпустить. Меня похоронишь, потом куда хочешь иди – хочешь замуж, хочешь в монастырь, это уже да будет воля Божия».

– Да будет воля Божия, – отозвался и Святейший владыка и благословил Валю съездить к старцу высокой духовной жизни, который живет в Вырице.

Так в 1948 году Валя, порасспросив, где эта Вырица находится и как туда добраться, отправилась к преподобному Серафиму Вырицкому. Ему тогда уже за 80 было, через год в 1949-м он преставился. Но и тогда, когда Валя оказалась в Вырице, никого уже, оказывается, не принимал…

Вокруг его домика сидело человек 20 женщин, старушек. Все что-то писали. Она ничего не может понять: как ей быть? Села на пенек, и тут вдруг к ней келейница старца матушка Серафима подходит:

– Девочка, а ты что? (Все-то, оказывается, записки для старца писали, чтобы хоть так, заочно, от него ответ получить).

А Валя растерялась:

– Мне к батюшке. У меня очень серьезный вопрос. Хочу знать волю Божию.

– Не знаю, как батюшка, сможет или нет тебя принять… – ответила та и пошла в домик. Вскоре возвращается и берет Валю за руку: «Пойдем!».

Народ стал шуметь: «Мы тут со вчерашнего дня дожидаемся…»

Но как только захлопнулась дверь, Валя точно в другом измерении оказалась…

«Есть воля Божия»

Старец лежал на кровати, голова у него была чуть приподнята, но на вид он был совсем слабенький. Валя, как вошла, сразу перекрестилась, встала на коленочки у кровати и… расплакалась, ничего сказать не может. Тот ее благословляет, гладит по головке:

– Ну, что ты, что ты… А как тебя звать?

Валя отвечает.

– А зачем ты пришла, что ты хочешь?

Та и боится про монастырь заикнуться. «Господи, кто я такая? Какие в монастырях подвижники жили, слышала же в проповедях и читала, как подвизались, как Господу они угодили. А я кто я такая?...»

Старец стал расспрашивать, с кем живет, где, сколько ей лет. На всё отвечает, потом опять замолчала.

– Ну, что еще скажешь? – спрашивает.

– Я, батюшка… как я хочу в монастырь! – вдруг вырвалось у нее и опять слезы градом. – Помолитесь, батюшка, тетушка, с которой я живу, никак меня не благословляет, не отпускает.

Преподобный Серафим крестит, гладит по головке, благословляет:

– С Богом гряди. Господь тебя избрал, воля Божия есть. Так Господу угодно и Матери Божией. С Богом гряди. Вот, посмотри, оглянись, – и ручкой показывает на другую стену.

Господь тебя избрал, воля Божия есть... Вот твой монастырь

Валя поворачивается, а там небольшая фотография, горка какая-то, собор.

– Вот твой монастырь, – ласково так говорит ей старец.

А это Пюхтица.

Тете Матрене старец благословил к нему приехать, а та ни в какую:

– Ни к какому батюшке я не поеду, и тебя в монастырь не пущу, – отвечает вернувшейся племяннице.

Та опять в слезы. Продолжала на акафисты в Никольский собор ходить…

Встреча с игуменией

Матушка-алтарница – та, что советовала к Святейшему подойти, – как-то раз подходит к Валентине после акафиста и говорит, что приехала из Пюхтиц, из монастыря, игуменья матушка Рафаила и остановилась у них тут при соборе на ночку.

– Вот, – советует, – и ты приходи на чаек, сделаешь земной поклон да попросишься смиренно, чтобы она тебя взяла в монастырь.

Так Валя и сделала.

Матушка Рафаила расспросила ее обо всем, где, как, с кем живет, сколько ей лет. Валя всё рассказывает да приговаривает, что у нее сильное желание идти в монастырь вместе с сестричкой двоюродной Ниной. Про нее она тоже у преподобного Серафима Вырицкого спрашивала, и старец благословил. Сначала Нина не очень верующей была, да потом трагически погибла ее мама, тетя Дуня, и Нина стала духовные книги читать, молиться, к вере обратилась, тетя Матрена и ее к себе взяла.

Матушка Рафаила всё выслушала и сказала:

– Приезжайте. Сестер сейчас мало, работы много. Сестры и косят, и дрова пилят, и сами сеют, и скотный двор, коровушки есть. Сами хлеб пекут. Надо помогать обители, а самое главное, надо подвизаться. Все здесь временно, все здесь пройдет… – А эти слова и так уже были очень глубоко усвоены Валей.

Матушка Георгия потом вспоминала, что она только и жила желанием отдать себя в услужение Богу, хотя вокруг кипела совершенно другая жизнь, советская, со всеми ее лозунгами, установками. Но всё это точно не касалось юной христианки, на уме было только одно: «В храм, на службу. Какой сегодня праздник? Где будет всенощная, кто на Литургии служит...» В храм просто тянуло.

Хотя о расправах над верующими то и дело приходилось слышать, многие из подруг тети рассказывали про близких, кого куда сослали, что там на Соловках творится, иных и расстреливали сразу. Но все эти страхи уходили будто на второй план сознания. А вот было у этой души призвание Богу служить, и вся она горела этим стремлением. И вот, наконец, приглашение матушки игумении!

Опыт юродства

Валя сразу же написала заявление в архиве, чтобы ей дали расчет с выездом из Ленинграда. А тетя Матрена пошла да и сказала, чтобы племянницу не увольняли, так как она хочет в монастырь уйти. Что там началось при этой новости! Все сотрудники собрались, обступили девчонку, шумят: «Что это ты удумала?» Стыдят, распекают… А Валя слушала-слушала да и напустила на себя вдруг юродство: не понимает, мол, о чем это они ей говорят тут все, она-то ничего и не слыхала про монастыри, а что это такое: институт какой, или больница или еще что, сколько там надо учиться и какая профессия на выходе, интересно, будет?... Так и сбила всех с толку, убедив, что по совсем другой причине уезжает.

Но директор приказал привести тетю Матрену, чтобы та расписалась, что племянница не в монастырь едет. Тетя Матрена – опять ни в какую:

– Никуда не пойду и подпись ставить не буду.

И тут вдруг согласилась старшая из маминых сестер, тетя Ира, которая поддерживала племянницу в ее стремлении в монастырь, прийти и вместо тети Матрены поставить подпись. Сестры, видимо, были похожи.

– Вот нас семеро, – говорила она, – и ни одна не пошла Богу служить. А вы хоть с Ниночкой пойдете за нас Богу молиться в монастырь.

И вот так всё управилось, директор на три дня куда-то в командировку уехал, Валя, узнав об этом, тут же пришла с тетей Ирой, и та поставила подпись. Валю отпустили. И когда потом, лишь спустя время, всё выяснилось, было уже поздно что-либо менять.

«С Богом гряди!»

Тетя Матрена все так же сильно противилась уходу племянницы в монастырь, и Валя еще раз ездила к преподобному Серафиму Вырицкому. И келейница матушка Серафима ее вновь провела к старцу! Он снова благословил:

– С Богом гряди! – и вновь просил передать тетушке Матрене, чтобы к нему приехала.

Видимо, старец помолился, и тетя вдруг смягчилась. И к старцу поехала, и от него вернулась совершенно уже другой – постоянно плакала. Потом благословила Валю с Ниной на монастырскую жизнь. И после приезжала к ним в Пюхтицу, гостила там некоторое время. Всё ей там очень понравилось. Душа ее точно успокоилась, и по возвращении в Ленинград она в скором времени преставилась. Лида, еще одна из племянниц, взятая вместе с Валей некогда на иждивение, ее там похоронила.

Матушка Георгия неоднократно ощущала помощь преподобного Серафима Вырицкого

А матушка Георгия потом вспоминала, что еще неоднократно ощущала в своей жизни помощь и заступление преподобного Серафима Вырицкого, даже до его прославления. Люди ей постоянно, даже не зная о том, что она с ним и при жизни общалась, дарили его фотографии. Но это был не единственный святой, с кем довелось матушке милостью Божией общаться …

(Продолжение следует.)


Ольга Орлова 9 февраля 2022
Размер пожертвования: рублей Пожертвовать
Комментарии
Дарья   22 февраля 2022, 18:02
Спасибо большое за статью! Просто замечательная!
Написать комментарий

Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.

Введите текст с картинки:

CAPTCHA
Отправить