Огонь, вода и медные трубы батюшки-блогера
В книге рассказывается о жизни и служении протоиерея Геннадия Шкиля – пастыря, никогда не скрывавшего своей активной гражданской позиции и не боящегося говорить вслух самые нелицеприятные вещи.
Душа-христианка
Анисья умерла во сне. Утром Ванюша проснулся рано, раньше всех, в избе было еще темно. Мать лежала возле него совсем неподвижно, не слышно было даже привычных хрипов. Он позвал ее тихонько и, не получив ответа, попытался растолкать.
|
Вдруг он что-то понял... Что-то очень страшное. На мгновение замер с широко раскрытыми глазами, потом взял ее холодную и почему-то такую тяжелую руку и стал тихонечко и отчаянно повторять: «Мама, ну, мааама...».
Поднялась с кровати Грунька, быстро сообразила, в чем дело, и, уткнув лицо в ладони, тоненько завыла. Впрочем, быстро спохватилась и убежала за фельдшерицей.
Тело Анисьи сняли с печи и унесли, а Ванюша остался сидеть на лежанке. Он свесил ноги и обхватил голову руками так, будто был не пятилетним мальчиком, а взрослым человеком. Надо думать, так оно и было. В тот момент, когда он понял, что мать так и не встанет, его детство закончилось.
Зимой, в конце 1942 года, Анисья упала в колодец и тяжело заболела. Тогда-то она и перебралась с кровати на теплую печь. А в колодец Анисья провалилась случайно. Пошла за водой потемну, торопилась вернуться в избу, да поскользнулась на льду. Как она ни пыталась удержаться: хваталась за скользкие бревна, извивалась всем телом и молотила ногами – всë без толку, тяжело ухнула в стылую воду. Утонуть не утонула, но выбраться сама не смогла. Кричала, пока не сорвала горло, но никто так и не услышал. Больше часа она простояла по колено в стылой воде.
Дети, не дождавшись матери, подняли шум. Вскоре Анисью принесли в избу, стали растирать самогоном, поить травами. Она металась, бредила, звала мужа Якова, забыв, что вот уже несколько месяцев, как он ушел на фронт. Дети, 12-летняя Груня, 7-летний Николушка да 5-летний Ванюша, испуганно смотрели на нее и потихоньку плакали. Младшие ревели бы в голос, но сестра не позволила: не хотела беспокоить мать. Аграфена понимала, что теперь она главная в семье. Ответственность тяжело легла на плечи девочки, но она и не думала от нее отказываться.
Впрочем, Аксинья скоро пришла в себя. Ее положили на жарко натопленную печь и пытались лечить тем, что было. Она тяжело дышала, надрывно кашляла, но все время порывалась вставать. Осторожно слезала с печи и принималась хлопотать по дому, только быстро уставала. Тогда опускалась на лавку, вытирала крупные капли пота со лба дрожащими руками и плакала. А порой падала на колени перед иконами и что-то горячо шептала. Молитва всегда успокаивала ее. Помолившись, она разговаривала с детьми ласково: говорила, что война скоро кончится, их отец вернется, и тогда они заживут по-прежнему, даже лучше. Говорила она и о том, что Бог велик и милосерден, что Он устроит все наилучшим образом.
Это ощущение светлой надежды после молитвы дети запомнили очень хорошо
Вот это ощущение светлой надежды после молитвы дети запомнили очень хорошо. Особенно Ванюша. Он больше всех за нею наблюдал. Даже просыпался иногда посреди ночи и слушал тихий голос матери: Аксинья разговаривала с Богом. Разговаривала так, будто Он сидел на печи возле нее и, наклонив голову, слушал.
Ваня не знал (это опасно было знать), что его дед – священник. Отца Константина расстреляли в 30-е годы, а его дочери повыходили замуж да разъехались в разные стороны. О своем происхождении даже не заикались, чтобы не навлечь беды на семью, на детей.
Но беда все равно пришла, хоть и с другой стороны. Сначала собрала почти всех мужчин из окрестных деревень и увела на войну. Ушел и их отец, Яков Киреевич. Ушел и, как большинство односельчан, не вернулся обратно. А теперь беда забирала мать...
Мальчиков определили в детский дом. Там они точно не умерли бы от голода и холода. А старшую сестру, Груню, не взяли. Ей уже исполнилось 12, а это значит, что прокормить она себя сможет и сама.
Ваня пошел в детский дом охотно. А вот Николушку Груня уговорила вернуться домой. Звала она и Ваню, да тот отказался: знал, что дома теперь об учебе можно будет забыть, нужно будет работать. А между тем мать уже выучила с ним все буквы. Она рано заметила его интерес и способности, очень радовалась и постоянно повторяла:
– Учись, Ванюша. Бог наградил тебя талантом, а талант ни в коем случае нельзя зарывать в землю.
А еще говорила со вздохом:
– Надо же, как на деда похож!
|
Слова матери Ваня хранил в памяти как ее последний завет, как напутствие и благословение на всю жизнь. Впоследствии он почти забыл, как выглядела мать. Зато в памяти осталась интонация, с которой она их произносила. Ради нее он стал ученым, профессором, большим начальником и уважаемым членом партии. Он взял от государства всë, что оно могло ему дать, взял с искренней благодарностью и верой в коммунистические идеалы. Но и Бога, в Которого верила мать, не забыл. Впрочем, его путь к спокойной и успешной жизни был тернистым.
Ване было восемь, когда его приговорили к повешению. Свои же, детдомовские, устроили над ним суд. Решили помочь советской власти и уничтожить «недобитого буржуя» и «недораскулаченного кулака». Расправу устроили на чердаке, чтобы взрослые не помешали. Привели «подсудимого» под конвоем, перекинули веревку через балку, завязали. Пока главарь произносил обвинительную речь, а его приспешники пытались сделать петлю, приговоренный с ужасом смотрел на них. Он не издавал ни звука: спорить или просить не было смысла, а звать на помощь… Воспитатели далеко, никто его здесь не услышит, зато мучители разозлятся и могут избить. Умирать не хотелось, не верилось даже, что можно вот так взять и умереть.
Все же, когда его потащили к веревке, он закричал. Без надежды, просто от ужаса. Казалось, надежды для него нет, но вдруг они услышали окрик:
– Эй! Кто там? Что у вас происходит?
Сторож в детдоме был человеком на редкость вредным. Его боялись даже отъявленные хулиганы. Опасался его всегда и Иван, но сейчас он готов был расцеловать заросшие всклокоченной бородой щеки.
Мальчишки бросились врассыпную.
– Если кому скажешь, тебе не жить, мелочь, – Васька Цап сплюнул через выбитый зуб и бросился догонять подельников.
Ваня остался один. Он бы тоже побежал, но ноги не слушались. Какое-то время он стоял и смотрел на покачивающуюся петлю, а потом медленно побрел к выходу. В тот момент он понял для себя ясно: слабые не выживают. Нужно быть сильным, даже злым, чтобы жить.
Он не понимал сначала, за что его невзлюбили мальчишки, и лишь когда уже стал взрослым, разобрался, что к чему. Ванюша был ребенком домашним: помнил мать, которая души в нем не чаяла; вырос в хорошей семье, сестра каждую неделю навещала, приносила ему нехитрые гостинцы. Опять же, отец – герой. Воюет с фашистами, а если вернется, Ваню заберет к себе. Во всяком случае, мальчик в это верил... И остальные – тоже. Все верили, а некоторые еще и страшно завидовали. У большинства детдомовцев родителей не было, то есть они их не знали. Придумывали, конечно, всякое, но мало кто им верил. У других еще хуже: родителей они помнили, да лучше бы не помнить. Пили они да били детей своих смертным боем. А потом и вовсе бросили. Вот эта разница не давала покоя никому не нужным, озлобленным, обиженным на весь мир детям.
Дело не дошло бы до смертельной ненависти, если бы мальчик был тихим и незаметным. Так нет же! Ваня был отличником. Учителя его хвалили и ставили все время в пример остальным.
|
Зимой 1944 года Иван и вовсе появился на местной доске почета как один из лучших учеников. Это стало последней каплей. 13-летний Васька Цап, главарь местной шпаны и главный авторитет детдома, решил, что с наглым выскочкой нужно разобраться. К чему такое социальное неравенство в его владениях? Только вот казнь сорвал сторож.
А через несколько дней, в которые Иван старался не оставаться один, пришла заплаканная Груня. Она принесла телеграмму: отец значился пропавшим без вести. Сестра что-то говорила о надежде на лучшее, но Ваня понял: отца они больше не увидят. Понял он и то, что теперь он сам за себя и поддержать и защитить его больше будет некому.
Отца Якова Киреевича он любил. Иначе, чем мать, но всей душой. Ему, как и любому мальчику, очень хотелось быть на него похожим. Его отец, несомненно, обладал такими качествами характера, на которые стоило равняться.
Яков был человеком суровым, даже жестким. Он не умел, да и не считал правильным показывать свои чувства, не говоря уже о проявлениях нежности. Никогда не гладил детей по голове и не хвалил, но у них всегда была теплая одежда и еды вдоволь. Даже в голодные 30-е годы он охотой и рыбалкой мог раздобыть все, что угодно. Кожухи справлял из шкур, обувь плел да шил. Удивительный он был человек. Все жены в селе ставили его в пример мужьям, а матери – подросшим сыновьям. Он умел сделать вещь из ничего. Вернее, так: он умел сделать ВЕЩЬ из остатков да обломков. В его руках все преображалось, да так ловко, будто само собой. Будто он не прилагал никакого труда.
Яков Киреевич погиб под Нарвой и был похоронен в братской могиле...
С того момента, как Иван узнал, что отец пропал без вести, все для него изменилось
С того момента, как Иван узнал, что отец пропал без вести, все для него изменилось: он сам стал другим. До этого он жил надеждой, что вернется домой, был уверен, что отец снова станет во главе семьи, и они заживут не так, как раньше, конечно, но все равно хорошо. Теперь же он сам себя должен был защищать, сам о себе заботиться, сам планировать будущее. Один против всех.
Мальчишки больше его не преследовали: даже они понимали, что значило для Ивана потерять отца. Может, и начали бы травлю снова, но Ваське Цапу исполнилось 14. Его отправили на все четыре, а без него банда не была такой смелой. А тут еще и детдом расформировали и Ивана перевели сначала в Тобольск, затем – в Челябинск.
В самом начале лета 1951 года, сразу после окончания выпускных экзаменов в детдомовской школе, ребят собрали во дворе на торжественную линейку. В этот раз велено было прийти только тем, кому уже исполнилось по 14 лет и кто только что получил аттестат об окончании 8 классов. Перед зданием детского дома собралось 17 подростков и несколько преподавателей. Ждали только Зою Михайловну, директора и школы, и детдома. Ребята стояли молча и старались не смотреть друг на друга, чтобы не показывать своего страха и не замечать его в глазах других. У каждого в руках был или чемоданчик, или вещевой мешок: кому что досталось. В них лежали все их личные вещи: смена белья, документы и что-то по мелочи. Вот с этими вещами им предстояло отправиться во взрослую жизнь. Много раз все они видели, как старшие покидают детдом, и мечтали оказаться на их месте и получить, наконец, свободу. Но теперь, когда их время пришло, им хотелось вернуться обратно в свои комнаты, вернуться к тяжелой, но привычной жизни. Да и что их ждало впереди? Представления о том, что происходит за оградой детского дома, были у них смутные. А самое страшное – никто их там не ждал.
Наконец, Зоя Михайловна пришла. Она быстро подошла к воротам, покрытым облупившейся зеленой краской, отодвинула засов и распахнула створки. Петли заскрипели, и ребята увидели привычное поле и пыльную дорогу, которые сейчас им показались опасными и какими-то враждебными, чужими.
– В добрый путь! Пусть все у вас будет хорошо.
Вслед за Зоей Михайловной и другие учителя пожелали выпускникам успехов в жизни.
После чего все семнадцать 14-летних мальчиков и девочек отправились на поиски счастья, но большинству не суждено было с ним встретиться.
Иван так же, как и все, страшился неизвестности. И все же ему было проще, чем остальным. Он поставил перед собой цель: высшее образование. И хоть он пока не знал, в какой институт поступать, у него уже сейчас был конкретный план, как к этому подготовиться.
В восьмом классе учитель математики отметил способности Ивана и посоветовал учиться дальше. Это он рекомендовал Ивану поступить сразу и в ГПТУ на кровельщика, и в вечернюю школу. Так он сразу получит и специальность вместе с возможностью себя прокормить, и аттестат об окончании школы, необходимый для поступления в институт.
Эх, и сложное это было время! Нередко Ивану приходилось голодать. Он находил возможность заработать хоть какие-то деньги, но часто у него просто не оставалось на это времени. А между едой и учебой он без колебаний выбирал второе. Возможно, он и сдался бы, но его не покидала непоколебимая вера в светлое будущее для себя конкретно и для всей страны в целом.
распределен на угольный разрез в Экибастуз
В 1961 году, когда Иван уже был на четвертом курсе института, он встретил свою настоящую и единственную любовь. Государственный казахский институт он выбрал по рекомендации своей тетки, сестры его матери. И хотя Иван и не помнил, как она выглядит, но иногда, очень редко, писал ей письма. Она отвечала. И однажды пригласила его к себе, в Алма-Ату, обещая помочь на первых порах. Иван воспользовался ее приглашением, приехал и поступил на экономический факультет.
Каждый год их институт устраивал для студентов новогодний праздник с елкой и танцами. В 1961 году на этот праздник пришла вместе с подругами Нелли, студентка первого курса педагогического института.
Иван сразу приметил ее, стоило ей с подругами вступить в залу. И как только он ее увидел, все остальное: переливающаяся огнями елка, общее оживление, даже сам праздник – стало лишь фоном для их встречи. Но девушка пока об этом не подозревала. Она чувствовала себя настоящей принцессой на балу, ведь мама сшила ей специально для праздника потрясающее черное платье с большими белыми хризантемами. И без того веселая и легкая в общении девушка в этот праздничный вечер просто лучилась от счастья.
Иван смотрел на нее и понимал, что не может допустить, чтобы она танцевала с кем-то другим, не с ним. Он пригласил ее на первый танец, потом на второй... Они провели вместе весь вечер, а после он проводил ее до общежития и сразу пригласил на свидание.
У Нелли было немало ухажеров, но Иван не оставил никому никаких шансов. Ведь ему, мальчику из детского дома, она была действительно нужна. Нужна как никому другому. Ее ласковость, неизменная доброжелательность, веселое расположение духа заставляли его забывать обо всех своих несчастьях и чувствовать себя счастливым.
Нелли ответила ему взаимностью, и через год они поженились.
Иван Яковлевич, заместитель начальника угольного разреза в Экибастузе и заодно кандидат наук, профессор, не меньше двух раз в год приезжал из Казахстана в Москву.
Сделав все свои дела, он обязательно заходил в храм то ли помолиться, то ли просто из некоей внутренней потребности побыть рядом с Богом, в Которого всем сердцем верила его мать. Само собой разумеется, он никому не говорил о том, что бывает в храме: время было не то, чтобы обсуждать подобные вещи.
И все же его старший сын как-то узнал об этом и возмутился:
– Как же так?! Ты комсомолец, коммунист и советский человек. Как ты можешь ходить туда?
– Сынок, это наша традиция, наша история, наше прошлое. А с традициями нельзя порывать, как нельзя отказаться от прошлого.
И внукам, которые приезжали в Экибастуз на лето, строго говорил каждый раз перед обедом:
– Перед едой нужно помолиться.
Потом крестился сам на икону, висевшую в красном углу, и произносил с расстановкой: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!»
Мальчики послушно вставали перед столом и повторяли за дедом. Им было тогда непонятно, для чего дед их заставляет это делать, ведь они даже крещеными не были.
Но много лет спустя они сами пришли в храм. Сначала отдавая дань традициям, которые нельзя забывать, а после – с глубоким осознанием происходящего.
Иван Яковлевич умер на 63-м году жизни от рака. Он не успел увидеть, кем вырастут его внуки, но и без того знал, какую кто выберет стезю:
– Запомни, сынок, старший твой будет летчиком, средний – ученым. А про младшего я тебе не скажу, не знаю, кем он станет, но жить точно будет хорошо.
Ему, человеку, воспитанному советской властью и твердо верящему в ее идеалы, в голову не могло прийти, что младший внук изберет священническую стезю. И хоть он вряд ли одобрил бы решение внука, в то же время именно он, Иван Яковлевич, сохранил дух истинного православия, доставшийся ему от предков. И именно он передал его потомкам, пусть не вполне осознавая.
Ивана Яковлевича часто вспоминают в семье моего мужа, которому тот приходился дедушкой. Он служит неизменным ориентиром для своих детей и внуков. Однажды, в очередной раз удивившись тому, с каким достоинством Иван Яковлевич преодолел все трудности, выпавшие на его долю, я решила собрать услышанные мной фрагменты в один рассказ. А сделав это, нашла ответ на вопрос, который давно меня занимал. Я поняла, почему мой супруг, выросший в совершенно нерелигиозной семье, почувствовал вдруг непреодолимую необходимость приобщиться к жизни Церкви и стать ее частью.
22 октября 2024
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.