Кадр из к/ф "Остров", реж. Павел Лунгин, 2006
|
Сегодня 9-й день преставления ко Господу раба Божьего Петра Мамонова – человека искренне ищущего Христа. Сегодня они встретятся. Новопреставленного вспоминает актер Дмитрий Дюжев.
Когда я приехал на съемки фильма «Остров», был потрясен. Я до этого в фильме «Мне не больно» Алексея Балабанова снимался. Поэтому два дня потом просто молчал. Настраивался. Читал сценарий… Монахи… Монастырь… Север. Прилетаю. Декорации все стоят. А съемочная группа – в загуле: пьянка, веселье.
– Где Павел Семенович Лунгин? – стал допытываться я.
Он нас вскоре троих собрал – Петра Мамонова, Виктора Сухорукова, меня – и стал размышлять о том, что для него самого то, как святость пробивается в нашем грешном мире, большой вопрос и ответа нет.
– Как это происходит? – вопрошал он. – Никто же ведь не может объяснить. Это существует? Да, это есть. Но как это показать? Это же нечто сокровенное. И пока человек живет, это чудо рождения святости из грязи происходит. Но как это передать? Я вас собрал, потому что мне кажется, вам троим есть что искать в своем познании Бога.
На съемочную группу он нам сказал не обращать внимания:
– Это все люди разных религий, мировоззрений, – я их собрал просто как профессионалов своего дела.
Так мы и работали со съемочной группой раздельно, общения как такового не было, была только работа на съемочной площадке. Лунгин нам всем ставил задачу, группа осваивала объект, а потом, когда они говорили, что готовы, они освобождали место и заходили мы, участники какой-либо сцены.
Режиссер нам, конечно, объяснял то, как он видит сцену, чего ему хотелось бы добиться, а дальше уже оставлял нас еще не под фокусом камеры на 15–20 минут. Мы начинали взаимодействовать на уровне персонажей. Потом возвращался Лунгин и смотрел то, что у нас получилось. Что-то подправлял. Или совсем отказывался и новые задачи ставил. Потом всё повторялось, и так постепенно дело шло к съемочному процессу.
С самого начала Петр мне был чрезвычайно интересен. Я еще студентом бывал на его моноспектаклях, где он «Шоколадного Пушкина» играл. Я сразу же знакомиться к нему пошел чуть ли не с распростертыми объятиями:
– Петр, как я счастлив, как я рад… – Это же передо мной стоял человек, который будет играть того, чьими руками Господь по Промыслу Своему творит чудеса, да я и знал, что Петр – православный, воцерковленный, мне так хотелось с ним пообщаться.
Но он, как-то сразу смекнув, кто к нему подошел, буркнул:
– Ага.
Как-то настороженно еще раз взглянул на меня, и уже буквально оборачиваясь:
– Очень приятно. Хорошо, – быстро ретировался.
И после он так и избегал меня. Постоянно находил какие-то причины, чтобы со мной не общаться. Хотя, впрочем, я тогда вообще обратил внимание: он мало с кем общался – только разве что с Павлом Лунгиным как со старым другом, с которым они по детству знакомы были (у них матери переводчицы), а потом они вместе трудились в дебютной режиссерской работе Павла «Такси-блюз». А так Петр был скорее замкнут.
Он уже жил ролью. И внутренний мир персонажа для него был важен, и внешний круг, то есть то, что видит именно герой, – не я, а тот, кого я играю, – как он на всё это смотрит? Что чувствует? Как он реагирует? Какие мысли у него при этом возникают? Вот я говорю реплику, а во внутреннем круге моего внимания я должен наполнить себя мыслями моего персонажа, чтобы меня нигде не оставалось. Всё время думает и говорит этот персонаж – со своими привычками, со своей психофизикой, в фокусе своего психологического портрета.
Кадр из к/ф "Остров", реж. Павел Лунгин, 2006
|
Однажды в первый съемочный день – это вообще была самая первая сцена фильма, когда отец Иов идет к каптерке отца Анатолия, стучит с молитвой и… А буквально только что оператор показал нам точку для среднего двойного плана. И вот я подхожу к двери… Мы должны подойти к обозначенной позиции, там происходит диалог, а далее – по договоренности – камера отслеживает обратный путь отца Иова… Я стучу… «Молитвами святых отец наших» … Опять: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе…» Тишина. Снова: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». Ответа нет. Я продолжаю стучать. Петр молчит. Я раз семь молитву прочитал. Как актер я не имею право прервать происходящее в кадре. Но и отклика никакого. Я стучу и стучу…
Вдруг распахивается дверь, Петр быстро-быстро пробегает мимо меня в сторону Белого моря и уже оттуда с дистанции в несколько метров кричит мне свою реплику! Я боковым зрением замечаю, как настроившийся было на двойной средний план оператор мечется, то на меня, то на него камеру переводя… Он-то был к этим выкрутасам поначалу не готов. Тут уж Лунгин не выдержал:
И вот фраза-свидетельство: «А я не играю. Я так живу»
– Стоп! Петя! Петя! Я ж всё объяснил! Куда ты побежал?! Что ты мне тут играешь?!!
И вот фраза-свидетельство. Петр отвечает:
– А я не играю. Я так живу.
Утро у Петра неизменно начиналось с молитвы. С нами там были иеромонахи Донского монастыря в качестве консультантов, Петр работал в теснейшей связке с отцом Космой (Афанасьевым). Так что нам постоянно подсказывали: что положено монахам, что не положено. Поразительно, что Петр при всей его внутренней свободе, рвущей все клише, для начала всегда очень внимательно прислушивался к тому, что ему говорили, брал на вооружение.
Вот, помню, снимали мы какую-то сцену ссоры – и Петр так ее и выдержал эмоционально отстраненно, как и подобает вроде бы монахам, в полутонах. Получился, скорее, скрытый конфликт. Сыграли мы его на общем плане, и вот выставляется крупный план на Петра Мамонова, я за кадром. Лунгин подошел ко мне и на ухо попросил:
– Ну, накричи ты на него, как можешь. Дай же ты ему эту реакцию. А то он вообще никак тебя не воспринимает – не боится ничуть. Давай! Я тебе позволяю в твоей партитуре прибавить эмоций настолько, насколько только сможешь.
Звучит команда. Петр на крупном плане, я за кадром.
– Камера! Мотор! Начали! – кричит Лунгин.
Первая реплика Петра, и я вдруг на него, сколько есть мощи, ору свою реплику!
У Петра даже взгляд остановился. Обернулся он в сторону режиссера: «Что это вообще такое?!» Но актер не имеет права остановить съемку. Вынужден продолжать. Доигрывает сцену.
– Стоп! Здорово! – кричит Лунгин. – Снято.
А мы-то с Петром так и не общались, я ему даже ничего объяснить не мог. Вижу только, как он наутек побежал со съемочной площадки… Я в ужасе. Он, наверно, подумал, что я какую-то самодеятельность предпринял. Мне неудобно перед коллегой. Я стремглав к Лунгину, который тоже уже видит, что Петр дает дёру с площадки…
– Павел Семенович, – умоляю, – вы уж объясните…
Тот орет вдогонку:
– Петя! Петя! Вернись! Ну что ты как маленький. Ну, вернись! Это я, я попросил. Мне так надо было для кадра. Мне нужна была эмоция твоя – иная какая-нибудь! Ты вот ее здесь сыграл, я увидел то, что хотел, всё снято. Возвращайся!
Вернулся. Продолжаем. Выставили крупный план на меня. Петр за кадром. Вот уж тут его как стало всего выворачивать! Он должен свою реплику произнести, а мне, пока он не сказал свои слова, отвечать нечего. И вот он стоит, смотрит. А я-то в кадре… Съемка идет. И тут Петр мне начинает строить гримасы – а он был фантастически артистичен, – как-то изворачиваться, кривляться, чтобы только повлиять на меня. Мне вообще-то действительно больших усилий стоило не рассмеяться. А он так и вел себя, как обидевшийся ребенок. Но я все-таки тоже держал оборону – продолжал разглядывать птиц на небе, блестки Белого моря… Всё это длится и длится. Расколоть ему меня не удается. Вдруг вижу боковым зрением, как Лунгин идет к нам, но команды «стоп» так и нет. Все работают, хотя и не понимают, как реагировать. Лунгин подходит к Мамонову со спины, тот его не видит, что-то там изображает в тот момент несусветное, режиссер его было решил по плечу похлопать: Петя, мол, что же ты тут учудил, однако? А у Петра, видимо, в этот момент некая сделка с совестью срывалась: с одной стороны, как актер он и хотел еще покривляться, как-то раззадорив в отместку меня, но, с другой стороны, совесть-то ему, должно быть, подсказывала: что же ты действительно делаешь, взрослый ты человек или нет? И вот он от этого режиссерского хлопка по плечу как завалится вдруг на колени:
– Господи, прости меня, грешного! Господи, не хотел! Я же не специально.
Лунгин растерянно признался:
– Петя, это я, – говорит.
– А? Кто? – вид у него был такой, как будто его и на самом деле в тот момент перст Божий коснулся.
Он как завалится вдруг на колени: «Господи, прости меня, грешного!»… Вид у него был такой, как будто его и на самом деле в тот момент перст Божий коснулся
И вот продолжали мы молчать друг с другом, и где-то в предпоследний день во время обеда подсаживается ко мне Петр и говорит:
– Ну, чего ты хотел со мной поговорить-то? Чего тебе хотелось узнать? – это он спустя два месяца молчания то, как я к нему сначала подошел, мне напоминает… – Давай дружить! Ты же мне так нравишься как артист! Я ж тебя люблю.
Кадр из к/ф "Остров", реж. Павел Лунгин, 2006
|
Я, конечно, был ошеломлен и поинтересовался:
– Что произошло? Мы всё это время не общались…
– Ты меня прости, я ж не профессиональный актер, я ж не могу так, как вы: вечером мы тут дружим, а как «камера! мотор!» у нас какие-то непонятки. Поэтому я как прочитал в сценарии, что с отцом Иовом у нас конфликт, сразу же и выяснил: кто играет? Ага, Дима Дюжев. Поэтому как ты приехал, я тебя и сторонился: «Значит так, – я себе сказал, – у меня с этим человеком нелады. Я должен держаться от него подальше». Мне и самому было тяжело и неудобно. Но ты меня уж извини. Я только так и смог всё это сыграть. А теперь уже мы можем и общаться.
И для меня стал раскрываться этот удивительный человек сильного внутреннего стержня, постоянно борющийся со своими страстями. Преодолевающий себя – мобилизующий всё на эту борьбу: свой характер, постоянно черпаемые им из Священного Писания и святых отцов знания, искомое терпение, смирение. У него всегда был такой боевой настрой. Он как Ангел с мечом мудрости, истины, любви бился с пошлостью, злобой, бессмыслицей. Умел быть благодарным Богу, видеть красоту, говорил: «Жизнь-то какая разнообразная, у меня каждый день новое небо!»
Он как Ангел с мечом мудрости, истины, любви бился с пошлостью, злобой, бессмыслицей. Умел быть благодарным Богу, видеть красоту
А вот по поводу всякого рода грязи у него, оказывается, такая метода была. Мы как-то говорили с Петром о том, что у священников простые люди спрашивают: «Что делать, вокруг разврата много, всяких реклам пошлых, то и дело транслируемых по телевизору…» Так он сразу, как это ему было свойственно, в лицах, и прокомментировал:
«Да? – удивляются тут батюшки, – а я ничего этого не видел», – и так еще демонстративно пооглядывался по сторонам.
То есть всё зависит вовсе не от того, что вокруг нас, а от нас самих: око-то твое каково? «Для чистых все чисто» (Тит. 1: 15). А если взгляд у тебя на что-то упал, и внутренне тебя повело и скрутило, так у тебя же прекрасный повод к Богу взмолиться: «Слава Тебе, Господи, что Ты этот гнездящийся во мне порок мне открыл!» Ты же теперь исповедоваться в этом грехе можешь. Вот такая у него на всё оптимистичная точка зрения была.
Кадр из к/ф "Остров", реж. Павел Лунгин, 2006
|
Помню, потом, когда вышел фильм «Остров», мы с Петром поехали на премьеру этого фильма по разным городам. Такого успеха никто не ожидал. Это было явное чудо. Я так всем и говорил:
– Это явление чуда в наши дни, что кино о человеке, стремящемся к святости, стало популярным!
Потом у нас как-то была встреча с журналистами. Петр все никак не хотел идти. Но его всё-таки уговорили. Началось это открытое интервью. Журналисты стали задавать вопросы:
– Петр, как вам удалась эта роль?
А он скукожился так, поморщился и сидит молчит. Я человек не настолько свободный, чтобы вот так молчать, когда все собрались, вопрос задан, на тебя все смотрят. Я начинаю как бы так обобщенно отвечать, надеясь, что Петр сейчас подхватит, продолжит. Но он молчит. Следующий вопрос задается.
– Петр, ну, все-таки, скажите. А вот с Павлом Лунгиным вы же уже работали над фильмом по остросоциальным темам: молодежь, наркотики, разврат… А теперь вы про духовное… Как же так?
А он еще больше сник, ушел в себя. Я опять пытаюсь как-то разрядить обстановку. Где-то вопросе на десятом, когда всё так и продолжалось, и все уже поняли, что ответов не будет, я пытаюсь как-то уже закруглять встречу, как вдруг… Петр встает чуть ли не с грохотом со стула и – закатывает такой монолог, собрав в него ответы на все предыдущие вопросы, которые звучали так, что все аж рты пораскрывали! При этом он еще стал «вскрывать» все потаенные двойные смыслы, которые были заложены в вопросы, изобличать всю их современную подноготную, причем с размахом, вплоть до осмысления истории, начиная с Крещения Руси князем Владимиром… Наступила звенящая просто тишина. А Петр всё говорил и говорил… Про любовь к Родине, про спасение в Православии, про фильм «Остров»… И всё на такой подъемной волне, что все журналисты в итоге просто с мест своих повскакивали и стали яростно аплодировать ему.
Наперекор себе, он точно сквозь весь образ своей прежней жизни ко Христу ломанулся. С треском, с болью пошел по Евангельскому пути… Искал Бога, и Господь ему открылся
У Петра был потрясающий дар свободы, огромная сила воли – наперекор всему себе, он точно сквозь весь образ своей прежней жизни ко Христу ломанулся. С треском, с болью, оцарапываясь, как об терн, невзирая на пинки, усмешки, улюлюканье вослед, непонимание, он пошел по Евангельскому пути… Искал Бога, и Господь рабу Божию Петру открылся. А тогда ведь тебе уже ничего и не важно – что бы там ни было позади, – ты Христа увидел.
Записала Ольга Орлова
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.