Когда все только еще начиналось, и наши войска вошли на территории, которые потом станут «новыми», к отцу Евгению в храм пришла взволнованная женщина. На самом деле взволнованы и перепуганы в тех местах были тогда все. Но это и понятно. Поставьте себя на место тех людей. Идет техника, военные. Пришли – встали. И что дальше? Это потом уже референдум, и все остальное. А тогда – непонятно ничего.
В. Моррис, витраж «Ангел мира»
|
Сначала навстречу нашим танкам выходили люди с иконами и призывами покинуть их землю под предводительством отдельного местного духовенства. Постояли-постояли, попели организованно псалмы и молитвы и разошлись. Танки дальше по своим делам поехали. Слава Богу, без единого выстрела.
Потом это же самое духовенство с прихожанами и иконами встречало наши «Сорок Сороков», которые приехали туда на Пасху со стягами и куличами. Тоже все дружно и организованно. Правда, часть прихожан к тому моменту сидела в КПЗ у наших, потому что ушла в местную от россиян тероборону и там безобразничала. А духовенство-то потом так же дружно разбежится: кто – в Польшу, кто куда.
Свадьба в Малиновке, короче. Кто здесь, что? Какая сегодня власть? С вечера была эта. А страна у нас нынче какая? Нууу. Зависит от того, кто для вас «наши».
А кто-то занял позицию, как в том анекдоте:
– Изя, ты за кого?
– За наших.
– А кто «наши»?
– Кто победит, те и наши.
Это нам сейчас и отсюда смешно. А людям там совсем не смешно было. Боялись и тех, и других, и друг друга, и неизвестности.
А другие, я слышала, правда, не на тех территориях, даже травили свои колодцы. Не себе, но и не им
Вот в это смутное время, а скорее – в безвременье – и пришла к отцу Евгению та женщина с очень неожиданным вопросом:
– Поить ли мне российских военных, если они попросят?
Можно сколько угодно ругать службу снабжения, но воду же с собой особо не привезешь из России. Вот и пользовались наши мужики тамошними скважинами, колонками или иногда у местных просили. Кто-то давал. А другие, я слышала, правда, не на тех территориях, даже травили свои колодцы. Не себе, но и не им.
Опять же, нам отсюда этот вопрос может показаться не таким уж серьезным. Хочешь – напои. Но настроения там тогда были очень разными. Напоишь, а сосед, который за украинцев, увидит – проблем не оберешься, мягко говоря.
Не напоишь. Не знаю. Вот лично у меня духу не хватило бы не дать воды военному при полной амуниции, пусть у него у самого и слегка перепуганное юное, доброе, практически безусое русское лицо. Все же амуниция подсознательно придает серьезности намерениям.
А у женщины той еще и сын старший был военный. Военный, в смысле – украинский. Давно уже жил он отдельно со своей семьей, в другой области даже, которая сейчас от них за линией разграничения, и служил верой и правдой своей украинской стране. Началось все, и его, соответственно, сразу – под ружье.
И получается, попроси наши военные у этой женщины гипотетический стакан воды, она поила бы, опять же – гипотетически, того, кто, возможно, потом будет стрелять в ее сына.
– Вы знаете, в таких вопросах Господь – лучший советчик, – ответил ей отец Евгений. – Молитесь, и Он Вам на сердце ответ положит.
Наливала в канистры и молилась про себя, чтобы отвел Господь их друг от друга. Этих вот и сына ее
Женщина и молилась. Как сама потом говорила: «Молитвой о стакане воды». Шутки-шутками, но молилась она горячо. Больше о том, чтобы миновала ее чаша сия, и никто воды этой проклятой у нее не попросил.
Однако у Господа на многое Свои виды, и однажды у ее сельского домика с грохотом затормозила российская военная машина и раздался стук в ворота.
А дальше, все, как в ее кошмаре:
– Мать, воды не будет?
И стоят двое в амуниции с канистрами.
– Мать. Я-то мать. Только сын у меня на другой стороне. И если, не ровен час, встанете вы завтра друг напротив друга – Вовка мой и вы двое, моей же воды напившиеся, то что будет-то? Ясно, что будет. У сына – приказ. И у вас, «сынки» – приказ. Вот и все. И кого я напоила, получается. Да лучше б пересохла скважина моя!
Все это вихрем носилось в голове у бедной женщины, и казалось ей, что вот-вот, и сойдет она с ума.
– Мать, ты слышишь? Ты чего окаменела-то? Водички нет у тебя?
Смотрит: молодой, румяный, глаза голубые, как у Вовки ее. Только помладше он. Улыбается глупо. Видно, что самому ему эту воду просить неудобно. Бравый военный же. Второй вообще куда-то в сторону смотрит. Типа не при делах.
Жалко ей их стало. Магазины закрыты же, воды не купишь. Наливала в канистры и молилась про себя, чтобы отвел Господь их друг от друга. Этих вот и сына ее. А еще, чтобы там, где Вовка ее сейчас (а связи нет уже сколько, да и понятно почему), кто-то и ему попить дал.
Дожили. Как в самых безвкусных патетических фильмах. Кто бы мог подумать. Пишу, и неловко даже. Но таковы были реалии. Сама она отцу Евгению потом рассказывала. О сыне переживала, конечно, но хотя бы насчет той воды спокойна была. Видимо, Господь, правда, услышал ее молитву и дал ответ.
Женщина эта умерла три недели назад. Сердечный приступ. Хоронили соседи и приход. Кроме сына, воюющего где-то, никого у нее и не было.
А в тот день, когда отец Евгений ее отпевал, прошел в их местах слух, что Вовка ее погиб
А в тот день, когда отец Евгений ее отпевал, прошел в их местах слух, что Вовка ее погиб. Погиб гораздо раньше, но новости там, понятное дело, через линию разграничения «со скрипом» доходят.
– Грустно это все, конечно, – говорил мне батюшка по телефону, – но огромная милость Божия, подарок даже, что не узнала она этого при жизни. Хорошая она женщина была, добрая. А тогда с водой той вообще экзамен на милосердие прошла. Вроде ерунда, но если копнуть, не все его прошли бы – с обеих сторон причем. Пожалел ее Господь. За то или за другое. Только Он знает. Но у Него все промыслительно.
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.