Главная > Журнал > Бог и человек > Человек в Церкви. Ожидание и реальность

Человек в Церкви. Ожидание и реальность

Иерей Андрей Щенников

Распечатать

Реальность такова, что сегодня многие уходят из Церкви, причем часто это люди, которые много лет, а то и десятилетий исправно ходили по воскресениям на Литургию, соборовались, исповедовались, причащались. Как правило, это происходит из-за несоответствия ожиданий и реальности. Что же такое настоящая жизнь в Церкви? Почему истинная радость жизни со Христом открывается только через сомнения, противоречия, страдания и боль? Что может сделать священник, чтобы человек не разочаровывался в Церкви? Об этих вопросах в рамках проекта «Говорим» Духовно-просветительского центра Сретенского монастыря рассуждает настоятель храма мученика Антипы Пергамского иерей Андрей Щенников.

Счастье быть с Богом

Мне повезло. Я служу в «самом молодежном храме», поэтому к нам люди только приходят. Но я понимаю, что люди разочаровываются, и это не редкость. Но мне кажется, что разочаровываются не просто в Церкви, а разочаровываются в счастье. Церковь – это религиозный институт, который помогает восстановить связь с Богом. Если я восстанавливаю связь с Богом, то мне хорошо. Протопресвитер Александр Шмеман говорил о Церкви как об антирелигии. Это очень емкая метафора. Религия – это связь человека с Богом, а антирелигия – это связь Бога с человеком. Соответственно, когда происходит встреча с Богом, человек теряется. Вместо привычного представления о счастье человека вдруг охватывает какое-то странное вдохновение, давным-давно потерянное, которое он вспоминает. Эта бытийная, детская радость, восторг. Детская, потому что дети не думают, что будет завтра, как долго будет длиться это счастье, им просто здорово. И дети даже не понимают, что может быть как-то по-другому. В детстве состояние угнетенности – это, скорее, исключение. Детство чаще бывает радостное.

И вот человек приходит в храм и встречает Живого Бога. Сердце человека болит, потому что оно открыто, уязвлено, и вдруг приходит восторг от жизни, открывающейся в храме. Но так уж мы устроены, что готовы это счастье сразу же усваивать. Мы хотим его схватить, положить на отдельную полочку в сердце и доставать его, когда необходимо. И даже не доставать, а поставить в «красный угол» и хранить, как иконку, в своем сердце.

Очень хороший образ дает нам Священное Писание. Это как небесная манна. Ее нельзя было сохранять впрок. У тех, кто пытался ее сохранить, манна портилась и сладость превращалась в гнилость.

Мы не понимаем до конца природу этого счастья. Ведь за ним стоит Живой Бог. Мы можем открыть свое сердце, пригласить Его туда. Но мы не можем отвести Богу определенное место и назначить определенный час, когда Ему стоит говорить. Несоответствие именно в этом – Он говорит, Он открывается, а мы хотим вывести какую-то формулу.

Мы думаем, что за постом, молитвой, за нашим следованием церковному календарю стоит некий алгоритм, исполнив который, мы приобретем счастье. Но это отнюдь не так.

Одной из причин, почему люди уходят из Церкви, является это долженствование. Ты должен поститься, причащаться, читать молитвы. И это начинает довлеть над тобой. Ты все это делаешь, а Бог не приходит. Ты не можешь Его вызвать заклятием своих молитв, и счастье вдруг уходит.

Мне кажется, что человек, который ушел из Церкви, должен вернуться туда на других началах, уже не требуя и не ожидая ничего. Человек, пришедший в Церковь насовсем, это человек прощенный. Этот человек уже много раз согрешил и знает, что такое смерть, имеет эмпирический опыт этой смертности в себе, видит и знает, что он умирает. Поэтому когда он возвращается в Церковь, то возвращается не за каким-то счастьем, ведь у него уже есть житейский опыт краха всего человеческого. Человек должен усомниться в счастье человеческом, понять, что он создан для другого. Он создан для Бога. И когда он возвращается в Церковь, то принимает церковные механизмы, которым он должен следовать. Я имею в виду тот же самый пост, молитву, исповедь, утреннее и вечернее правило, подготовку к Святому Причащению и так далее.

Человек должен усомниться в счастье человеческом, понять, что он создан для другого

Я могу говорить только про свой опыт. Для меня пост и молитва – это необходимость. Для того, чтобы мне прийти и причаститься, я читаю определенное количество молитв. Я хватаюсь за это, как за спасательный круг. Я понимаю, что, даже если все плохо, у меня все же есть механизм, который позволяет мне оставаться в этой реальности. А реальность такова: есть я – смертный, грешник, воплощение несчастья, практически ходячий ад, и есть Святой Бог. У меня обязательно должна быть хотя бы какая-то спасительная скороговорка на устах.

Счастье приходит через боль

Неужели Бог создал человека не для счастья на земле? Я уверен, что только для счастья. Единственный путь, чтобы его приобрести, – это церковный путь. Но это не кайф и не удовольствие, как может показаться. Это только чистая духовность. Счастье – это откровение Бога, это страх и трепет, мгновения и бесконечная радость. И если этого будет чуть больше, то это превратится в бесконечный страх, потому что ты с ним не сможешь справиться.

Я – священник, который много исповедует, и могу сказать, что не знаю и не вижу человеческого, мирского счастья. Его не существует. Просто мы все научились лгать. Например, человек думает, что у него все благополучно: есть жена, дети, работа, эстетические нормы и представления. Но этот человек приходит ко мне. Потому что за всем этим всегда стоит колоссальная тревога, и непонятно, что делать с этой тревогой. Не хватает счастья, хотя человек вроде бы имеет все для того, чтобы быть счастливым. И человек не понимает, почему. И все потому, что мы боимся и не знаем, как ответить, почему мы несчастны, при всем том многом, что у нас есть.

Нынешние времена – самые сытые для человека. Никогда он так сыто не жил. Я не говорю о странах третьего мира, а только о нашем постхристианском мире. Мы не готовы к настоящему счастью и настоящей жизни. Мы даже не можем согрешить по-настоящему, потому что это энергозатратно. Наша философия – это философия отторжения, которая сразу входит в «буддизм» менеджера среднего звена. Мы себя избавляем от очень серьезных впечатлений. Об этом пишут известные люди, мыслители постмодерна. Изобретается кофе без кофеина, табак без табака, безалкогольное пиво. Так получается, что мы боимся во грехе себя задеть. Может быть, поэтому для Христа очевиднее было бы говорить о счастье с тем, кто желает его, пусть и неверно, согрешая. Это искреннее желание счастья, пусть и неверным путем. Скажем, Мария Египетская не лгала, она действительно желала любви, но другим способом.

Что такое добродетель и грех? Грех – это заблудившаяся добродетель. Поэтому мы боимся чувствовать, боимся жизни. И когда мы приходим в храм, мы понимаем, что это нечто другое, и на этой волне нас подхватывает Господь. Мы забываем про то, что составляет все наши ложные представления о жизни, и мы находимся в удивительном, тонком, светлом восхищении. Почему человек, приходящий в храм, это всегда некая трагедия? В начале этого пути всегда стоит раскрытое уязвленное сердце, готовое принять эту радость. Человек, который приходит в храм, открывает себя Богу, открывает Ему свое сердце в этом ужасе откровения и страдания. Очень важно обратить внимание на то, что только в такой раскрытости сердца можно увидеть свое счастье. Но когда нашего сердца касается Господь, мы вообще не понимаем, что это за счастье, это находится за гранью нашего восприятия.

Счастье приходит через боль. Уязвленное открытое сердце – это боль. Любовь – это боль Христа. Господь раскрыл Свои объятия на Кресте. И мы причащаемся Его Крови из Его раскрытых ран, которые болели невыносимо. Он страдал, мучился и говорил Богу Отцу человеческие слова абсолютной немощи: «Для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27: 46). Об истинности Евангелия говорят эти слова. Здесь мы видим настоящие мучения человеческие. И эта открытость любви, распростертость объятий и дыба, которая тянет тебя от земли на Небо, – это боль. Но это и есть единственный образ жизни и образ счастья. Крест – это образ раскрытости, распахнутости сердца. Соответственно, это образ жизни. Только так сердце живет. Если не так, то оно собрано в себе и существует в аду, в загнанности паттернов, в которых мы живем, в нами же построенных конструкциях счастья. И в одну из этих конструкций мы хотим включить Церковь. Но если я думаю так: сегодня я отдохну, а вот завтра, когда наступит пост, стану религиозным, то это означает, что я точно так же боюсь счастья и точно так же, как многие, я колоссально несчастен. Потому что боюсь так сильно чувствовать, боюсь таких переживаний.

Вера – это шаг в бездну. Вера – это всегда исповедание. И поэтому мы спасаемся верой. Не делами закона, а делами веры. Господь нам говорит, что Он есть путь, истина и жизнь (см.: Ин. 14: 6). Но вдруг приходит некое состояние, когда я в это все вообще не верю, но знаю, что это правда. И опыт духовной жизни как раз появляется в этот момент. Я понимаю, что мне сейчас очень плохо, потому что я ни во что не верю, не вижу Бога сердцем в чаду моих искушений. В эти моменты я понимаю, Кто такой Господь, но я не вижу Его, для меня Он призрачен. Но я делаю шаг, потому что Он меня уже уверил. Потому что из опытности появляется надежда (см.: Рим. 5: 4). Я знаю, что мне нужно перебороть себя и сделать шаг навстречу. Я делаю шаг, и ангелы меня несут. Этот акт называется актом веры. Это мое доверие слову Божиему, которое Он мне подарил, и я следую тому, что знаю. Это поступок, отнюдь не сердечный порыв, а именно проявление воли и разума. Я держу слово, я просвещен и совершаю волевой поступок.

Вера – это шаг в бездну. Вера – это всегда исповедание

Человеку необходимо знать, что с ним происходит и для чего его зовет Господь. Мы не умалчиваем об этом. Я могу сказать, что только это и интересует человека, потому что мы живем в постоянной лжи. Мы боимся взглянуть на себя. Происходит что-то, чего мы не понимаем. Я говорю про изводящую сердце человека тревогу. Вроде бы все делаю, молюсь, но не понимаю, что со мной происходит и что с этим делать. И если вдруг человек услышит, что это нормально, что такое бывает, что мы все вместе потерпим это состояние, то это рождает настоящее братство. Потерпим, поживем, поговорим.

А почему, несмотря на трудность пути, человек тогда остается в Церкви? Мне кажется, что человек остается из-за Таинств. Из-за открытых, распахнутых дверей в Иное. Если человек, один раз войдя в эти двери, вдруг обрел бесконечную жизнь и безусловную красоту, то на все свои вопросы и недоумения он будет отвечать только этим. Человек, который прожил Великий пост, знает откровения Святой Седмицы и распахнутые двери церковной службы, он переживает глубину мироздания. Если человек имеет этот опыт, он никогда уже из Церкви не уйдет. Это рождается только в Таинствах, только таким путем открывается то, к чему стремится сердце и чего оно желает.

Наше смертное сердце желает вечной жизни. Если оно именно в церковных Таинствах это получает, то тогда Церковь становится чем-то совершенно иным. Это уже не сообщество людей, это вне наших встреч, вне семейственности, вне духовных связей. Это что-то иное, где нет слов. Это и счастьем-то не назовешь, потому что это восторг, который за секунду становится страхом. Абсолютно неважно, хороший священник или плохой, молодежь или нет молодежи – неважно, что происходит. Организовывается эта вторичная жизнь, чтобы приступить к самому главному. Если этого нет, то мы сами по себе скучны как смерть.

Церковь Покрова на Нерли

Церковность и есть отогретая земля

Церковь – это о том, как быть. Церковность – это все самое красивое в мире, что мы видим слепой душой, которая уже не видит рая. Для меня образ церковности – это храм Покрова на Нерли, который аккумулирует всю эту землю. Каждый, кто был на Валааме или на Афоне, понимает, что это такое, когда храм становится частью картины природы, как золотое сечение, и держит всю композицию. Когда я вышел ночью к пристани и увидел черную холодную воду, мне вдруг вспомнились все рассказы о смерти. Это очень тревожная движущаяся вода, в которой происходило много крушений, гранитные тяжелые берега склоняются над тобой. Ужасная картина предстала передо мной. И вдруг с приходом Церкви эта земля будто бы отогрелась. Появились цветы, и появилась красота. Вот церковность и есть эта отогретая земля. Это исконно сердечное чувство знания земли как края. В такой отогретой земле течет естественная жизнь, это очень живая материя, будто домашний уют, который мы помним из детства. В детстве мы вообще весь мир воспринимали по-церковному, он нам очень нравился и не страшил нас.

Церковность – это отогретая земля и счастье, которого мы ждем от Церкви, это домашний уют спокойного, примиренного сердца.

Ты просто иди на зов Христа

Мы должны привлекать молодежь в Церковь. И мы должны говорить правду, высокую правду, которая будет жечь сердца людей, чтобы человек был вдохновлен новым смыслом своей жизни. Важно, чтобы он знал, зачем он живет. Это первое. А второе, если можно так сказать, – это приспособление. Это попытка устроить жизнь вокруг Церкви более-менее человечно. Чтобы можно было говорить, чтобы мы не собирались, как заведенные, у какого-то очередного самовара. Не нужно каких-то специальных встреч.

Да, человеческой простоты не хватает. Мы пытаемся ее искусственно соорудить, и она получается античеловеческой. У молодого человека сегодня колоссальный выбор, он может выбрать какую угодно среду, чтобы его там никто не доставал. А когда мы создаем искусственную среду для молодежи, то она давит своей доктриной, долженствованием. А человек ничего не должен. Ты просто идешь на зов Христа – вечно Юного и Прекрасного, и ничего краше этого нет. И нет ничего романтичнее и вдохновеннее этой дороги ко Христу. Это сложная дорога, которая предполагает какие-то падения, предполагает тяжелые испытания. Все, как в приключенческом романе.

Есть замечательный образ человеческой жизни, как корабля, который отплывает от родного берега и плывет к чужому, к terra incognita, но всегда приходит к берегу, от которого отошел. Это прекрасное, пусть и опасное приключение, но мы точно знаем, что этот корабль дойдет до гавани. Об этом должны говорить очень хорошие священники, настоящие. Не те, у которых язык хорошо подвешен, а люди настоящей, живой веры. Нам не хватает священнического дерзновения, настоящей проповеди, живого слова с амвона.

Молодежь не обманешь ничем, никто не поведется на симуляцию жизни во Христе. Хочется истины, хочется цели. Я ничего нового не говорю. Не нужно создавать специальных условий, это простые действия с любовью к простым людям, у которых самые обычные и простые интересы: посидеть, поговорить о самом разном. Иначе все это «нафталин» и археологические раскопки. Во что и превращается изумительная, живая, всегда молодая Церковь.

Да, священники мало слушают людей, проявляют недостаточно душевного внимания и любви на самом простом житейском уровне. Человеку, который приходит в Церковь, по большому счету, исходя из опыта исповеди, нужно просто проговорить с тем, кто умеет слышать. Но мы забываем, что можем это проговаривать в своей молитве Тому, Кто слышит нас всегда. Вот в чем проблема нашего неверия. Мы не молимся Богу, не разговариваем с Богом. Поэтому мы крайне одиноки, не знаем, что с нами происходит, и начинаем бороться со своими страстями, потому что мы с Богом не говорим.

Что такое настоящая молитва

«Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите» (1 Фес. 5: 16–18), – говорит нам апостол Павел. Непрестанно молиться – это жить с оголенным сердцем и открытым взором. Когда мы присутствуем при таком явлении красоты, мы изумляемся и не можем промолчать. Вопрос молитвы, по большому счету, вторичен. Это некое следствие того, что я говорю, видя перед собой реальность. Если я вижу перед собой реальность, то реагирую на нее, мы все так устроены. Это мое слово восторга.

Непрестанно молиться – это жить с оголенным сердцем и открытым взором

Кто думает и живет высоко и чисто, тот действительно с церковным опытом набирается живых и правильных образов, метафор, символов. Очевидно, что в мгновения явления чуда такой подготовленный человек может правильно молиться. Но это, очевидно, путь опытности и практической церковности. Я, когда болел ковидом, понял, что не помню никакой молитвы, и в момент, когда в голове все горело, я понял, что моя церковность сводится к двум словам: «Господи, помилуй». Предполагаю, что нечто похожее будет и на Страшном суде. И каждый человек, который с этим столкнулся, понимает свою немощь. Это духовная данность нынешних дней, мы понимаем реальность происходящего, понимаем, кто мы такие, и осознаем всю свою немощь. Моя реакция – это и есть молитва, и это всегда, конечно же, восторг и хвала, как детский крик. Почему птицы поют, мурлыкают коты? Это просто реакция. Мы – люди словесные, мы должны формулировать свои мысли. У нас есть слово, которое нам дано. Конечно, мы должны говорить высокие слова, и это дело церковного навыка. Но никакой церковный навык не поможет, если нет самого главного – ощущения присутствия Божия в нашей жизни. Человек готов приходить к радости через Крест, через Голгофу, через скорби и страдания. И именно в них видеть Живого Бога и говорить Ему свое слово признательности и восторга.

Иерей Андрей Щенников 1 декабря 2021

Издательство
Сретенского монастыря