Составитель этой книги – выдающийся иерарх Русской Православной Церкви, архиепископ Никон (Рождественский; 1851–1919). Долгие годы, будучи насельником Троице-Сергиевой лавры, он трудился на ниве книжного просвещения, и в 1885 году, еще в сане иеромонаха, опубликовал эту книгу, которую издательство Сретенского монастыря издает уже в пятый раз.
«По-матфеевски»
Рано утром начал звонить мобильный телефон. Звонили настойчиво: что-то случилось. Первая мысль, рассеявшая сон: «Отец Матфей!». Я взял трубку и услышал: «Батюшка умер. – Царствие Небесное! Именно о нем я и подумал», – ответил я, выключил телефон и совершил о новопреставленном первую молитву. В то же утро в академическом храме Санкт-Петербургской духовной академии мы отслужили заупокойную литию.
Архимандрит Матфей (Мормыль)
|
Впервые я увидел его в 1985 году, когда в первый раз приехал в Лавру паломником на летний праздник преподобного Сергия. В памяти отчетливо сохранились те дни. На акафист я пошел в Трапезный храм. Как только огромный хор запел «Царю Небесный» перед малой вечерней, мой взор устремился в сторону регента – большого, крепкого, энергичного архимандрита. Звучали стихиры на монастырские подобны, изумительные припевы акафиста Преподобному. Да, это был не приходской хор из бабушек — здесь пело человек семьдесят! Ничего подобного в своей жизни я не видел и не слышал. Советские годы – и такое Торжество Православия! Я был восхищен. С детской завистью смотрел на тех, кто пел в хоре и даже помыслить не мог, что я, провинциальный мальчишка, через несколько лет окажусь на их месте!
Узнав, что «матфеевский хор» будет петь в Успенском соборе, на всенощное бдение я направился именно туда. Служил Патриарх Грузинский Илия. До сих пор в ушах звучит Предначинательный псалом Самарина и «Хвалите имя Господне» иеромонаха Нафанаила (Бочкало). Эти и другие богослужебные песнопения, исполненные «по-матфеевски», паломник из нашей группы записал на магнитофон. Вернувшись домой, я каждый день слушал воодушевляющее пение лаврского хора, которое стало эталоном церковного пения на всю мою жизнь. Именно тогда для меня стало бесспорным решение поступать в Московскую духовную семинарию и только туда.
Демобилизовавшись из армии в 1991 году, я поступил в семинарию. После прослушивания на экзаменах был распределен в первый (архиерейский) академический хор под управлением М.Х. Трофимчука. Как правило, архимандрит Матфей уезжал к себе домой в Северную Осетию после праздника преподобного Сергия (18 июля) и возвращался к Успению Божией Матери (28 августа), поэтому на прослушивании его не было. Лучшие голоса забирали регенты академических хоров, а ему доставались оставшиеся. Этих отец Матфей и прослушивал позже.
В первом хоре я пел сразу после вступительных экзаменов на Преображение Господне. Впечатление совсем не совпало с тем чувством, когда я впервые услышал «матфеевский хор»... Написал об этом отцу Иоанну (Крестьянкину). Вернувшись к началу учебного года, я узнал, что отец Матфей приглашает к себе на прослушивание, и совсем потерял покой. Я понимал, что уже зачислен в другой хор, но не оставлял надежды петь в лаврском хоре. Молил преподобного Сергия, переживал, готов был даже учебой в семинарии пожертвовать. Правда, получил ответ от отца Иоанна: «Покорись беде, а она – тебе» и избежал крайностей.
И все-таки, набравшись смелости, безо всякого приглашения я проник на прослушивание и выпалил отцу Матфею о своем непреодолимом желании и решимости петь в его хоре. Выслушав и немного покряхтев, он сказал: «Ну, давай посмотрим». И началось прослушивание. Я пел, пытаясь дышать так, как показывал он. Даже маршировал. Он возился со мной два часа, а потом на минуту задумался. Я стоял и ждал окончательного «приговора». Отец Матфей молча встал и пошел в небольшое помещение в спевочной, где находился телефон. Набрал чей-то номер, и я услышал: «Марк Харитонович, тут по какой-то ошибке к вам попал мой певчий Ермаков Виталий из первого класса. Вы, пожалуйста, вычеркните его из своих списков, он у меня записан. А себе выберите любого из записанных ко мне на прослушивание». Так решилась моя судьба.
Из лаврской колокольни, где проходили спевки хора, я летел на крыльях, не веря до конца тому, что произошло. На следующий день я пел в хоре отца Матфея, чувствуя себя рядом со старожилами мелкой букашкой, но вместе с тем был бесконечно счастлив! Уже 30 августа мы с хором выехали в Москву, в Елоховский собор, на проводы мощей святителя Иоасафа Белгородского, а 1 сентября пели за Патриаршей службой в Донском монастыре. Так началась моя новая жизнь – жизнь студента семинарии и певчего «матфеевского хора».
На спевках и службах архимандрит Матфей был грозой. Он отдавал всего себя служению и требовал того же от своих подопечных. Мы трепетали, когда он по очереди вызывал нас к фисгармонии, чтобы показать, как нужно «выводить звук» и петь на опоре, как брать дыхание, что делать, чтобы «пел мозжечок», – в общем, научить разным премудростям его личной школы. Это была трудная школа. Не все выдерживали. Помню, как однажды один из нас, нынешний наместник одного из ставропигиальных монастырей, с большим трудом внимал у фисгармонии требованиям отца Матфея. У нашего собрата ничего не получалось. Атмосфера накалялась. Мы сидели, едва дыша и трепеща от мысли, что сейчас кто-то из нас выйдет к той же фисгармонии. Отец Матфей часто сравнивал музыкальную подачу текста с колокольным звоном, и на этот раз «колоколом» был наш брат студент, а языком колокола – рука регента. «Колокол» потерял равновесие и стал падать на стоявший позади него антикварный пустой шкаф. Шкаф тоже не устоял и вместе с импровизированным колоколом упал на землю и на глазах у всех развалился. Атмосфера разрядилась общим добродушным смехом. «Колокол», в отличие от шкафа, не пострадал.
Архимандрит Матфей (Мормыль). Фото: С.Власов
|
Большинство из нас не знали музыкальной грамоты, и отец Матфей передавал нюансы не с помощью специальных терминов, а с помощью образов, взятых из жизни людей, птиц и природы. Его талант творил чудеса, а его понимание богослужебных текстов и любовь к службе стали для нас самой главной школой за время учебы.
В жизни отец Матфей был очень добрым человеком. После отпуска привозил из Осетии орехи, фрукты, варенье, мед, которыми понемногу одаривал каждого из нас. Знаю немало случаев, когда в трудных жизненных обстоятельствах он помогал студентам деньгами, «боролся» за своих певцов с администрацией духовных школ. А уж на Рождество и Пасху всегда готовил для нас подарки. К Пасхе каждый певчий получал кулич, пасху, крашеное яйцо, шоколад. Такого не было в других хорах. Когда после пострига мне пришлось создать еще один академический хор, эти добрые традиции я постарался перенести и в новый коллектив.
Если мы приходили к отцу Матфею в келью, он никогда не отпускал без угощенья. Это кавказское гостеприимство было у него в крови. Он заставлял своих помощников выкладывать на стол все съедобное, что было у него в келье, посылал в братскую трапезу принести что-нибудь вкусное. Однажды произошел такой смешной случай. Я был уже насельником Сретенского монастыря и приехал в Лавру познакомить своего помощника по хору с отцом Матфеем. Батя, как его звали многие из нас, встретил нас радушно. Быстро собрал на стол все, что было в келье, поставил бутылочку с бальзамом Биттнера. Бальзам разлили в пластмассовые маленькие одноразовые стаканчики, подняли тост за его здоровье. Он уже начинал болеть, сам не пил алкоголя. Признаюсь, что я никогда раньше не пробовал этот напиток. «Ну, как вам бальзам?», – спросил отец Матфей. «Ну так, ничего, маслянистый такой, мягкий», – вежливо ответил я, не поняв прелести этого лекарственного зелья. Отец Матфей, заподозрив неладное, поднес к носу бутылочку бальзама Биттнера и вдруг воскликнул: «Так это же лампадное масло! Какой позор! Угостил, называется, гостей!». Мы с помощником от души посмеялись, а он, как ребенок, расстроился. Он был добрейшей души человек.
Именно архимандрит Матфей во многом определил мою судьбу. Благодаря всему, что он дал мне, я смог организовать еще один студенческий хор в Московской духовной семинарии, а через несколько лет – хор Сретенского монастыря. При мне отец Матфей позвонил наместнику этой обители архимандриту Тихону (Шевкунову), передал мне трубку, организовал встречу и предопределил мое дальнейшее послушание в обители. Став архиереем, я не так часто мог его навещать. Встречался со своим учителем лишь на праздники преподобного Сергия, когда приезжал в обитель. Был поражен, когда он через несколько дней после тяжелейшей операции сидел у пульта и управлял хором. «Как же так, отец Матфей, Вам же лежать надо!», – воскликнул я. Он в ответ, как ребенок: «Владыка, ну как же я не буду в храме в день преподобного Сергия!», – и зарыдал. Это была его жизнь. Он так любил Преподобного! Уповал на его помощь и молитвы. У отца Матфея с Преподобным Сергием были какие-то свои отношения, не связанные формой ежедневных братских молебнов. Лучших певцов разбирали другие регенты, а отец Матфей говорил: «Ничего, я пойду к Преподобному, у него попрошу, он обязательно пошлет кого-нибудь». Так всегда и было.
Отец Матфей безмерно любил свою маму Анну Леонтьевну. Я помню, когда он возвращался из отпуска, мама всегда приезжала с ним в Лавру на месяц – помолиться.
Отец Матфей пережил ее кончину очень тяжело. Сразу стал сдавать. Иногда говорил, что хочет к маме, в мир иной. Мне кажется, именно с ее ухода началось стремление отца Матфея перейти земную грань. Он стал болеть и отказывался от лечения. Я пытался убеждать его в необходимости лекарств, в госпитализации, но он категорически отвергал предложения мои и многих других людей. Он не мог жить без Лавры, без служб и наверняка прожил бы еще, если бы занялся своим здоровьем… Но его уже увлекал горний мир.
Последний раз я видел его на территории Московской духовной академии. Его везли на коляске. Батя был изможденный, худой. «Ну, как дела, владыка, привыкли к северному городу?», – спросил он. «Стараюсь, отец Матфей, но пока еще не совсем…», – начал было я. Он как-то по особенному посмотрел на меня и вдруг резко сказал: «И не привыкнешь!». И поехал дальше.
Говорят, в последний год во время служб на его глазах часто появлялись слезы. Почти после каждой службы он просил прощения у певцов. А в последний Великий пост стихиры о страданиях Господа вызывали у него рыдания. Последний раз с большим трудом, смертельно больной, отец Матфей управлял на Всенощной под Успение. У него не хватило сил быть до конца службы. Он обратился к певчим: «Все, братья и сестры, простите, больше не могу». Его увезли в келью, потом в больницу, и многие уже больше не увидели своего Батю.
Мне отец Матфей позвонил за несколько дней до своей кончины. Меня поразило это общение. Он безутешно рыдал в трубку: «Владыка, простите, я такой никчемный, кто я такой, что беспокою вас (и это говорил мой учитель, который так много для меня сделал!). Очень прошу, не откажите…». И стал просить об одном человеке, не поступившем в МДА. Из разговора я понял, что тот действительно слабо сдал экзамены. Внутри я сильно колебался. Брать его в СПбДА нехорошо, я был против этого. Но отцу Матфею в его последней ко мне просьбе отказать не смог, я почувствовал, что это как-то особенно нужно именно ему. Согласился зачислить с условием пересдачи. Пересдача показала правоту приемной комиссии МДА, но я просто не мог ответить отказом на просьбу отца Матфея, так много сделавшему лично для меня и для многих людей. Позже я был еще больше поражен этому случаю – ходатайству о человеке, причинившему ему столько боли и страданий, в ответ на которые отец Матфей перед своим концом просил о нем. К сожалению, как показало время, этот человек оказался недостойным удивительной любви отца Матфея.
Похороны архимандрита Матфея (Мормыля) собрали великое множество его бывших учеников – архиереев, священников, монахов, мирян. Никто никого не звал, «разнарядки» не было. Такого погребения в своей жизни я не видел никогда и, наверное, не увижу. Это было торжество благодарной любви тысяч людей к человеку, который при видимом отсутствии «признаков показательной духовности» стал настоящим рабом Божиим и гражданином Его Небесного Царства.
Когда тысячи людей по велению сердец пели «Со святыми упокой» и «Вечная память» отцу Матфею в день его погребения в Успенском соборе Лавры, многие из нас испытали особое состояние, которое выразить словами невозможно. У могилы звучали слова Пасхального гимна. Его пели сотни певчих отца Матфея. Я искренне верю и как-то особенно чувствую, что он теперь пребывает в Свете Непрестающей Пасхи. Надеюсь на его помощь, молитву, любовь и участие в моей жизни.
15 сентября 2019
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.