Три главных счастья

Пригласили освятить дом в Женеве. Теперь такое случается: множество наших соотечественников разлетелось по всей земле в поисках лучшей доли. Вот и сестра нашего диакона – врач – улетела в Швейцарию. Диакон давно уже уговаривал меня, а я все отказывался и, если выпадали свободные дни, отправлялся отдохнуть в деревню, но тут дал слабину.

1. Женевское озеро, Швейцария.jpg
Женевское озеро, Швейцария
2. Храм Покрова Пресвятой Богородицы на Нерли.jpg
Храм Покрова Пресвятой Богородицы на Нерли

– Знаю, – сказал диакон, – что заграница вам до лампочки, знаю, но Швейцария – это не абы что, это – сердце Европы. А самое главное – сестру поддержать надо: нашла она там себе классного жениха – врач тоже, он влюбился, начал разводиться с женой, и вот уже пять лет делят имущество и конца-края не видно… Адвокаты встречаются, ведут переговоры: то банковские проценты поменялись и чего-то там надо пересогласовать, то цена на недвижимость в одном месте возросла, в другом снизилась, и какое-то там несоответствие… Она ему, мол, брось ты все – по новой заработаем, а он не врубается: как так – это же мои деньги, мои дома! Короче, не русский человек – и все тут. А время идет: то ей было двадцать пять, а теперь – тридцать… Можем и порыбачить: там ведь и озеро есть Женевское, и речка небось какая-нибудь…

Я попросил его избавить мой слух от «классного», «не врубается» и «до лампочки». Он обещал. Диакон по молодости горазд украшать свою речь словечками не самого высокого штиля, за что иногда и претерпевает от старшего духовенства. В воспитательных целях.

Прилетели. Два дня прошли в переездах: освящать пришлось и дома, и клинику, и машины. То Франция, то Швейцария, то снова Франция – там как-то все рядом, все перемешано… В каждом доме радушный обед, протокольные разговоры о ценах, калориях и холестерине… Нелепые судьбы, витиеватые жизни, иссыхающие русские души… И все оправдываются, сами себя убеждают в своей правоте. Одним недоставало понимания, другим – возможности развивать науку, третьим – жалованья.

Одним недоставало понимания, другим – возможности развивать науку, третьим – жалованья
Бывший университетский профессор объяснил свой переезд тем, что Россия кончилась. Правда, начал он с русской литературы. Сказал, что есть у него приятель – военный дипломат, полковник генштаба: человек образованный, неподкупный и даже верующий. Но случись сейчас кому-то писать «Войну и мир», Андрей Болконский с него не получится – лишь капитан Тушин, человек хоть и прекраснодушный, но простоватый, неутонченный, неаристократичный. А Болконских, Безуховых и Ростовых давно повыбили, истребили, их место заняли те, кого прежде и в курную избу не пустили бы, – местечковые куплетисты… Потому-то в русской литературе теперь одни мужики…

На третий день случился ваканс, и нам было предложено посетить дом-музей свободолюбивого философа, могилу комика и памятник рок-музыканту.

Диакон не по возрасту тяжело вздохнул:

– Ни одного приличного человека… То ли дело у нас: приедешь в Белгород – святитель Иоасаф Белгородский, в Питер – отец Иоанн Кронштадтский, Ксения Петербургская, в Ярославле, Тобольске, Астрахани, я уж не говорю про Москву, – везде свои люди… Они меня понимают, знают мои грехи, сочувствуют мне, за меня молятся… А тут – даже в земле ни одного приличного человека нету… Что же из такой земли может произрасти?.. Конечно, Александр Васильевич Суворов – человек духовный, не вынес, чесанул прямиком через горы…

– За «чесанул», – говорю, – десять поклонов.

Он парень спортивный, быстро совершил десять земных поклонов, и мы предложили сестре другой план: пусть она отвезет нас в центр города и едет далее в свою клинику, а вечером созвонимся и встретимся.

И пошли мы, свободные люди, гулять по Женеве. В гражданском платье, конечно.

– Я же говорил: речка есть, – обрадовался диакон. – А вон на мосту мужик рыбу ловит, надо спросить его…

Подходим. Пожилой простецки одетый дядечка достает из воды свою снасть, озабоченно осматривает нетронутого червяка и задумывается: похоже, у него не клюет. Диакон спрашивает по-французски, какая здесь есть рыба и где есть магазин для рыболовов. Человек не понимает ни слова.

– У тебя, – говорю, – прононс, наверное, какой-то неправильный.

– У меня-то, – отвечает, – как раз самый правильный, я французскую спецшколу с серебряной медалью окончил, а вот у швейцарцев, может быть, прононс и неправильный.

Пока мы переговариваемся, человек напряженно вслушивается. Я повторяю вопросы по-английски – он снова мотает головой.

– А у вас как с прононсом? – уязвляет меня отец диакон.

– Да какой там прононс, – говорю, – я уж не помню, когда и учился. Может, он по-немецки разговаривает… Ты какие-нибудь слова знаешь?

– Ну, фишер он и есть фишер…

– Кирхен, – говорю, – киндер, винтер…

– Короче, – сказал рыболову диакон, – где нам достать это и это? – и ткнул пальцем в грузило и в червяка.

Тот вдруг как затараторит на непонятном наречии и указывает рукою вдоль набережной, потом куда-то налево.

– Ты кто есть? – говорит диакон.

– Португал, – отвечает рыбак.

– Так бы сразу и сказал. Ну, по-португальски мы совсем не потянем…

– Подожди, – говорю, – он ведь вроде что-то по-русски понимает.

Португалец кивнул, наморщил лоб и сказал:

– Мой жена – русский.

Диакон так возрадовался:

– Вот, сразу почувствовал, что он свой мужик: усатый, и фигура, как у духовного лица, расширяющаяся. Только вот словесностью не богат… У тебя давно жена русский?

– Один год.

– Тогда ничего, – согласился диакон, – для первоклашки неплохо… Ну ладно, португалец, привет супруге, мы пойдем в рыболовный магазин…

– У тебя давно жена русский? – Один год. – Тогда ничего, для первоклашки неплохо…
А португалец вдруг говорит, что ходить в магазин не надо: рыба, дескать, совсем не клюет, а ходить надо в маленький итальянский ресторан, где собираются его земляки и поют хорошие песни.

По дороге выяснили, кто чем занимается. Он еще пару лет назад работал в Португалии на фабрике стройматериалов, поставлял товары в Россию. Познакомился с русской женщиной, оба вышли на пенсию и поселились неподалеку от Женевы, поскольку у его родной фабрики здесь есть представительство и оттого случается значительная подработка. Еще обсудили Фатимское чудо, за ним – футбол, наконец рыбалку, которая то и дело не задается, потому как ветер всегда меняется, а давление неизменно падает. Дальше уж не знали, о чем говорить, но тут подоспел ресторанчик: тихий, уютный, и народу – почти никого.

Диакон пытался через португальца сделать заказ, даже ходил на кухню, чтобы выбрать блюда, а то названия все непонятные, и оскорбел:

– Дикая страна, – говорит, – нет ни водки, ни соленых огурцов, ни кислой капусты, а селедка – сладкая, хоть с чаем ее вместо варенья ешь… Куда мы попали?.. Причем водка в принципе есть, но – не сейчас, сейчас – только аперитив… Вечером можно, а сейчас нельзя… Надо просить разрешения у хозяина, а он неизвестно где… Да и водка дрянная – итальянская… Не понимаю: мы с вами – свободные, взрослые люди, честно отработали, хотим выпить по сто граммов водки… Ну, по сто пятьдесят… Не имеем права – днем не принято. И это называется «демократия»? Дикие люди! Придется глушить вино – выбирал португалец…

Потом собрался народ, и стали петь под гитару красивые португальские песни. Мы послушали-послушали, и диакон говорит:

– Благословите, батюшка, я чего-нибудь сбацаю.

– Благословляю, но за «сбацаю» десять поклонов после победы.

– Это как?

– Ну не здесь же тебе лоб разбивать, а по возвращении… Во время войны с летчиками так поступали: он натворит что-нибудь, а под арест его не посадишь – нужен в воздухе. Так и наказывали: пять там или десять суток ареста, но «после победы». И еще: без фокусов, никакого «папы над Тибром-рекой».

Последнее касалось известного нам обоим случая. Как-то наши собратья были направлены в Италию для совершения особо важного богослужения. После службы они вот так же зашли куда-то перекусить, и там устроилось песенное состязание с местными исполнителями. Отец протодиакон потряс всех мощью своего голоса: народ безудержно аплодировал, а одна старушенция разрыдалась. Ее утешать, а она в ответ, мол, тут даже папа Римский заплакал бы от восторга. И тогда отец протодиакон как заревет: «О чем, папа, плачешь?» И далее до конца. Хорошо, что никто из местных не понимал, – всем понравилось.

– Не будет папы, – неохотно пообещал диакон.

И как начал он петь наши песни, а голос у него чистый, красивый, португальцы расчувствовались и давай в благодарность вино присылать. Так что домой мы вернулись с двумя ящиками.

Есть только три главных счастья: быть православным, жить в России и в России умереть
Вот, собственно, и все развлечение: с португальцами, в итальянском ресторане, на тихой швейцарской улице. Назавтра улетали. Диакон смотрел в окошко, и когда ярко-красные черепичные крыши Европы сменились под крылом унылым отечественным шифером, подвел итог путешествию:

– Погибла Россия или не погибла – одному Богу известно. А Европа с ее деньгами и обустроенностью – такая тухлятина! Никакой радости в этом нет…

– А в чем, – говорю, – есть?

И он, заработав попутно целую сотню поклонов, высказался в том смысле, что есть только три главных счастья: быть православным, жить в России и в России умереть.


Из книги: Протоиерей Ярослав Шипов. «Райские хутора» и другие рассказы. Сретенский монастырь, 2016 г.

Размер пожертвования: рублей Пожертвовать
Комментарии
Написать комментарий

Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.

Введите текст с картинки:

CAPTCHA
Отправить