Огонь, вода и медные трубы батюшки-блогера
В книге рассказывается о жизни и служении протоиерея Геннадия Шкиля – пастыря, никогда не скрывавшего своей активной гражданской позиции и не боящегося говорить вслух самые нелицеприятные вещи.
Монах Николай
В те преблагословенные времена, когда Сретенский приход еще только-только входил в яркую фазу своего роста и становления, пополняясь ежедневно все новыми и новыми прихожанами, а ежегодно увеличиваясь чуть ли не в разы, и когда на праздничных службах люди стояли в условиях уже такой неимоверной тесноты, что невозможно было поднять руку для крестного знамения, не говоря о том, чтобы куда-то переместится без риска для здоровья, своего и окружающих, Господь и начальствующие святой обители определили отцу Николаю, как бывшему милиционеру, дополнительное послушание «по специальности» – обеспечение порядка на богослужениях во Владимирском, очень маленьком и единственном на то время храме обители.
|
И закрепился на долгие последующие годы однажды установленный обычай: перед каждением храма, выходом священников на литию, полиелей, или в других подобных случаях, из братского придела появлялся довольно еще молодой темноволосый монах среднего роста и плотноватого телосложения и, задержавшись на миг в проеме двери, окидывал битком набитый людьми храм таким любвеобильным взглядом, что невозможно было не прочитать в нем: «Ну до чего же я рад всех вас снова здесь видеть!»
Не теряя затем ни секунды, с решительностью арктического ледокола врезался он в самую гущу народа, а за ним – его помощники, и там, где они продвигались, чудесным образом появлялись «проталинки» – свободные коридорчики и проходы.
– Ну-ка, девочки, поплотнее друг к другу, и все вместе – дружным монолитом к стеночке, пожалуйста! Уж потерпите немного, родимые, потерпите, нужно освободить здесь небольшой проходик для каждения! – ласково и жизнерадостно увещевал он «девочек» – стоящую у самой солеи разнокалиберную когорту церковных старушек весьма почтенного возраста.
– А вам, братья и сестры, в эту сторону придется малость потесниться, пли-и-из! Да поактивнее, друзья, поактивнее – не заставляйте меня применять силу! А то ведь я, знаете ли, очень хорошо умею толкаться… – доносилось через минуту с другой стороны, и народ, без того стоящий с плотностью сельдей в бочке, послушно пытался двигаться в указанном направлении и даже начинал блаженно улыбаться, видимо, представляя себе живописную картину того, как отец Николай с особым знанием дела принимается вдруг толкаться.
При совершении помазания, которое проходило одновременно в нескольких местах храма, прокладывание «коридорчиков» и «проходиков» требовало особого мастерства. Для этого были выработаны такие сложные и замысловатые траектории, что при взгляде сверху мог бы открыться весьма занимательный вид: в плотно стоящей массе народа затейливыми узорами двигались живые людские цепочки – медленно протекали они мимо помазующих священников и даже вытекали порой через приделы храма во двор, дабы затем, уже другим потоком, тут же влиться обратно и занять освободившиеся места.
А отец Николай неутомимо носился по всем своим «проходикам», зорко наблюдая за правильностью движения и вовремя устраняя нечаянные заторы, грозившие несомненным коллапсом.
– Помазание заканчивается! Все подошли к помазанию? – слышался, наконец, в разных местах храма, в приделе, где исповедовали, и даже во дворе голос отца Николая, и приходской люд, отвлекаясь на минутку от созерцания службы и занимательных дум о своих прегрешениях, смотрел на него, как на капитана трансатлантического лайнера, в очередной раз успешно проведшего свой корабль среди опасных рифов и всех доверенных ему пассажиров сохранившего в целости и сохранности.
Но как-то раз, – по крайней мере, о других подобных случаях лично нам ничего неизвестно, – отцу Николаю привелось натолкнуться на самую настоящую скалу, чуть было не нанесшую урон его репутации и не опрокинувшую честно завоеванный в длительных боях с беспорядком авторитет. Пролагая в очередной раз коридор для выхода священников на полиелей, он поравнялся с довольно уже немолодой высокой худощавой женщиной, которая стояла, устремив свой отрешенный от всего земного взгляд в сторону алтаря и не обращая ровно никакого внимания на происходящее вокруг.
– Матушка, продвиньтесь на два шага влево! – обратился к ней отец Николай. – Будьте так любезны!
– И не подумаю, – послышался вдруг нежданный ответ. – Я буду стоять, где стояла, не трудитесь даже и просить.
– Но сюда выйдут священники… Нам нужно освободить для них место… – немного опешив, пояснил ей отец Николай. – Всего на полтора шага отойдите вместе со всеми в сторону этой колонны!
– Никуда я не буду отходить! – твердо повторила несгибаемая женщина, даже не повернув головы. – Я специально пришла за два часа до начала, чтобы занять это место и как следует увидеть службу, а теперь вы предлагаете мне двигаться за какую-то колонну?! Нет и еще раз нет! Не сойду я с этого места – что хотите, то и делайте!
«Ну сейчас отец Николай ей задаст, сейчас он ей покажет, где раки зимуют!» – подумали, наверное, многие из наблюдавших за этой сценой и, возможно, приготовились увидеть уже, наконец, как он «отлично умеет толкаться».
Но отец Николай повел себя самым неожиданным и странным образом: он несколько секунд с недоумением смотрел на прихожанку, а затем как-то растерянно улыбнулся и тихо отошел.
Похоже, он был обескуражен вовсе не тем обстоятельством, что женщина посмела не подчиниться его распоряжениям, а тем, что для кого-то в принципе оказалось вполне приемлемым так откровенно воспротивиться, не послушаться, тем более когда просят о заведомо правильном и необходимом для всех деле. Да и где? В храме монастыря, во время богослужения! И ему, кажется, стало мучительно за нее неловко…
Вышедшие на полиелей священники естественным образом оттеснили женщину с ее «законного» места за ту самую колонну, где она благополучно и простояла до начала помазания.
Шли годы, а неповторимый отец Николай – в его развевающейся от стремительных движений мантии, с особенной своей улыбкой, адресуемой всякому, словно лучшему другу, с непреклонно-ласковыми увещеваниями «потесниться, уплотниться и образовать "проходик"», сопровождаемыми добродушными шутками и фирменными словечками – был неотъемлемой частью всех праздничных и воскресных служб.
|
Но вдруг он исчез, и на многолюдных богослужениях появлялись уже только его помощники, успешно им обученные всем соответствующим премудростям.
– Он серьезно болеет, лежит в своей келье, – отвечали они на обеспокоенные расспросы прихожан.
Вскоре в монастыре был выстроен новый очень просторный храм, и хотя приход по-прежнему рос и умножался, все же не требовалось теперь стольких усилий и хитроумных изобретений для обеспечения должного порядка.
Прошло еще года два, и однажды в очень яркое июньское утро двор монастыря наполнился братией, семинаристами, сотрудниками, прихожанами, а также бывшими выпускниками семинарии, теперь уже священниками, приехавшими из самых разных мест вместе с женами и детьми. Утреннее солнце, отражаясь от светлых стен двух храмов, плит новенькой брусчатки и белоснежных одеяний служащей братии, заливало ослепительным блеском все пространство монастырской площади, живыми бликами играло на лакированном дереве гроба… Отпевали новопреставленного монаха Николая.
«Наш любимый "дядя Коля" умер» – с быстротой молнии разнеслась накануне по телефонам, мессенджерам и соцсетям скорбная весть.
«Дядей Колей» он просил именовать себя сам.
– Какой из меня отец Николай? – говорил он. – Называйте меня просто дядя Коля!
Монашеское отпевание продолжительное – есть время о многом вспомнить, о многом поразмыслить, осознать многое из того, что не было очевидным раньше, но с такой отчетливостью выявилось вдруг в свете величайшего, непостижимого умом события – только что завершившейся человеческой жизни.
Солнце слепило глаза, услужливо высушивая вновь и вновь набегавшие слезы.
– А ведь в том, что никто не погиб и даже не пострадал в условиях тогдашней невиданной, беспрецедентной тесноты на службах, – несомненная заслуга именно отца Николая… – сказала одна молодая, но многолетняя прихожанка монастыря.
Осеняемый сладким кадильным дымом, сопровождаемый утешающими погребальными песнопениями и прощальными земными поклонами, в белом микроавтобусе навсегда покидал Сретенский монастырь монах Николай, чтобы упокоиться до Великого Суда на утопающем в буйной летней зелени уютном скитском кладбище.
22 июня 2025
Размер пожертвования:
рублей
Пожертвовать
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все поля обязательны к заполнению.